Этот волшебник – Новый год! (Сборник) - Стивенс Линзи. Страница 36

— Мама! — снова заговорила предупреждающим тоном Джасмин, и мать громко вздохнула.

— Они хотят, чтобы мы приехали на Рождество, — без предисловий сказала мать.

У Джасмин вытянулось лицо.

— Ехать в Брисбен? — переспросила она, подаваясь вперед и невольно напрягая мышцы живота.

— Да, в Трокли… всем троим… — произнесла Мойра с торжествующим видом.

Такое было просто невозможно себе представить. Подумать только, возвращаться на место злодеяния! Эта мысль завертелась в голове Джасмин, застучала, будто резиновый мячик о стену, и Джасмин чуть не залилась истерическим смехом. Злодеяния? Интересно, а как это может звучать в юридических терминах?

Хищение? Он, конечно же, похитил ее сердце.

Надувательство? Он, безусловно, прибег к обману и заставил ее увидеть в нем прекрасного рыцаря на белом коне, заставил поверить, что он свободен и вправе завязать отношения с ней.

Злостное членовредительство? Возможно. Что она знала наверняка, так это что она оказалась душевно опустошенной из-за его подлого поступка.

Покушение на убийство? Хотя чисто внешне она стояла на том, что жизнь продолжается, в глубине души чувствовала, что огонек внутри ее дрогнул и погас целых пять лет тому назад. И это он заглушил его.

— Разумеется, мы не поедем, — решительно заявила ее мать. — Вряд ли она может надеяться на наш приезд, после того как сама выжила нас.

— Что? — Джасмин сглотнула от неожиданности. — Зачем им понадобилось нас видеть? — Джасмин не без труда овладела своим голосом.

Мать вновь брезгливо фыркнула и, вытащив из конверта тонкий лист бумаги, подала его дочери.

Джасмин заставила себя пробежать глазами страницу, исписанную почти каллиграфическим почерком.

Судя по письму, полгода назад у ее деда был тяжелый сердечный приступ, за которым последовали еще несколько — не таких опасных. Дед просил жену написать от его имени и пригласить его невестку Мойру, внучку Джасмин и внука Рика провести Рождество у них. Дед всерьез сомневался, что ему удастся поправиться, и хотел помириться с единственными оставшимися у него родными, пока еще не поздно.

Было бы очень жаль, писала Лорелла от имени своего мужа, если бы семья так и не воссоединилась из-за каких-то давних размолвок, причину которых, Лорелла была уверена, никто уже и не помнит. В заключение Лорелла умоляла ответить на письмо, чтобы дед мог заказать им билеты на самолет до Брисбена. Таким образом тяжелобольной человек получил бы возможность искупить любую вину перед ними.

— Может быть, они и забыли о причинах размолвки, а вот я-то еще помню, — хмуро произнесла Мойра. — Надеюсь, отец не думает, что мы можем вернуться туда, будто ничего не случилось?

— У дедушки очень плохо со здоровьем, — мягким голосом вставила Джасмин, но мать продолжала, словно не слыша.

— С той минуты, когда мы переехали в Трокли, когда Рик уже поступил там в школу, эта женщина обращалась с нами как с непрошеными гостями. Вечно мне указывала, вечно была всем недовольна — и прежде всего поведением твоего брата. Лорелла просто бессердечная женщина. Ведь бедный Рик был совсем еще мальчик, да к тому же потерял отца. Рик ведь очень переживал.

Джасмин вздохнула. Ее брат Рик был несносным ребенком, она первая была готова признать это. К сожалению, ее родители не относились к сыну объективно, избаловали парня. Рик нисколько не сомневался в том, что хорошая наружность поможет ему очаровать кого угодно и таким образом выпутаться из любых неприятностей. Обычно так и бывало, и только с Лореллой у него ничего не вышло. Этим Лорелла вызвала раздражение Мойры, и их отношения стали не просто плохими, а отвратительными.

— А после того как сын Лореллы так обошелся с тобой, разве мы могли оставаться?

— Мама! — Джасмин привстала с дивана. В ней пробуждалось ее давнее, привычное стремление бежать.

— Но ведь это факт, — продолжала Мойра, не обращая внимания на возмущенное и побледневшее лицо Джасмин. — Сын Лореллы обманул тебя. Он посмеялся над моей дочерью, и уж кто-кто, а я ему это припомню.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Кейл Крейген. Стоя посреди своей крошечной квартирки, Джасмин заставила себя произнести вслух его имя. Оно зловеще прозвучало в темном пространстве комнаты. Кейл Крейген. Вот так. Она произнесла это имя, и Земля не перестала вертеться вокруг своей оси.

Видишь, торжествовала она, его имя уже не превращает тебя в трясущийся студень.

Она отбросила все это и перестала испытывать боль. Вот только осколок льда в глубине ее души… Но если оставить его погребенным, если не касаться его, то, она знала, все будет в порядке.

Джасмин шагала взад-вперед по небольшому, покрытому ковром пятачку перед диваном, скрестив руки на груди в неосознанно оборонительной позе, чуть поглаживая пальцами нежную кожу плеч. Какое это облегчение — быть наконец одной.

Ее мать продолжала бубнить о Лорелле Макканн с ее недостатками, а Джасмин казалось, что еще немного — и она взорвется. Ей удалось-таки провести мать по рядам в супермаркете, дождаться, пока та сходила в банк, доставить ее с покупками домой и помочь рассовать продукты. Только после этого Джасмин уехала к себе.

Теперь она была одна и могла дать волю мыслям, могла предаться воспоминаниям о событиях, пять лет назад причинивших ей столько боли.

Впрочем, Джасмин должна была признать, что не все запечатлевшееся в памяти ранило ее. Просто последнее, мучительное воспоминание перечеркнуло многое, что радовало ее до этого.

Например, их первая встреча с Кейлом Крейгеном: робость вначале… вдруг сменившаяся невероятно пылким взаимным влечением, для которого не требовалось слов и которое с той минуты разгоралось все сильнее.

Лицо Джасмин исказилось. Знай она, как тяжело ей станет потом, какой мукой обернется его предательство, она бы повернулась и бежала от него. Неужели бежала бы?

У нее вырвался тихий горький смешок. Ну конечно же, нет. Она была просто не в состоянии бежать — разве только к нему. Она позволила ему увлечь ее. Как мотылек, устремилась на искусительное пламя. И опалила хрупкие крылышки, и уже не в состоянии была летать. С тех пор она даже не стремилась оторваться от тверди земной.

Но ведь минувшие пять лет заживили ее раны, повторяла она себе, и преподали ей бесценные житейские уроки. Если после всего этого она и стала немного замкнутой, если совершенно уже не способна оценить незаурядную внешность или обаяние, что ж, это, пожалуй, к лучшему.

Как Джасмин и говорила матери, она любила свою работу, предпочитала ни к чему особо не обязывающие знакомства и не намеревалась что-либо менять. Но и убежденная в том, что оставила прошлое позади, она все-таки не считала возможным снова ехать в Брисбен.

Джасмин слегка нахмурилась: она не могла оставаться равнодушной к страданиям деда, не причастного к происшедшему. Он как-никак уже старик… очень больной старик, и она понимала, что не такое уж непомерное требование с его стороны — собрать вокруг себя родню. Вдруг ему станет хуже? Она закусила губу.

Джасмин искренне хотела повидаться с ним. Но она не собиралась рисковать и снова столкнуться с Кейлом Крейгеном. Или застать там его жену и прочих его родственников.

В груди у нее чуть кольнуло, но Джасмин легко подавила боль.

Все прошло, решительно сказала она себе. Кейл Крейген уже ничего для нее не значит. И, как это ни горько, она для него никогда ничего не значила.

Два дня строчки из письма Лореллы то и дело возникали у нее в памяти. Ее это раздражало. С этим-то еще можно сладить, думала она, но одновременно заострялось внимание на старательно забытом.

Она вдруг с удивлением заметила, что стала на улице разглядывать мужчин… высоких брюнетов. И вспоминать…

Джасмин вспоминала прикосновение гладкой, загорелой кожи Кейла. Его сильные руки, сжимавшие ее. Вкус его губ. Бешеные удары его сердца у нее под пальцами.

А когда в один из вечеров на еженедельном теннисном матче она зазевалась и пропустила мяч только из-за того, что залюбовалась игрой мускулов на длинных ногах мужчины, ее противника, Джасмин решила, что пора взяться за себя.