Бремя прошлого - Адлер Элизабет. Страница 23

– Моя очередь, – смеясь, говорила она Финну, и они уезжали верхом в лес, не замечая ни дождя, ни ветра, счастливые тем, что были вместе.

Через четыре недели лорд Молино явился, чтобы оценить успехи Уильяма.

– Мальчик держится на лошади хорошо, – удовлетворенно сказал он Финну, наблюдая за тем, как сын пригнулся в седле, перелетая через живую изгородь, и галопом помчался через поле. – Никогда бы не подумал, что он будет на это способен.

Он одобрительно посмотрел на Финна, сидящего на вороном гунтере.

– Я должен отблагодарить тебя за это, – с теплой нотой в голосе сказал ему хозяин. – Несмотря на твои недостатки, Финн. О'Киффи, ты действительно отличный наездник и можешь вернуться к своим обязанностям грума при моих дочерях прямо сегодня. За хорошую работу тебе будет увеличено жалованье. Скажи потом об этом бухгалтеру.

Двумя днями позднее были упакованы десятки сундуков и ящиков. Горничная леди Хэлен, гувернантка и слуга его светлости уже были отосланы в Дублин. Теперь и вся семья была готова к отъезду.

Прислуга выстроилась в одну шеренгу, как это было принято в доме, чтобы попрощаться с хозяевами, и сердце Финна упало, когда он смотрел на сверкавшие бутылочно-зеленым лаком кареты, быстро удалявшиеся по длинной, в целую милю, мощенной гравием аллее. Ему показалось, что Лилли обернулась, чтобы взглянуть на него, и он помахал рукой в надежде, что она заметит его прощальный жест.

Но Лилли обернулась не только из-за Финна. Она хотела в последний раз увидеть Арднаварнху. Голубой с золотом штандарт, развевавшийся над Большим Домом, был спущен в знак того, что семьи в доме нет.

Она со счастливым вздохом отвернулась от Арднаварнхи и посмотрела вперед с волнением, думая о Дублине, о званых вечерах и новых платьях, о массе ожидавших её удовольствий, и ни разу не вспомнила о своем лучшем друге, Финне О'Киффи.

17

К Лилли была применима поговорка «с глаз долой, из сердца вон». В самом деле, Финн принадлежал Арднаварнхе, и в Дублине она не вспоминала о нем. Для Финна же все было совсем по-другому. Он считал Лилли Молино красивейшей девушкой в мире. Она жила в его мечтах и в его сердце. Она была неотъемлемой частью его существа. Совершенно неожиданно, когда ей было шестнадцать лет, да и сам он был уже не мальчиком, он почувствовал страстную любовь к этой девушке. И тогда между ними все переменилось.

Когда Лилли исполнилось шестнадцать, маленькой Сил было девять лет. Уильям большую часть времени проводил в школе в Англии, а обе девочки вместе коротали время дома, в обществе сменявших одна другую изможденных гувернанток. Они учились говорить по-французски и несколько раз ездили в Париж, получая таким образом возможность усовершенствовать произношение. Приобрели некоторые познания по истории и географии и читали любые книги, заполнявшие полки их библиотеки. Довольно хорошо играли на фортепьяно – Лилли лучше, чем Сил, – и могли спеть какую-нибудь песенку, развлекая гостей в большой гостиной. Они играли в теннис и крокет и были страстными любительницами псовой охоты. Были, на дружеской ноге с членами королевской семьи и с аристократией и участвовали в бурной светской жизни своих родителей как в Дублине, так и в Лондоне, а также выезжали с родителями на рыбалку и на соревнования по стрельбе.

Это была счастливая семья. Правда, Уильям слишком часто оказывался объектом поддразнивания со стороны Лилли, но он знал, что она его любила и всегда могла защитить от отцовского гнева, отвлекая его внимание.

Лилли и Сил были настоящими юными леди. Сил была шумная, энергичная и радостная. В ней была какая-то изюминка жизнерадостности, и она смеялась таким заразительным смехом, что все окружающие тут же к нему присоединялись.

А Лилли была просто Лилли. Она выросла красавицей. Все ее обожали, что бы она ни вытворяла. В Лондоне, Париже и Дублине она привлекала всеобщее внимание, где бы ни появлялась. На глазах Финна она превратилась из импульсивного, своевольного ребенка в красивую молодую женщину. Она стояла рядом с родителями, приветствуя гостей, собиравшихся на бал в честь двадцать четвертой годовщины брака лорда и леди Молино. То был первый вечер службы Финна ливрейным лакеем. Одетый в зеленую ливрею, он принимал от гостей меховые накидки, шелковые шляпы и шарфы. Надежды Финна бесследно рассеялись, как только он увидел ее.

Это была одетая в элегантное платье девушка, сверкавшая драгоценными камнями, высокомерная и гордая, как и ее отец. А он был простым мальчишкой, сыном Пэдрейга О'Киффи, ловким наездником, знающим место на реке, где лучше всего ловился лосось и где в любое время дня и ночи из озера можно вытащить форель.

В тот вечер Финн наконец понял, какая дистанция отделяла его от Лилли и от ее жизни в Большом Доме. Целая пропасть, преодолеть которую у него не было никакой надежды.

Лилли чувствовала на себе пылавший взгляд Финна. Отпивая небольшими глотками из бокала свое первое вино, терпкий вкус которого вызывал на ее лице едва заметную гримасу, она улыбнулась ему.

В этот вечер она чувствовала себя совсем другой. Ей нравились задерживавшиеся на ней восхищенные взгляды мужчин, нравилось, как они не спешили выпустить ее руку, склоняясь над нею для поцелуя. Голова у нее чуть кружилась от вина, и в ней рождалось ощущение власти над этими людьми. Мужчины должны выполнять ее прихоти, плясать под ее дудку всего лишь за одну улыбку, за полуобещающий взгляд, за прикосновение ее руки. Она чувствовала на самом дне желудка какой-то многообещающий трепет возбуждения. Обещающий – что? Из груди у нее вырвался нетерпеливый вздох. У нее едва хватало сил на ожидание этого, и единственным ее утешением была лишь мысль о том, что скоро ей исполнится семнадцать лет. Она выйдет в свет, встретит своего Очаровательного Принца и станет его женой. И тогда-то уж узнает все женские тайны.

Из разговоров со знакомыми родителей за чашкой чая и из сплетен, без которых не обходился ни один из светских приемов, где ей доводилось присутствовать, Лилли давно поняла, что ни она сама, ни одна из ее сверстниц ничего об «этом» не знали. И не должны были знать до самого последнего дня перед свадьбой. И даже тогда ей лишь скажут, что она должна быть «доброй» к мужу, и напомнят, что «у мужчин бывают разные потребности» и что как хорошей жене ей следует относиться к ним внимательно и, естественно, рожать мужу детей.

Разумеется, постоянно бывая на конном дворе, на пастбищах и в полях, она не могла не видеть, как спаривались собаки и домашние животные. Они выглядели при этом так глупо, что она вместе с помощниками конюха громко смеялась над увиденным, пока однажды Финн не схватил ее сердито за руку и не увел со двора.

– Вы ведете себя плохо, Лилли, – шипел он с покрасневшим от гнева лицом. – Это – зрелище не для ваших глаз, и вам не пристало посмеиваться над этим с мальчишками из конюшни.

– А сам-то ты кто, если не мальчишка из конюшни? – сердито запротестовала она. – Уж, не с тобой ли я должна смеяться и толковать об этом?

– Я – Другое дело. И вы это знаете! – крикнул он вдогонку Лилли.

Она снова отпила вина, бросив тревожный взгляд на Финна. Переменился и он: стал серьезнее и спокойнее. Сейчас она чувствовала на себе взгляд его пылавших глаз. Лилли обернулась и задорно ему подмигнула, но он сделал вид, что этого не заметил. Она раздраженно глянула на скучного старика генерала, сидевшего слева от нее, а потом на мужчину справа.

Вдвое старше ее, Роберт Хатауэй был самым красивым мужчиной из всех присутствующих, не считая, разумеется, Финна. Привлекательный, непохожий на других, он имел репутацию дамского соблазнителя.

Роберт происходил из такой же старинной и знатной семьи, как и Лилли. Их прадеды были друзьями, дружба эта сохранилась и между их дедами и родителями. Но Лилли до этого вечера его никогда не видела.

Он еще не говорил с нею, ограничившись приветствием при входе в дом. Незаметно наблюдая за ним, Лилли поняла, что, хотя уже и довольно старый – ему можно было дать не меньше тридцати пяти лет, – он был неотразимо привлекателен. Она посмотрела на него, кокетливо опустив ресницы, и проговорила: