Огонь любви, огонь разлуки - Туманова Анастасия. Страница 57

– Но хотя бы «Даму с камелиями» вы читали? – воинственно спросила она у смущенной Софьи. – Нет?!. О, mamma mia, как же так?! Я знаю, что эта вещь переведена на русский…

– Синьора Росси, я сожалею, но мы жили в такой глуши…

– О да, я помню, несчастное мое дитя… – смягчилась та. – Вы читаете по-итальянски? Нет? По-французски? Benissimo, у меня есть французский роман!

Поздним вечером, вернувшись после спектакля (давали «Риголетто») и еще не остыв от впечатлений, оставленных пением Марко и Джеммы, Софья поняла, что заснуть все равно не сможет. Отослав ворчащую Марфу («Вот как хочете, а я вас до света нипочем будить не стану! Взяли моду – спать не ложиться за полночь! Вот Федор Пантелеич приедет, я ему пожалуюсь ужо!»), она уселась с ногами в огромное кресло и открыла «Даму с камелиями» c намерением прочесть хоть несколько страниц.

Софья читала всю ночь и лишь под утро, когда бледный рассветный луч подобрался под занавеску и размытым пятном улегся на полу, медленно закрыла книгу. Сердце бухало, как чугунная баба, забивающая сваи, и молодая женщина, сама не замечая, сжимала руки у горла. Слез, медленно ползущих по щекам, она тоже не замечала и не понимала, почему никак не удается вздохнуть всей грудью. История красавицы-куртизанки Виолетты Валери, день за днем гаснущей от чахотки и от любви к тому, с кем она никогда не сможет связать свою жизнь, потрясла Софью. Воспоминания, казалось, так надежно похороненные в глубине души, вдруг нахлынули с новой силой, и серые спокойные глаза человека, поцеловавшего ей руку на обрывистом берегу реки год назад, опять встали перед ней. Горло сжала судорога, и Софья, повалившись головой на ручку кресла, беззвучно зарыдала. Книга с ее колен упала на пол.

Успокоившись, Софья долго еще сидела не двигаясь, бездумно глядя на то, как солнечный луч ползет по полу, взбирается на стол, на стену, на рояль, наливается ярким светом, становится четким и золотым. А когда всю комнату наполнил чистый, сильный свет утра, Софья поднялась, умылась и засела за чтение либретто «Травиаты».

Через час она входила в комнату для занятий синьоры Росси.

– Девочка моя, что с вами? – поразилась итальянка, увидев лицо Софьи. – Вы дурно спали?

– Я вовсе не спала, я читала… Синьора Росси, можно ли мне это спеть? Не в театре, нет, я понимаю, насколько партия сложна, но… мне хочется уметь ее петь. Можно ли?

Софья старалась задать вопрос спокойно, но голос ее все-таки дрогнул, и синьора Росси внимательно посмотрела на нее.

– Признайтесь, София, вам оказалась близка эта история?

– Да… более чем, – коротко сказала Софья. – Вы полагаете, я смогу спеть Виолетту?

– Разумеется, – пожала плечами синьора Росси. – Я и прежде вам говорила, что все партии для лирико-драматического сопрано – ваши.

– Но Виолетту, кажется, поют колоратурные сопрано…

– И напрасно, я всегда так считала! Да, это традиция, и первая ария со всеми своими завитушками в верхнем регистре, безусловно, в их исполнении великолепна… Но потом!.. Потом же им не хватает голоса! И сил! И даже просто темперамента! Мне всегда хотелось услышать Виолетту – лирико-драматическое сопрано, и вы, моя девочка…

– А как же поет Джемма?.. Ведь она выдерживает всю партию до конца…

– Allora, beninteso, выдержать, при большой работе, можно… Джемма, конечно, великолепная певица, она очень старается, но для Виолетты ей не хватает… – Синьора Росси задумалась, подбирая правильное русское слово, и, наконец, медленно произнесла: – Джемма – это ребенок, дитя. Она мало видела несчастья в своей жизни. Она не может почувствовать… Вы понимаете?

– Да, но… – Софья глубоко вздохнула и твердым голосом сказала: – Синьора Росси, я хочу спеть Виолетту только для себя. Исполнять ее на сцене я НЕ БУДУ! У меня нет опыта, я никогда не пела в опере, я не хочу ссоры с Джеммой, и, в конце концов, через месяц я уеду в Россию!

– О-о-о-о… – страстно простонала синьора Росси, воздевая к потолку руки и закатывая глаза. – Мадонна, но почему?! Allora, bene, bene, bene… Поступайте как знаете. Я помогу вам выучить партию, а дальше… Надеюсь, вы передумаете.

Партию Виолетты Софья выучила за неделю. Для дуэтов приглашался Марко, который готовился петь Альфреда с Джеммой во время премьеры, и через несколько дней он и синьора Росси уже в два голоса твердили, что подобной Виолетты им еще не приходилось слышать. Софья тоже чувствовала, что выходит хорошо: ни одна нота не давалась ей с трудом, фиоритуры и группетто первой арии вскоре полились легко и непринужденно, переходы по регистрам получались словно сами собой. Марко, разумеется, не держал языка за зубами: скоро вся труппа театра знала, что русская ученица синьоры Росси учит партию Виолетты и уже добилась невероятных успехов, bellissima! Однажды на урок пришла Джемма, вежливо попросив разрешения послушать. Синьора Росси нахмурилась, но позволила. Софья предчувствовала недоброе и не ошиблась: посередине урока, во время исполнения Софьей последней арии уже умирающей Виолетты, Джемма вскочила, закрыла лицо руками и бросилась вон из комнаты. Марко, провожая девушку глазами, рассмеялся. Софья кинула на него испепеляющий взгляд и помчалась вслед за Джеммой.

Софья нашла итальянку возле спуска к мосту: та лежала ничком на каменной, поросшей мхом скамье, закрыв лицо руками, и рыдала так, что пожилой торговец апельсинами, сидящий на тротуаре в двух шагах рядом со своим ослом и корзиной, сокрушенно качал головой и вздыхал.

– Джемма! Господь с вами, разве можно так… – взволнованно сказала Софья, садясь рядом и обнимая девушку за узкие плечи. – Это же просто смешно! Вы с двенадцати лет на сцене, вы опытная певица, вас знает публика, боготворит весь Неаполь, вас в Ла Скала приглашали…

– Ах, нет… София, нет… Вы, ради Мадонны, простите меня, это было глупо, но…

– Я вас понимаю, – как можно тверже произнесла Софья. – Я уже обещала вам, что никогда не буду петь в театре!

– Неправда! Вы не можете! – Джемма вдруг выпрямилась и гневно посмотрела в лицо Софьи черными, мокрыми, прекрасными глазами, от которых, казалось, так и пахнуло жаром. – У вас самое лучшее сопрано из всего, что я слышала! А я очень много слышала, да! Вы должны петь на сцене! Преступно пренебрегать таким талантом! Но… Но… но я никогда не смогу петь в одном спектакле с вами, никогда, никогда! Лучше умереть! После вас меня просто освищут! Неаполь знает толк в опере!

– Джемма, – мягко проговорила Софья. – Хотите, я поклянусь своей жизнью, что…

– Не клянитесь, не сердите бога! – пылко закричала итальянка.

– Ну, тогда просто пообещаю. Я беру уроки у синьоры Росси только потому, что мне нравится петь, и все! Я не желаю карьеры оперной певицы! В России я целый сезон проработала в театре, имела, кажется, успех – и ничуть не жалею о том, что бросила сцену! Право, я всегда чувствовала, что это не мое призвание, а уж соперничать с вами мне и в голову не могло прийти…

Джемма недоверчиво смотрела на нее. Когда Софья умолкла, она убежденно произнесла:

– Мой отец всегда говорил, что господь бог наш плохо разбирается в людях. Он почему-то дает самые лучшие свои дары…

– Дуракам, – любезно подсказала Софья.

– Si! Тысяча дьяволов!!! Вы просто дура, София! Вы сами не понимаете, чем хотите пренебречь!

– Но тем лучше для вас!

– Возможно… – Джемма задумалась.

Софья осторожно коснулась ее руки:

– Ну же, голубчик… Вы верите мне?

– Что же остается? – грустно улыбнулась Джемма. На ее скулах выступил кирпичный румянец, еще заплаканные глаза заблестели, и Софья в который раз подумала: как же они красивы, эти итальянки…

– Тогда пойдемте, успокоим синьору Росси. Наверное, она думает, что мы здесь выдираем друг у дружки волосы…

Джемма прыснула. Софья улыбнулась ей и протянула руку. Старый продавец апельсинов, о котором обе в пылу выяснения отношений совсем забыли, облегченно и шумно вздохнул, поднялся с земли, держась за поясницу, подошел к певицам, подал каждой по большому оранжевому плоду и, подняв вверх палец, назидательно сказал: