Рыцаря заказывали? - Сурская Людмила. Страница 34

Объявили перерыв. Цепь откатилась в глубь к лагерю. Пришёл хозяйственный отряд, принесли крупу, хлеб, питьевую воду. Воду везли на двух лошадях. Остальное, в мешках на плечах. Какого же было его удивление, когда в согнутой в три погибели под котомкой пичужке, он узнал жену. Радость, что источали глаза, спрятал под ворчанием. Хотелось подбежать подхватить её вместе с котомкой на руки и понести. Но нельзя…

— Люлю, как ты могла… — Нахмурился он.

Она, чмокнув его в щёку, бессвязно лопотала:

— Могу помочь… Воду носить… Зашить, перевязать… Не гони, я не могу одна… Вдвоём легче.

Он тут же изменив тон, естественно, оставил, молча и не одобрительно кивнув головой. "И тут за неё тревожно, но и когда её рядом нет тоже… Так пусть уж на глазах".

Юлии и без его слов всё понятно: Чтоб спрятать ликующий блеск глаз, она принялась сверлить ими выжженную землю. "Он не пожалеет, она будет стараться".

— Только не до упаду, — пряча улыбку предупреждает Костя.

По деловому холодный и резкий с другими, он превращался в пушистого щенка с ней. Не раз одёргивал себя: "Эта девочка вьёт из меня верёвки", но устоять перед этим чувственным ребёнком не мог.

Она, улыбаясь и не спуская с него своих счастливых глаз, льёт ему на шею и руки воду, подаёт полотенце. Потом бежит спотыкаясь о вывороченные корни помогать накрывать на стол. Он смотря ей в след усмехается: "Ну никакой степенности, всё бегом и вприпрыжку". Стол устроили на земле. На простынях, разосланных на траве, лежали яйца, лук, огурцы, нарезанный ломтями хлеб. Порученец принёс и поставил перед ними котелки с дымящейся кашей. Юлия посмотрела на Костю и облизала кашу с ложки. "Как хорошо вместе!" Первые минуты молчали, только слышно было, как звенят ложки по котелкам, да похрустывают на зубах огурцы. Юлия достала яичко и положила возле Кости. Помедлила и потянулась за огурцом. Он большой ему надо много, но сам не возьмёт. Короткий отдых закончился и снова в бой с огнём.

Юлия носилась с бидоном и кружкой по каждому зову бойцов, штопала гимнастёрки, варила кашу и, умирая от страха, замазывала ожоги и раны. Старалась до седьмого пота. Когда попадался на полосе выныривающий из корней огонь, принималась затаптывать его. Раз не рассчитала силёнки и чуть не сгорела. Выхватили бойцы. Не испугалась. Просила лишь об одном: — "Не говорите командиру".

— Ни один комар не услышит, — обещали те весело посматривая издалека на Рутковского.

Юлия отвернулась. Ехидство у мужиков сидит, наверное, в печёнках.

Наблюдала за любимым издалека украдкой: твёрдый, волевой, целеустремлённый, одним словом Рыцарь. А как ладно у него всё получается, даже не верится, что этот сильный мужчина её муж. Как она его любит, ах, как она его любит! Может, сказать ему об этом? Нет нельзя мужчины такие задаваки.

Чёрные, согнутые силуэты людей мелькали на фоне пожарища до темноты. Били по ушам отдаваясь в ночи удары топоров, визжали пилы и вжикали ножёвки.

Он подошёл покачиваясь к сумеркам. Сбросил с головы прикрывающую волосы от огня будёновку. "Усталость и едкий дым заездили даже трёхжильного Костика"- подумала она. У неё тоже жгло лицо и голова замотанная в платок вспотела. Но она быстро зачерпнув в кружку воды принялась поливать ему на руки. Муж выпрямился… и вместо того, чтоб, как надеялась в тайне Юлия поцеловать её, вздумал хохотать. Юлия надулась. Все вокруг тоже заулыбались. А он оборвав смех и достав из кармана большой платок, принялся оттирать её от сажи.

— Замарашка.

Заметив испуг и виноватость в глазах жены, чмокнул в нос.

— Огонь, сажа…,- пыталась оправдаться Юля.

— А то ты одна такая, посмотри вокруг, все почти нормальные, а тебя как- будто мордочкой граблями по горелкам возили.

Юлия принимая справедливость его слов, уткнулась в широкую мокрую от пота грудь мужа и засопела. "Ну и пусть смотрят!" Она не видела какой танец выплясывали чёртики в его глазах, как сочувственно и понимающе улыбались бойцы. Подняв жену-пушинку на руке, он отправился умываться. Целуя по дороге в заветренные чёрные губки, ворковал:

— Устала, белочка моя? Сейчас помоемся, поужинаем и спать.

Как хорошо! Но для отмазки прошептала:

— Отпусти, я сама, смотрят.

А ему некогда было раздумывать над её стратегией и он спустил. Юля кляла себя за язык, откусить его впору. Она хотела что-то сказать, но не сказала, не было сил. Просто прижалась к его боку и семенила рядом. Так тоже неплохо.

Сумерки коротки. Раз и темень кромешная. Небо в золотых брызгах. Ночевали прямо тут же, на постелях из сосновых лап, в недалеко от места пожара разбитом лагере. Ночью жар и духота немного отступали. Словно притомившись огонь дремал. Прохлада густыми непреодолимыми волнами вытесняла духоту. Люди отдыхали. Бойцы потягивая махорку группировались у костров и вели беседу. Юлия, лежа рядом с уснувшим тут же Костей, слушала. Разбудить его разговором сейчас совершенно не возможно. Вымотался под самое терпение. Юлия изогнувшись поцеловала его висок. Его волосы попахивали дымком, впрочем и одежда тоже. У костра шёл разговор. Юлия, поправляя на нём шинель, прислушивалась. Из долетавших до неё обрывков поняла, что в основном это селяне. Вели пространные разговоры о преимуществе семян и о том, какой дождь нужен под посев. Говорили неторопливо и обстоятельно о том хватит или не хватит в этом году хлеба и каков будет новый урожай. Каждый вспоминал дом, семью… "Надо же, не сидится этим бандам в Монголии раз уж убежали, людей от дела отрывают. Они бы мирной жизнью все занимались, ан нет — воюют". Юлия перевернувшись на спину посмотрела на проглядывающее сквозь лапы сосен небо. Лес разрезал крик зверя. Юлия поёжилась. Словно напуганная этим криком, шумя и щёлкая, взлетела птица. Подумала: "Бегут от огня". Вспомнила, как из норки бойцы вытащили удушенных дымом ежиху с ежатами. Юлия не могла смотреть пряча слёзы отвернулась. Огонь для живого населения леса бедствие. Люди не могут не знать этого, тогда почему не осторожны? Животные ж словно дети. Есть такие кнопочки в людской памяти, близкое не помнишь, а дни детства вырисовываются в ярких красках, ну точно, как будто бы вчера. Юлии вспомнилось, как в детстве привязалась к поросёнку Борьке. Юлия подвязывая ему под брюхо верёвки ходила с ним гулять. Он ел с её рук, ждал из гимназии несясь навстречу с радостным хрюканьем и, вообще, был вместо собачонки. Даже когда он вырос в их дружбе ничего не менялось. День, когда его пустили на мясо для неё стал трагичным. Она много плакала и долго болела.

Потихоньку мысли её унеслись вместе с искрами к звёздам и она, вцепившись мужу в руку, а уткнувшись носом в мягкое надёжное плечо, уснула.

Три дня шёл бой с огнём. Местные мужики говорят, что это, мол, по-божески. Бывает и по недели тушат и по месяцу горит до хорошего дождя.

В середине августа отряд наконец возвращался в прежнее расположение полка. Дорога не близкая. Полдороги шли на баржах по реке. Была не простая погрузка. Баржи тянулись одна за другой. Река не сонная девица, а с норовом. Но это убыстряло время и укорачивало путь. День солнечный, дождя не предвидится. Облака маленькие пушистые, словно вата на ёлке. Юлия свесившись через перила смотрела то на водную дорогу, то на проплывающие берега. Синее небо отражается в зеркальной глади, как на картине. Маленькие облака скользят по воде как ангелочки с пушистыми крылышками. Такое чудо! Крутые обрывы, нависшие словно вековые стены замка скалы, коряги и словно бегущие к воде чудовища обнажённые мощные корни. Как в сказочном подземелье дракона. То и гляди сейчас появится и он сам, а её рыцарь с ходу начнёт с ним бой. Юлия поднатужившись даже представила как это будет.

Бьют убаюкивая волны о борт. Она смотрит на пенящийся гребень волны и ей хочется достать его рукой. Тяжёлая рука ложится на вздрогнувшие плечи притягивая к себе. "Костя!"