Дорогой ценой - Вернер Эльза (Элизабет). Страница 40

Макс, взор которого блуждал по комнате и не находил того, что искал, наконец остановил его на говорящем и спросил:

– Вероятно, коллега? С кем имею честь?

– Моя фамилия Берндт! – ответил коллега. – Его превосходительство господин губернатор, отнесшийся с большим участием к вашему ранению, пожелал прислать своего домашнего врача. Но, к сожалению, профессор болен, и я, в качестве его ассистента, взял на себя ваше лечение. Однако вы не должны говорить и тем более шевелиться. Отвечайте на мои вопросы знаками, если вам тяжело говорить! Вы очень слабы и нуждаетесь в полнейшем…

Он вдруг в ужасе смолк, потому что обреченный на смерть внезапным и сильным движением поднялся и, сев в постели, спросил отнюдь не слабым голосом:

– А где же моя сестра милосердия? Она ведь все время была возле меня.

– Вы говорите о фрейлейн Мозер? Она всю ночь провела у вашей постели и теперь пошла немного отдохнуть. У вас весьма самоотверженная сиделка. Фрейлейн Агнеса – истинный ангел милосердия!

– Милосердия? – протяжно повторил Макс. – Но и близкое знакомство с булыжниками мостовой вашего милейшего города познакомило меня с человеческим милосердием. Надо сказать, это уж совершенно превратное мнение об использовании мостовой, когда ее булыжники начинают швырять в головы людей.

– Добрейший коллега, не двигайтесь же, ради Бога! – стал просить его доктор Берндт. – Только не волнуйтесь! Вам необходим покой и тишина, берегите свои силы! Но так как вы снова в сознании, то позвольте вас спросить, нет ли у вас какого-нибудь желания? Не нужно ли вам чего-нибудь?

Выражение лица маленького доктора показывало, что он не ждал ровно ничего, кроме изъявления последней воли умирающего. Каково же было его удивление, когда пациент вместо того с невозмутимым спокойствием заявил:

– Конечно, есть и очень большое желание – поесть!

– Поесть? – переспросил потрясенный врач – Ну если вы обязательно хотите, то можно будет дать вам немного бульона.

– Немногим я не удовольствуюсь, – возразил Макс, – его должно быть много, и очень много. И вообще мне нужно что-нибудь существеннее пустого бульона. Бифштекс, например… и притом двойную порцию.

– Помилуйте! – ужаснулся доктор и, предполагая, что больной бредит, схватил его за пульс, но Макс сердито отдернул руку.

– Отчего вы подымаете так много шума из-за пустячной дырки в моей голове? Через неделю она заживает. Я отлично знаю свою натуру.

– Вы ошибаетесь, коллега, относительно состояния своего здоровья. Вы тяжело больны, несмотря на нервный подъем ваших сил. Вы же два дня пролежали в жесточайшей лихорадке.

– Это еще не основание для того чтобы на третий день, после того как лихорадочное состояние миновало, я не мог отлично чувствовать себя. Неужели вы воображаете, что я нахожусь в смертельной опасности?

– Я не воображаю себе этого, потому что это – факт, – обиженно заметил доктор Берндт. – Я серьезно опасаюсь…

– Не опасайтесь ничего, – прервал его Бруннов. – У меня пока вовсе нет желания отправиться на тот свет… Однако будьте так добры сообщить мне, как вы меня лечили.

Эта ясно выраженная жизнеспособность пациента, которому Берндт вынес столь решительный смертный приговор, казалось, совершенно лишила его самообладания. Доктор растерянно молчал; когда же Макс с явным нетерпением повторил свой вопрос, он не без чувства собственного достоинства стал перечислять все средства, при помощи которых старался вырвать своего пациента из когтей смерти.

Макс выслушал его с презрительной улыбкой и в конце концов бесцеремонно заявил:

– Почтеннейший коллега, вы могли сделать все это много лучше. Я не сторонник столь сильных средств и никогда не употребляю их в таких пустячных случаях, а предоставляю природе главную роль в лечении!

– Но это вовсе не пустячный случай, – сердито воскликнул маленький врач. – Повторяю, что ваше положение было весьма опасным; оно опасно и сейчас, и вы сами почувствуете это, едва лишь пройдет минутный нервный подъем.

– А я повторяю вам, что чувствую себя отлично и что об опасности для жизни не может быть и речи! Я решительный противник подобного метода лечения, считаю его бесполезным и даже вредным. Благодарите Бога за то, что мой сильный организм выдержал все эти эксперименты, в противном случае на вашей совести была бы смерть коллеги.

Доктор Берндт побагровел от негодования.

– Я применяю лечебный метод известного профессора, пользующегося огромным авторитетом в медицинском мире; он занимает кафедру в нашем университете и с очень большим успехом.

– Мне нет никакого дела до вашего профессора! – промолвил Макс. – В нашем Цюрихском университете найдутся повыше авторитеты, пользующиеся еще большим успехом, однако мы не пришпиливаем к лечению традиций, как делают это господа эскулапы патриархального города Р.

Оба врача затеяли такой горячий профессиональный спор, что из соседней комнаты прибежала испуганная Христина и остановилась на пороге, замерев от удивления при виде представившегося ей зрелища. Доктор Бруннов сидел в постели и энергично обдавал своего коллегу целым потоком медицинских утверждений, положений и доказательств, а «коллега», за десять минут перед тем буквально порхавший по комнате, чтобы не побеспокоить больного, стоял перед ним и, возбужденно размахивая руками, тщетно старался его переговорить. Но это никак не удавалось ему, и он наконец, схватив шляпу, с яростью воскликнул:

– Если вам, коллега, все это известно, то лечите себя сами. Я должен сообщить господину губернатору о состоянии вашего здоровья и скажу его превосходительству, что у меня еще не бывало такого больного, который накануне лежал бы при смерти, а на следующий день осыпал целой кучей грубостей не только меня, но и весь факультет. Вы совершенно правы: второй такой натуры, как у вас, не существует. Вы посрамите любой диагноз. Имею честь кланяться!

С этими словами доктор вышел из комнаты. Христина изумленно посмотрела ему вслед и подошла к больному.

– Что случилось? Доктор рассердился и убежал, а вы…

– Пусть себе бежит! – спокойно ответил Макс. – Этот человек во что бы то ни стало хочет отправить меня к праотцам своими глупыми средствами. Теперь я сам примусь за свое лечение. Настоятельно прошу вас, принесите мне чего-нибудь поесть!

Через час после того Агнеса Мозер после непродолжительного отдыха собралась снова занять свое место у постели больного, от которого она в течение двух дней почти не отходила. Доктор Бруннов между тем с пунктуальной точностью исполнял свои собственные предписания, не оставлявшие желать ничего лучшего и весьма обрадовавшие Христину, по мнению которой доктор превосходно пользовал себя. Она тщетно уговаривала его снова заснуть, Макс утверждал, что это совершенно излишне, и не спускал глаз с двери, в которую должна была войти Агнеса. При этом он проявлял весьма недвусмысленные признаки нетерпения и в течение четверти часа чуть ли не три раза спросил о том, где его сестра милосердия, чем в конце концов вывел из терпения и Христину.

– Что собственно происходит между вами и Агнесой? – без обиняков спросила она. – Тут что-то неладно, я уже давно заметила!

Макс предпочел оставить ее вопрос без ответа, но это не помогло.

Христина сухо продолжала:

– Только не трудитесь, пожалуйста, водить меня за нос недаром я в течение двух дней, поминутно заходя сюда, видела, как Агнеса чуть ли не до смерти измучилась, глядя на вас, и как вы разом оживали, как только она подходила к вам. Я понимаю, отлично понимаю… уверяю вас…

– Вы очень умная женщина, Христина! – сказал молодой врач. – Вы мне рассказываете такие вещи, о которых я даже не подозревал три дня назад; не имела понятия об этом и фрейлейн Агнеса. Но вы, к сожалению, правы: Немезида покарала меня – я безнадежно влюблен.

– Я уже давно знала это. Но что же теперь будет? До сих пор я не задумывалась над этим, потому что доктор Берндт решительно отказал вам в выздоровлении. Тогда бы ведь всему конец. А сейчас, кажется, о смерти нечего и говорить! Да? В таком случае позвольте вас спросить, что же будет с вами и Агнесой?