Платье от Фортуни - Лейкер Розалинда. Страница 13

Но такой возможности судьба ему не предоставила. Жена князя – с глазами зоркой орлицы, двадцатью годами моложе мужа – явно не имела желания повторять судьбу бедной Августины, страдавшей от измен мужа. После ужина дам организованно повели смотреть работу Николая. Жюльетт подошла поближе, а остальные проявили только вежливый интерес. Чувствовалось, что смелая рука племянника не скрыла ни достоинств, ни слабостей дяди – аристократа со всеми присущими этому классу чертами. Бронзовый бюст удивительно походил на свою модель.

– Нужно другое освещение! – непроизвольно воскликнула Жюльетт. Бюст был установлен в нише, где даже днем было темно.

Хозяйка дома сделала едва заметный протестующий жест.

– Не могу сказать, что князю нравится этот бюст, он ценит его лишь как талантливое произведение искусства.

Безусловно, работа вряд ли могла польстить самолюбию князя: невзирая на то, что в уголках глаз крылась улыбка, а челюсть свидетельствовала о решительности, крупный рот выдавал чрезмерную чувственность, а впадина на подбородке несколько искажала правильные черты лица.

Жюльетт увидела на основании бюста подпись Николая и с трудом удержалась, чтобы не коснуться рукой витиеватых букв.

На обратном пути в гостиную разговор вновь зашел о скульптуре.

– У Николая Карсавина есть индивидуальный стиль, – сказала Люсиль, – однако, все же сильно чувствуется влияние Родена. Было всего несколько великих мастеров, подобных Родену, которые стремились передать художественную правду, создавая реалистические портреты мужчин и женщин. Племянник князя идет по этому же пути.

Когда экипаж доставил Жюльетт к дому сестры, Люсиль, оставшись одна, тяжело вздохнула. Слава Богу, что вечер кончился. Не нужно было обладать чрезмерной наблюдательностью, чтобы заметить, как помрачнело лицо Жюльетт при известии об отъезде Николая. Будто задули яркую свечу… Ну что ж, пусть это будет ей уроком. Когда Николай вернется, Жюльетт уже обретет опыт разочарования и, наверное, еще не раз убедится, как безответственны мужчины.

Служанка Денизы помогла Жюльетт снять вечернее платье. Усевшись перед зеркалом за туалетным столиком, девушка принялась медленно расчесывать волосы, с трудом сохраняя спокойствие. Как только служанка вышла, Жюльетт закрыла лицо руками. Все кончилось, не успев начаться… Что именно? Не важно. Но Жюльетт дала себе слово никогда не позволять себе быть столь уязвимой.

Люсиль покидала Париж с тяжелым сердцем. Совесть продолжала мучить ее по поводу письма, спрятанного в шкатулке с драгоценностями. Но лучше этому посланию оставаться там…

Жюльетт и Люсиль нежно простились на платформе Северного Вокзала – обе с влажными глазами. Дениза, уже сказавшая свое adieu, [7] нервно поглядывала на часы, стоя у открытой двери вагона. Мэри, взволнованная предстоящим возвращением, сидела в купе. Впереди – долгий путь по морям и океанам. Рядом на сиденьи лежала шкатулка с драгоценностями.

– Не покидай нас надолго, тетя Люсиль! – взмолилась Жюльетт, когда они разомкнули объятия.

– Конечно. Если все будет зависеть от меня… – голос мадам Гарнье сорвался от волнения. – Пиши мне. Обязательно.

– Обещаю.

– Прежде, чем войти в вагон, Люсиль вновь повернулась к Жюльетт, и, не обращая внимания на стоявшую рядом Денизу, сказала:

– Помни, если тебе захочется покинуть Париж, ты всегда можешь приехать к нам с Родольфом. Жить в нашем доме.

Неужели Люсиль догадалась, какое разочарование постигло Жюльетт оттого, что Николай уехал, не оставив ей письма? Постаравшись скрыть удивление, девушка покачала головой.

– Вы говорили мне, что искать легкие пути – плохая привычка. Я их не ищу.

Неожиданно вмешалась Дениза:

– Я тоже так думаю. По себе знаю, легко ничего не дается.

Поезд унес Люсиль – только прощальный взмах платочка промелькнул за окном. Жюльетт продолжала махать рукой, прощаясь с тетей, даже, когда поезд скрылся из виду.

Когда новый гардероб Жюльетт был подготовлен, Дениза решила ввести сестру в круг своих друзей и знакомых. И потянулись приглашения за приглашением, званые ужины и изысканные вечера. Сыновья и дочери друзей Денизы быстро приняли девушку в свой круг. Все знали, что она получает специальную подготовку в ателье Ландель. Некоторые девушки, желающие заняться чем-то более конкретным, чем ожидание выгодного замужества, заявляли, что завидуют Жюльетт, однако она не без оснований подозревала: никто из них толком не знает, насколько нелегка стезя портнихи.

Жюльетт пользовалась успехом у молодых людей. Стоило ей прибыть на званый вечер, где планировались танцы, как ее программка тут же заполнялась именами кавалеров. Хотя Жюльетт и отдавала предпочтение двум-трем поклонникам перед другими, не возражая против легкого поцелуя, никаких более серьезных отношений последовать не могло, поскольку по традиции девушки не встречались с кавалерами наедине.

После отъезда Люсиль из Парижа, приглашений от князя Вадима не поступало. Иногда Жюльетт встречала его с женой в отеле или ресторане. Все официально раскланивались, но беседы не возникало, и никаких новостей о Николае девушка не имела. Вряд ли он вернулся, иначе их пути где-нибудь бы пересеклись. Жюльетт удивлялась самой себе: почему его образ не стирается у нее из памяти? Мысль о том, что Николай забыл ее, была мучительна. Однажды она даже укололась во время шитья, когда размышляла об этом. Пришлось послюнить палец, чтобы исчезло кровавое пятнышко, появившееся на ткани.

В письмах к Люсиль Жюльетт довольно подробно описывала свою работу в ателье и светскую жизнь, что, как правило, занимало несколько страниц. Больше всего в работе ее поразило, что ателье оказалось далеко не спокойным местом. Когда появлялась новая клиентка, между закройщицами начиналось настоящее соперничество: каждая хотела стать личным мастером посетительницы. Весть о том, что предпочтение было отдано кому-либо не совсем справедливо, обычно вызывало бурю кулуарных обсуждений. Директрисе приходилось самой браться за дело, когда нетерпеливые клиентки начинали кричать от возмущения, если, по их мнению, новый наряд им не подходил. За швейными столами шли горячие споры, в гладильных сплетничали, портные приходили в ярость, если без их согласия в модели вносились изменения, порой, из-за мельчайших деталей в примерочных разгорались скандалы.

По цехам, подобно шторму, могла пронестись Дениза, оставляя за собой только «обломки кораблей». Жюльетт превратилась в своего рода зрителя, она казалась себе посетительницей цирка, увлеченной представлением.

Поначалу ее работа была простой и монотонной, несмотря на разнообразие расцветок и материалов. Но Жюльетт не успевала соскучиться. Она находила удовольствие в работе и очень гордилась изящными стежками и узорами, которые оставляли ее иголка и нитка. Вскоре девушку перевели на другое место: теперь она имела дело с шелком, бархатом, а также турецкими тканями, расшитыми серебряными нитями. Работала она и с гофрированными материалами, напоминающими бумагу, которые использовались для воротников. Самой интересной была творческая задача правильно расположить и укрепить на новом изделии весь набор украшений – от вычурных кружев до цветных оборок различных размеров.

Чем сложнее становилась ее работа, тем большее удовлетворение чувствовала Жюльетт. Пройден еще один этап… Иногда девушка обнаруживала, что обрабатывает детали собственного туалета – Дениза охотно использовала сестру для рекламы новых фасонов от Ландель.

– Замечательно! Ты всех вдохновляешь! – как-то воскликнула Дениза, когда ателье получило несколько заказов на фасон платья, в котором Жюльетт была на приеме.

Порой Дениза сожалела, что сестра показывалась в обществе только в выходные дни или вечером после работы, но тут уже ничего не поделаешь: от подготовки Жюльетт зависит будущее не только самой девушки, но и судьба ателье Ландель.