Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга. Страница 8

Но время не остановилось, наоборот, пролетело быстрее, чем того хотелось. Сорванной травинкой Таис провела по его руке. Когда она добралась до полусжатого кулака, он проснулся.

— Эй, Тая, — он тер глаза, — не люблю щекотку.

— В другой раз не будешь спать в моем присутствии, — парировала она.

— Это не потому, что ты на меня сон наводишь, а потому, что я чувствую себя с тобой спокойно, расслабленно…

Он обобрал для Таис соседний куст ежевики, и его пальцы посинели от сока.

— Правда, уходить не хочется? Но я уж совсем разнежился. Мне это противопоказано.

— Почему? Разве ты не можешь делать то, что хочешь? — удивилась Таис.

— Я — увлекающийся человек. Может затянуть — роскошь, нега и покой, земные и небесные радости. Жизнь может пройти стороной, если я буду им предаваться. Я бы не хотел прожить жизнь бессмысленно, не выполнив свое предназначение и не осуществив свои мечты. Праздность не сделает меня счастливым. — Он серьезно посмотрел на Таис. — Помнишь легенду о моем прародителе Геракле, о том, как он выбирал свой жизненный путь? Путь наслаждений, в народе прозванных пороками, или путь трудов и лишений, приведший его к славе и бессмертию. Среднего пути нет. И третьего нет. Я это точно знаю.

— А как же дельфийская мудрость о золотой середине и о том, чтобы во всем хранить меру? Разве это не срединный путь?

— Да, это путь для серой, средней жизни. Я не желаю себе такой. Я же человек честолюбивый… не в меру.

— Не понимаю, какие претензии? Я тебя разбудила, — улыбнулась Таис.

— Да, ты права, никаких претензий.

На обратном пути через сосновый лесок, мимо пустого стадиона, вниз, по красиво выложенным дорожкам, ведущих вдоль ярко разрисованных зданий, обсаженных кипарисами, Александр продолжил разговор:

— Мне надо быть уверенным, что ты меня понимаешь. Возможно, это не так легко. Ты должна воспринимать мои слова буквально. Я не любитель витиевато изъясняться. То, что я говорю, это именно то, что я имею в виду. Проверим сейчас — какие две мысли я хотел донести до тебя?

— Только две мысли? — удивилась Таис.

— Перескажи мне своими словами, что ты поняла, — настаивал он, даже остановился и прижал ее рукой к увитой фиолетовым вьюнком каменной ограде, вдоль которой они шли.

— Мы говорили о том, что ты любишь, потом ты спал, — подняв глаза к небу, напряженно вспоминала Таис. — О родине и мире, о жизни в пути, о том, что тебя притягивает большой мир, потом о том, что ты не хочешь расслабляться, о Геракле, о невозможности для тебя умеренной жизни, — она закончила и посмотрела в глаза Александра.

Он глядел напряженно и как будто недовольно. Да, именно так. Потом медленно расслабился, опустил глаза, покусал губы.

В городе Александра заждались и обыскались — пришло неприятное известие из Милета. Начальник охраны выговаривал своим солдатам, которые, кроме того, что царь ушел с Таис, ничего не знали. Поэтому все ждали у ее «дома». Когда пропавшие подошли туда и царь узнал, в чем дело, он изменился в лице и тут же забыл о Таис. Здравствуй, жизнь…

Уже сделав шаг к коню, Александр обернулся.

— Спасибо за море, царь, — проговорила Таис, спокойно улыбаясь. Пожалуй, даже слишком спокойно.

— Тебе спасибо, — Александр подошел, слегка пожал ее пальцы… Она выдержала его взгляд.

И все же какой славный, замечательный день!

Таис ворочалась в жарких простынях уже битый час, но сон никак не мог одолеть возбуждение. С приросшей к губам улыбкой, мечтательно и томно вздыхая, афинянка перебирала в памяти все события этого дня:

В голове крутились эти строчки из Еврипидовой «Медеи», и Таис чувствовала его рядом, — состояние блаженства, сладостного, сводящего с ума волнения и томной неги во всем теле. В полудреме-полумечтании она услышала, что кто-то вошел. Не успела она осознать, что это Птолемей, как он накрыл ее своим горячим требовательным телом. Вот так-то! Получил не свое, но от души! И наверное, естественно, отнес на свой счет ее возбуждение. Ну да ладно. Это была прекрасная любовь, жаль, конечно, что вызвана не тем, кому досталась, и досталась не тому, кто ее вызвал. Хотя, кто знает, жалел ли об этом вызвавший, а вот получивший был счастлив. Будем делать людей счастливыми. Заповедь порядочных гетер гласила: лучше делать многих мужчин счастливыми, чем одного — несчастным. Птолемей же удивился непонятной логике поведения Таис, которая в последние дни мягко, но настойчиво сдерживала все проявления его страсти. Видимо, самое важное — появиться в нужный момент в нужном месте, что и произошло, к великой радости Птолемея и его наконец удовлетворенного вожделения.

На следующий день последовал еще один визит. Пришел знакомиться любитель посмеяться — Леонид, тот, который нравился Александру и которого с первого взгляда полюбила Таис. Пурпурный плащ и хитон фессалийца, желтый льняной панцирь, беотийский шлем с позолоченным венком, выдающий в нем иларха — командира эскадрона, приветливое лицо, задорные черные глаза, каждое движение излучает надежность и доброту. Действительно славный.

Когда вскоре после него в палатку Таис вошел ничего не ведающий Птолемей, он удивленно отдал честь Леониду и вопрошающе скользнул взглядом по Таис. Таис давно поняла простую мужскую натуру с ее трогательным стремлением демонстрировать каждому потенциальному конкуренту доказательства своего успеха. Что ж, не жалко, хвастайся на здоровье: хозяйка нежно обняла и поцеловала Птолемея, и тот просиял, почувствовав себя самым главным оленем в лесу. Ужин прошел весело. Птолемей взял себя в руки, понимая, что Таис ему не спрятать, и умнее смириться с тем, что она — не его собственность. Нет ничего смешнее, чем выглядеть ревнивым дураком. А Леонид никогда не унывал, такой уж легкий и жизнерадостный характер дала ему природа.

Леонид занимал высокий пост гиппарха «фарсальской илы», первой илы, эскадрона в 300 всадников, фессалийской союзной конницы, приравненной по значению к царской иле (агеме) македонских «гетайров». Всеми фессалийцами командовал Александр Линкестиец, тот самый, что первым, еще у трупа Филиппа, провозгласил потрясенного Александра царем. Надо сказать, эта поспешность показалось Птолемею подозрительной. — Уж не уводил ли он этим подозрения от себя? Но Александр доверял ему и назначал на самые ответственные посты. Легковооруженные фессалийцы дополняли тяжелую конницу гетайров, которой руководил Филота, сын Пармениона. Конница гетайров состояла из восьми ил, набранных из зажиточных семейств Македонии, и составляла 1800 человек.

Птолемей же руководил илой семейства Лагидов, так что Леонид был старшим по чину. В армии царило незатихающее жестокое соперничество между пехотой и конницей, македонцами и греками, царскими войсками и союзниками. Леонид не был македонцем, но происходил из дружественной Фессалии, родины легендарного пращура Александра, героя Ахилла. Он обладал на редкость дружелюбным характером, так что только самые закоренелые интриганы могли иметь что-то против него. Основная масса македонцев относилась к нему с симпатией. Вот и Таис он понравился сразу.

Зато как она понравилась Леониду! Тот факт, что сам Александр оказывал Таис внимание, навел фессалийца на какие-то мысли, хотя об Александре ходила слава как о человеке, довольно сдержанном по отношению к женскому полу. Конечно, самых красивых пленниц отводили в первую очередь к Александру, но они там не задерживались. Одним словом, от этого знакомства у Леонида осталось состояние совершеннейшего очарования ясноглазой богиней и некоторые вопросы, в которых ему еще предстояло разобраться.