Летний сад - Вересов Дмитрий. Страница 26
– Бродяжка! Тащите ее на двор! – Девушка не успела сообразить, кто кричит и на кого, как невидимая сильная рука, больно ухватив Наташу за волосы, поволокла ее из сарая. Те же грубые руки втолкнули девушку в круг бедно одетых людей, толпой стоявших посреди двора.
– Гляньте, добрые поселяне, что принесла нам эта ночь! Беременную шлюху с большой дороги! – Человек, одетый в зелено-коричневый кафтан из грубого, но добротного сукна, больно ткнул ее носком сапога в бок.
– Вставай, шлюха!
Наташа поднялась. Она едва держалась на ногах, ее руки инстинктивно прикрывали лицо.
– Ну-ка, признавайся, девка! Хотела скинуть свой греховный приплод и навести беду на честный дом? Или же умертвить младенца, плод дьявольского соблазна, а? – кричал лысый толстяк с гнилыми зубами, брызгая вонючей слюной ей прямо в лицо.
Толпившиеся за ним крестьяне глухо ворчали:
– Ничего, ведьма, не вышло у тебя! Седрик, Эльганг! Свяжите ее и доставьте в Кентербери, на двор к архиепископу!
Двое мужчин с тупыми испитыми лицами схватили девушку за руки. Она попыталась сопротивляться.
– Г-гы! – обрадовался тот, что был повыше ростом, и обрушил на ее голову огромный кулак. Утренний свет погас…
– Как твое имя, блудница? – голос крючконосого монаха эхом разносился под сводчатым потолком огромного подвала, освещенного соломенными, напитанными смолой жгутами.
– Элис Рифа, – тихо проговорила девушка, прикованная цепью к стене за железный ошейник.
– Элис Рифа? Беглая ли ты раба, Элис?
– Нет…
– Крестьянская дочь?
– Да…
– Почему же под покровом ночи ты проникла во владения святой церкви и пыталась совершить греховное деяние?
– Я не…
– Отвечай на вопрос!
– Я сбилась с пути…
– Если ты честная дочь добронамеренных родителей, куда ты шла ночью через лес? Только не лги, раны на твоем теле указывают на это!
– Мои родители и жених погибли во время налета на нашу деревню. Я шла в Кентербери…
– Зачем?
– Искать пристанища. Я беременна…
– Ха-ха! – смех монаха звучал зловеще. – Это видно и без твоих признаний. У кого ты надеялась получить пристанище в Кентербери? – он приблизил морщинистое лицо к лицу девушки, приложив ладонь к своему уху.
– Не знаю…
Монах, довольно потирая руки, кругами заходил перед ней.
– Родители мертвы, обрюхативший тебя молодец тоже, в Кентербери тебя никто не знает. Не удивлюсь, если и со стороны твоего женишка в живых не осталось ни единой души. Так?
Загремев цепью, девушка опустила голову.
Монах вновь подошел к ней и, положив руку на вздрагивающее от немых рыданий плечо, мягко сказал:
– Покайся, дитя мое! Святая церковь снисходительна и милостива к грешникам, избравшим стезю покаяния. Поведай мне о прельщении тебя сатанинской силой, о тех богомерзких поступках, на которые враг Господа нашего, – монах истово перекрестился, – подвигнул тебя.
– Но я… Мне не в чем каяться, святой отец…
– Упорство во грехе – тяжкое преступление для христианской души. Но очищение заблудших – наш святой долг. Палач!
Из непроглядного мрака выступила огромная фигура в кожаной безрукавке, распахнутой на волосатой груди. Большая жбанообразная голова с длинными жидкими бесцветными волосами была повязана какой-то грязной тряпицей.
– Пытка водой, палач!
Кат приблизился к жертве, вынул штифт, удерживающий цепь в стенном кольце, и, намотав ее на кулак, дернул. Ошейник больно врезался в нежную кожу девичьей шеи. Упав, Элис Рифа потеряла сознание…
Одетая в несуразное, едва прикрывавшее израненное пытками тело рубище, Наташа босая стояла на скользком деревянном помосте лобного места в Кентербери. Накрапывал мелкий дождь. Свинцовое небо казалось осевшим на островерхие крыши домов, обступивших рыночную площадь. Толпа горожан и съехавшихся на зрелище йоменов нестройно гудела.
– Поскольку долг святой церкви не только окормлять, но и наставлять души христианские, трибунал святой инквизиции принял решение! Упорствующую и отрицающую свою вину ведьму Элис Рифу подвергнуть избиению железным прутом на колесе, дабы пресечь возможность дьявольскому плоду покинуть носящее его лоно, а тело ведьмы сжечь на костре! Приговор дан…
«Господи, помоги мне, сжалься над бедной девушкой!» Понимая, что любое обращение к милосердию и состраданию бесполезны, Наташа с отчаяньем и мольбой смотрела поверх толпы.
На площадь выезжали всадники. Впереди на статном жеребце ехал важный прелат, с головы до ног облаченный в яркий пурпур, столь неуместный в этот скорбный серый день. Широкополая шляпа была низко надвинута на глаза. Кавалькада медленно объезжала толпу зевак, когда красавец-конь, чем-то напуганный, вдруг всхрапнул и встал на дыбы. Важная персона с трудом удержалась в седле. И тут Наташа увидела под широкими полями шляпы бледное лицо Кирилла Маркова.
Все дальнейшее произошло с невероятной быстротой. Богато одетый всадник вдруг направил скакуна прямо в гущу толпы. Вслед за ним развернули своих лошадей два рыцаря в латах с причудливыми гербами на щитах.
– Де Го! – громовой голос «пурпурного наездника» перекрыл возмущенные крики толпы. – Немедленно пошли двух людей к архиепископу и именем Папы потребуй остановить казнь! Бурсико, возьми на себя палача! – увязший вместе с господином в плотной людской толпе, рыцарь сопровождения ловко перекинул щит за спину и неуловимым движением метнул от пояса узкий стилет. Стальное жало тонко пропело в воздухе рядом с ухом Натальи. Девушка отшатнулась.
Палач, схватившись за грудь, боком завалился на колесо.
– Бертран! На помост! – вновь отдал команду человек в пурпурной одежде. Его конь кружился в волновавшейся толпе. Тот, кого он назвал Бертраном, послал своего гнедого по широким ступеням лобной лестницы. Наташа лишь почувствовала, как заусенцы кольчужных колец царапают ее кожу. Затем было ощущение полета, потом она услышала: «Все позади, не волнуйтесь, вы под защитой его преосвященства кардинала Горацио Эддоне, папского нунция», потом…
В покоях было жарко. Аромат курящихся благовоний, тяжелый, тускло отсвечивающий шелковый балдахин над кроватью. На багровом поле – золотые львы, львы, львы… Голова закружилась.
– Где я? – Голос Наташи был еле слышен.
– В Лондоне. – Фигура в белоснежной сутане появилась в изножье постели.
– Кирилл, ты?
– Я.
– Спасибо, ты успел, – слезы затуманили взор.
– Успел не я. Просто время – очень странная штука. Оно постоянно перемещается и ищет для себя точку опоры. К тому же оно совершенно не разборчиво в средствах или пренебрежительно по природе своей. Краткий миг пробыв в отчетливом состоянии, оно тут же начинает бесконечный круг преобразований, то плавно, а то взрывообразно превращаясь в пространства, эпохи, людские судьбы. На кругах своих бесконечных скитаний оно успевает побывать в роли дождя и урагана, опустошительной эпидемии и безумной вакханалии эйфорического веселья толпы. Мечущееся в равнодушном мраке космического вакуума, оно проникает в лоно женщин и мысли мужчин, оплодотворяет растения и ожесточает хищника, преследующего свою жертву.
Кирилл замолчал.
– Прошу тебя, говори, говори…
Наталья лежала, закрыв глаза, и ей было радостно и приятно слышать этот голос из другой, такой далекой жизни. Девушка слабо улыбнулась.
– Ты можешь встать?
Наташа неуверенно пошевелила ногами, открыла глаза.
– Я попробую, – она села в постели. Первое, что бросилась в глаза, – страшные зарубцевавшиеся раны на предплечьях и запястьях. Она вытянула ноги, внимательно осмотрев их.
– Не обращай внимания. Скоро время сотрет воспоминания о твоих ранах. Иди за мной. – Кирилл взял ее руку в свою, подвел к узкому окошку и распахнул его.
Внизу, у подножия высокой замковой башни, шумел и сверкал огнями сплошной поток автомобилей. Неоновые рекламы расцвечивали ночное небо во все цвета радуги. Большой город жил ночной жизнью.
– Как и все, что природа создала безграничным и равнодушным, время не любит менять свои привычки. Оно часто бродит по излюбленным путям, и человек способен обуздать эту силу… Посмотри туда, – Кирилл жестом указал на большую дубовую дверь старинного особняка, ближе всех стоявшего к башне.