Эхо во тьме - Риверс Франсин. Страница 90

— А моя мать любит тебя так, как ты любишь ее?

— Нет, конечно!

Марк, однако, не был в этом уверен. Он несколько раз входил в покои, когда Юлий был с ней наедине. В голосе раба слышалась особая нежность, когда тот говорил с его матерью, а однажды, когда Юлий поднимал ее с кресла, Феба положила голову ему на плечо, явно испытывая от этого удовольствие.

Марк не знал, как ему относиться к этим взаимоотношениям, как не знал и того, имеет ли он право вообще как-то судить о них. Где был он сам, когда мать в нем нуждалась? Юлий не отходил от нее, заботился о ней. Отдавал ей все свое внимание, оберегал ее. И в верности Юлия проявлялось не чувство долга, а любовь.

Марк опустил руки на перила. Ему вдруг стало стыдно.

— Я по своей природе ревнив, — признался он. — И вовсе этим не горжусь.

— Ты любишь свою мать.

— Да, я люблю ее, но это не оправдывает мои подозрения по отношению к тебе. Прости меня, Юлий. Я знаю, что без твоей заботы моей матери давно уже не было бы в живых. Я тебе очень благодарен.

Юлий был удивлен переменами, которые произошли в Марке. В нем появилось смирение, которого Юлий никогда у него раньше не видел.

— Не нужно ни о чем беспокоиться, мой господин. Для твоей матери я раб, и только.

— Ты для нее не просто раб. — Марк вспомнил выражение глаз матери, когда Юлий говорил с ней. Он положил руку на плечо Юлию и добавил: — Ты для нее самый дорогой друг.

Шли дни. Марк все ждал, что кто-нибудь скажет ему о сестре, но никто не говорил о ней ни слова. Наконец, любопытство в нем победило, и он сам спросил, сколько прошло времени со дня последнего визита Юлии.

— Около шести месяцев, мой господин, — ответил ему Юлий.

— Шести месяцев?

— Да, мой господин.

— А она знает, в каком состоянии мать?

— Мы ее в неведении не оставляли, — сказал Юлий. — Несколько раз мы посылали за ней с этим известием, мой господин. Один раз госпожа Юлия приходила. Она была очень подавлена, увидев свою мать.

— Настолько подавлена, что решила больше сюда не приходить, — в сердцах выговорил Марк. Прости ее, Господи. Но самому ему хотелось задушить ее собственными руками. Гнев закипал в нем, а сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.

Юлий с сожалением выслушал эти слова Марка и подумал, что они, возможно, и не отражают истинного положения дел. В конце концов, никто не знает, почему Юлия с тех пор ни разу не появилась здесь, и со стороны Марка вряд ли было справедливо, по крайней мере сейчас, делать такие скоропалительные выводы. И раб стал думать, каковы могли быть причины ее долгого отсутствия.

— Выглядела она тогда довольно плохо, мой господин.

— Вероятно, от излишнего количества выпитого накануне вечером вина.

Юлия тоже часто посещали такие мысли, но вслух он их не высказал.

— Она сильно похудела.

Марк уставился на него.

— Ты, кажется, защищаешь мою сестру?

— Вовсе нет, мой господин. Я только забочусь о госпоже Фебе. А твоя мать ждет, когда вернется ее дочь.

Марк отвернулся, его лицо было напряженным.

— Она ждет госпожу Юлию так же, как ждала и тебя, мой господин.

Желваки заиграли на скулах Марка.

— Мило с твоей стороны, что ты напомнил мне об этом, — саркастически произнес он.

— Может быть, было бы разумнее выяснить, почему с тех пор госпожа Юлия здесь не появлялась, мой господин.

— Думаю, я и так знаю об этом, — сказал Марк, и в его словах была изрядная доля цинизма. — Калаба была настроена против каких бы то ни было отношений Юлии с матерью. Боялась, что если у Юлии появится хоть немного здравого смысла или приличия, то Калаба ее потеряет. — Зло усмехнувшись, он добавил: — Теперь, я думаю, ей беспокоиться нечего.

— Калаба Шива Фонтанея оставила Ефес около года назад.

Марк удивленно посмотрел на него.

— Интересно. А что ты еще слышал о моей сестре?

— Ходили слухи, что муж госпожи Юлии тоже уехал спустя несколько месяцев, после того как ты отплыл в Палестину. Насколько мне известно, с тех пор он не возвращался.

Марк задумался. Значит, бедная Юлия теперь совсем одна. Но она этого вполне заслуживает. Разве он не предупреждал ее, чем могут кончиться для нее эти отношения с Калабой и Примом? Он чувствовал, что примерно к этому все и придет. Калаба наигралась Юлией, и, в конце концов, та ей просто надоела, а Прим оставил ее без средств, хапнув все ее деньги, которые только смог увезти.

Как же сейчас обстоят у нее дела?

И почему, собственно, это волнует Марка?

Наверняка Юлия приходила к матери за помощью и, увидев, что никакой помощи она здесь не получит, ушла. Юлия никогда не любила находиться в обществе больных людей. Марк вспомнил, как она убежала из комнаты, когда вся семья собралась возле постели умирающего отца.

И все же ему не давала покоя мысль о сестре.

— Ты говоришь, она плохо выглядела?

— Да, мой господин.

Марка одолевали противоречивые чувства, самым сильным из которых была злость на Юлию. Он знал, чего Господь хочет от него, но не хотел смириться с этим. Ему хотелось помнить о том, что Юлия натворила, поставить некий щит против нежных чувств к ней. Она не заслужила нежности. Она заслужила только осуждение.

— Шесть месяцев, — мрачно произнес он. — Может быть, она уже умерла за это время.

Юлия насторожило холодное равнодушие, с каким Марк произнес эти слова. Неужели он и в самом деле надеется на смерть своей сестры?

— А если нет, мой господин? Твоей матери будет спокойнее и лучше, если она будет знать, что госпожа Юлия жива и здорова.

Лицо Марка напряглось. Он понимал, что Юлий прав. Если мать молилась за Марка, значит, она молилась и за Юлию.

Перспектива встретиться со своей сестрой вызывала в Марке тягостные чувства, дремавшие в нем последние несколько недель. Затишье перед бурей закончилось, и теперь Марк был захвачен самым настоящим жестоким ураганом эмоций. Когда-то он поклялся больше никогда не разговаривать с Юлией. Давая такую клятву, он твердо намеревался сдержать ее. До конца. Но теперь он понимал, что ради матери ему придется забыть о своих чувствах. Что до Юлии, то ему было все равно, что с ней произошло.

— Хорошо, — хмуро произнес Марк, — завтра я выясню, что с ней стряслось.

Он помолился Богу о том, чтобы на следующий день он узнал, что ее давно нет в живых, и чтобы ему не пришлось больше возвращаться к этой теме.

Хадасса медленно, осторожно расчесывала Юлии волосы. Она заметила у нее на голове небольшие, величиной с монету, проплешины — еще один признак венерической болезни. Юлия в тот день сильно дрожала и страдала от острой боли в язвах. Хадасса дала ей немного мандрагоры и добавила в ванную специальные травы. И теперь Юлия пребывала в дремоте, сидя на балконе под полуденным солнцем. Легкий ветерок колыхал виноградные листья и доносил до виллы запахи оживленного города.

Проведя пальцами по шелковистым прядям, Хадасса стала заплетать длинные волосы Юлии. Закончив эту работу, она уложила заплетенную косу Юлии на плечо.

— Я принесу тебе что-нибудь поесть, моя госпожа.

— Я не голодна, — вздохнула Юлия. — И пить не хочу. И не устала. Я и сама не знаю, чего мне хочется.

— Может, рассказать тебе какую-нибудь историю?

Юлия покачала головой и с надеждой посмотрела на нее.

— А петь ты умеешь, Азарь?

— К сожалению, нет, моя госпожа. Не могу. — Инфекция и травмы повредили голосовые связки Хадассы, поэтому теперь она могла только говорить скрипучим голосом. — Я умею играть на лире.

Юлия отвернулась.

— У меня нет лиры. Была когда-то одна в этом доме, но Прим разломал ее на части и сжег. — Тогда Юлия была даже рада этому, потому что инструмент напоминал ей о рабыне, которая играла на нем и пела песни о своем Боге.

— Я попрошу Прометея купить в городе.

Юлия прикоснулась дрожащей рукой ко лбу.