Дар юной княжны - Шкатула Лариса Олеговна. Страница 28
Она засмеялась резко и неприятно. Остальные бандиты подобострастно захохотали.
— Я не успела переодеться, — Ольга говорила медленно, тщательно подбирала слова и в то же время умирала от страха. Она уже сталкивалась с такой породой самоуверенных и истеричных людей, которые постоянно живут в состоянии крика и бывают совершенно непредсказуемы в критические минуты жизни. — Видите ли, я работаю в цирке, а сегодня мы как раз давали представление…
— И кого же вы изображали в таком костюме? — холодно поинтересовалась Полина.
— Никого, — Ольга почему-то стала успокаиваться, хотя для этого не было никакой причины; скорее, наоборот, опасность взрыва возрастала с каждой минутой. — Я хотела сказать, никого конкретного. Просто немножко клоунады.
— Клоунада… Ладно, вернемся к нашему пленнику. Это — ваш знакомый?
— Нет, я вижу его в первый раз.
— Понятно. Жалко стало. Скромная циркачка жалеет белого офицера. С риском для жизни. Такая отчаянная, ничего не боится… Ну-ка, покажи руки.
— Что? — не поверила ушам Ольга.
— Я сказала, руки показать! — взвизгнула Полина. Девушка протянула ей свои дрожащие руки. Атаманша рванула её к себе.
— Ишь, аристократические ручки! Маленькие, породистые, не знавшие труда… Как ты думаешь, Виктор, — она полуобернулась к одному из бандитов в офицерской фуражке, то ли трофейной, то ли бывшей его собственностью во время службы в той же самой царской армии, — кто скрывается под таким нарочито нелепым мундиром?
— Да уж, не крестьянка, — хмыкнул тот.
— Я тоже так думаю. Ей стало жалко офицерика. Она поспешила к нему на помощь, но как? Может, предлагая взамен себя? Или что вы, мадемуазель, собирались предложить в качестве выкупа?
— Немного, но это все, что у меня есть, — заторопилась Ольги, расстегивая клоунский китель, чтобы достать свою единственную драгоценность — фамильный золотой крестик с изумрудами.
И тут же опомнилась: что она делает? Действительно, такого крестика не могло быть у бедной безродной циркачки. Показать его — все равно, что подписать себе смертный приговор.
Хорошо, что Полина целиком была увлечена своими эмоциями и не заметила её движения: она продолжала распалять себя.
— Жалельщица! Она не пострадала; на её глазах не погибали товарищи, которые прошли вместе с тобой через огонь и смерть! Таких надо стрелять, как бешеных собак…
Окончить речь она не успела. Раздавшийся ружейный выстрел прервал речь атаманши в самом апофеозе. Полина дернулась, попыталась поднять руку к груди и упала, откинувшись на тачанку; ударилась головой о борт, подножку и сползла на землю.
Народ на майдане закричал и бросился врассыпную. Герасим оглянулся в поисках Катерины и только теперь понял, что уже давно не чувствует рядом её присутствия. Тут он увидел любимую: она прислонилась к плетню с винтовкой в руках и передергивала затвор для следующего выстрела. Крик застрял у него в горле, а пуля Катерины уложила мужика в офицерской фуражке.
Наконец бандиты пришли в себя, залегли, и началась пальба.
Аренский — человек сугубо мирный, бывший таким находчивым в житейских ситуациях, — при звуках выстрелов растерялся. Вначале он побежал с майдана вместе с селянами. Потом нерешительно остановился в стороне, забыв, что у него за поясом револьвер с полной обоймой патронов, приготовленный для Ольгиного выступления.
Ольга тоже не сразу разобралась в происходящем, но отнюдь не по своей вине: её сдавила и повлекла за собой толпа, перед сокрушающей силой которой девушка испытывала страх с того рокового события в порту. Но вот людской поток выплеснул её рядом со стоящим у плетня Аренским. Ольга выхватила револьвер у него из-за пояса и залегла за ближайшее дерево: бандиты подобрались к Катерине совсем близко. Герасим короткими перебежками приближался к тачанке.
— Тачанка! — истошным голосом закричал один из бандитов — охотничий азарт, желание взять живой и жестоко покарать стрелявшую бросились им в голову и заставили забыть о главном. — Там же пулемет!
Сразу несколько человек кинулись к тачанке, и тут стала стрелять Ольга: сняла одного бегущего, потом другого. Бандиты растерялись. Стреляли теперь с двух разных сторон, и быстрый, точно бьющий револьвер Ольги представлял уже большую опасность, чем однозарядная винтовка Катерины.
Герасим, почти добежавший до тачанки, под пулями вынужден был залечь, и теперь сантиметр за сантиметром подползал к телу Полины, у руки которой лежал её револьвер.
Алька, в отличие от отца, в этой ситуации не растерялся. Он тоже побежал прочь со всеми, но если селяне просто разбегались по домам, то он бежал к их временному пристанищу с другой целью — там, в одном из баулов с цирковым снаряжением, лежал маузер Герасима.
Аренский не обнаружил рядом с собой сына и радостно вздохнул: мальчик наверняка переживает эти страшные минуты в их сарае. И тут же вздрогнул оттого, что возвратившийся Алька совал ему в руку семизарядный маузер матроса. Стрелять в людей Василию прежде не доводилось, потому первую пулю он послал не глядя, "в белый свет", но этот выстрел сделал свое дело: у нападавших появилась третья огневая точка. Нескольких секунд удивления и попыток перераспределения сил у противника вполне хватило Герасиму для того, чтобы подхватить оружие Полины и начать почти в упор стрелять в бандитов. Хотя в общем огонь был беспорядочным и неплотным, те без атаманши запаниковали: вскочили на коней, бросив убитых, пулемет с тачанкой и ускакали.
На майдане наступила тишина. Она продолжалась не более минуты, когда из-за дерева, за которым пряталась Ольга, раздались рыдания. Катерина, Герасим, Василий и Алька бросились к ней.
— Оленька, что случилось, ты не ранена? — прозвучавшая в голос Аренского обеспокоенность показала всю глубину скрываемого им чувства. Он так боготворил её, что переходил на "ты", только забываясь. Ольга покачала головой, не переставая рыдать.
— Я — убийца, — судорожно всхлипывала она. — Женщина — убийца? Что может быть страшнее? Я, наверное, убила четырех человек.
— Всего двух, — "успокоил" её Алька. — Одного ты только ранила: не ускакал же он мертвый!
— Двух человек лишила жизни! — причитала Ольга. — Чем я лучше тех же бандитов?!
— Мовчы! — сурово прикрикнула на неё Катерина. — Иде ты бачыла людыну? Не люди, вовкы, скаженни собакы! Воны вбылы усих моих дидов. Ты не убывця, ты — захысныця, чуешь, заступныця?
— Защитница? — спросила, переставая плакать, Ольга.
— Шо я и кажу!
— Вот уж не ожидал от вас, княжна, такой слабости, — подчеркнуто строго заговорил Герасим; он считал, что только аристократки могут закатывать истерики после того, как самое страшное осталось позади, и не признавал этого свойством женской натуры вообще. — Да если бы не Катя, Полина и глазом не моргнула, и тебя, и поручика в штаб к Духонину отправила.
— Куда? — не поняла Ольга.
— Пристрелила бы, — показал свою осведомленность Алька.
— Кстати, — спохватилась Ольга, — про поручика-то мы и забыли, он же до сих пор связанный лежит.
Они подошли к тачанке. Видимо, бандиты отбили у него что-то внутри после очередной попытки освободиться, и поручик опять потерял сознание. Он лежал, запрокинувшись, точно тряпичная кукла, и изо рта у него медленно стекала струйка крови.
— Ось, побачь, — кивнула Катерина, призывая Ольгу в свидетели, — шо зробылы из чоловиком твои люды?
— Какие же они мои? — возмутилась та.
— А кто совсем недавно тут по ним убивался? — съехидничал Алька.
— Разве можно над этим шутить?! — Аренский привычно отвесил сыну подзатыльник.
— Стрелять надо таких сволочей! — приговаривал Герасим, помогая Катерине с Ольгой развязывать поручика.
— Что мы и сделали, — уже спокойно проговорила Ольга. И почувствовала, как шею обожгло горячее дыхание Катерины.
— Спасыби за допомогу.
— И тебе — спасибо, — растроганно отозвалась Ольга, проникаясь благодарностью и любовью к этой доброй и надежной душе.