Эхо во тьме - Риверс Франсин. Страница 92

Вся дрожа, Юлия снова села на диван и накинула на плечи одеяло.

— Тебе холодно, моя госпожа, — сказала Хадасса. — Может, нам лучше вернуться назад, в покои?

— Нет. Я устала от этих покоев. — Откинувшись назад, Юлия повернулась набок и посмотрела на Азарь таким ожидающим взглядом, каким ребенок смотрит на родителей, когда хочет, чтобы ему на ночь рассказали какую-нибудь сказку. — Расскажи мне какую-нибудь историю. Любую добрую историю. Все равно, какую.

Хадасса стала рассказывать историю о самарянке у колодца. Дойдя до того места, когда Иисус сказал самарянке, что Он есть Живая Вода, Хадасса увидела, что Юлия, убаюканная ее голосом, заснула. Встав, Хадасса поправила на ней одеяло и убрала мокрые волосы с ее висков назад.

Когда же эти истории заставят Юлию открывать глаза, а не закрывать? И все же, несмотря на внутреннюю слепоту этой больной женщины, Хадасса чувствовала, что лучик надежды начинает светиться и здесь. То, что Юлия сказала о Клавдии, Хадассу просто удивило. Впервые в жизни Юлия жалела о прошлом и отчасти признавала свою вину. В последние недели Юлия перестала быть такой капризной. Сейчас она все время пребывала в мрачном настроении, но мыслями она все чаще возвращалась в прошлое… Осмысливая его перед концом.

Хадасса взяла свою палку и пошла назад, в покои. Отставив палку в сторону, она поправила покрывало на постели, потом подобрала разбросанную одежду и отделила грязную. Сложив чистую одежду, она отложила ее в сторону. Остальную одежду она перекинула через руку, взяла свою палку и вышла из комнаты. Когда Юлия проснется, ей нужно будет что-нибудь поесть, и Прометей скоро должен вернуться.

Опираясь одной рукой на палку, а другой на перила, Хадасса стала спускаться по лестнице. Дойдя до нижней комнаты, она повернулась, чтобы пойти через перистиль на кухню, в заднюю часть дома.

И тут кто-то постучал в дверь.

Вздрогнув, Хадасса оглянулась назад. За последние недели к Юлии никто не заглядывал. Вряд ли в такое время дня это могли быть Александр или Рашид, которые к тому же входили в дома больных без стука. Они знали, что она с Юлией в верхних покоях, поэтому, заранее понимая, что она их не услышит, они не стучали, и сразу входили в дверь.

Хадасса дохромала к двери и открыла ее.

Стучавший уже повернулся было назад и стал спускаться по лестнице. Это был высокий, крепкий, богато одетый мужчина. Услышав, как открывается дверь, он снова повернулся и мрачно посмотрел на нее.

У Хадассы перехватило дыхание, а сердце бешено забилось. Марк!

Его темно-карие глаза оглядели ее с головы до ног. Слегка нахмурившись, он снова поднялся к двери.

— Я хотел бы видеть госпожу Юлию.

39

Марк с удивлением смотрел на женщину с закрытым лицом. Он оглядел ее с головы до ног и слегка нахмурился, когда она ничего ему не сказала.

— Этот дом по-прежнему принадлежит Юлии Валериан?

— Да, мой господин, — ответила она скрипучим голосом. Опираясь на свою палку, она отошла в сторону, дав ему возможность войти. Он прошел мимо нее в переднюю и тут же был поражен тем, в каком запустении находилось все вокруг. Дом, казалось, был совершенно заброшен. До слуха Марка доносилось только журчание воды в фонтане. Женщина тихо закрыла за ним дверь, затем прошла мимо него, и стук ее палки эхом отдавался в пустой передней. Марк удивился при мысли о том, что Юлия держит у себя в доме калеку. И почему у нее закрыто лицо?

— Сюда, мой господин, — сказала она, указав ему на ступени лестницы.

Он заметил белье на ее руке и подумал, что это прачка.

— А где другие слуги?

— Других слуг здесь нет, мой господин. Только я и Прометей. Он сейчас работает в городе. — Женщина положила белье в корзину и стала подниматься по ступеням.

«Калека и катамит», — с мрачным юмором подумал Марк. Как же низко пала Юлия. Значит, дела здесь действительно идут плохо. Он смотрел, как эта служанка поднимается по лестнице. Сначала она ставила на ступень здоровую ногу, потом поднимала больную — и так на каждую ступень. Для нее этот процесс был трудным, даже наверняка болезненным. Марк испытал к ней жалость, но в то же время он с любопытством рассматривал ее иноземное одеяние.

— Ты арабка?

— Нет, мой господин.

— А зачем тогда закрываешь лицо?

— Лицо и фигура у меня изуродованы, мой господин.

Что, вне всякого сомнения, не доставляло Юлии удовольствия. Марк не мог себе представить, чтобы его сестра держала у себя в доме уродливую служанку, могла оставаться с ней наедине. Масса вопросов рождалась в его голове, когда он вслед за калекой поднимался по ступеням, но пока он решил промолчать. Все, что ему нужно было знать, он скоро узнает от Юлии.

— Когда я уходила из покоев, она уснула, — сказала рабыня своим скрипучим голосом. Марк вслед за ней вошел в покои. Остановившись в помещении, он смотрел, как служанка прошла на балкон. Она подошла к дивану и склонилась над ним, тихо заговорив, чтобы не вспугнуть того, кто спал на диване.

— Гость? — переспросила Юлия сонным голосом, приподнимаясь. Слегка повернувшись, она дала служанке возможность помочь ей сесть.

Марк поразился, увидев, как Юлия изменилась внешне. Юлия, не менее удивившись, смотрела на него впалыми глазами. Ее лицо было таким бледным, что могло показаться высеченным из мрамора. Она напоминала ему тех изголодавшихся иудеев, которые прибывали в Рим после длинного и изнурительного перехода из павшего Иерусалима. Такие мысли тут же навеяли Марку воспоминания о Хадассе и о том, что с ней сделала его сестра.

— Марк, — произнесла Юлия с дрожью в голосе и протянула ему руку. — Рада видеть тебя.

Допускала ли она мысль о том, что он все ей простил?

Марк не шелохнулся.

Юлия чувствовала его ненависть. Увидев по его глазам, насколько он потрясен, она на мгновение почувствовала некую радостную надежду — возможно, теперь ему станет ее жаль, и он пожалеет обо всех тех словах, которые сказал ей когда-то. Но теперь она видела холод в его взгляде и непреклонность в его позе. Она опустила руку, испытав неловкость от того, как он смотрел на нее. В глазах Марка действительно не было ни капли жалости, и он бесстрастно оглядывал ее, видя разрушительную силу ее болезни.

— Вижу, ты серьезно больна.

Радовался ли он этому? Юлия приподняла подбородок, стараясь скрыть свою боль.

— Да, это так, хотя почему это тебя удивляет? — Увидев, как Марк недоуменно приподнял бровь, Юлия горько улыбнулась. — Разве ты не помнишь последние слова, которые ты мне сказал?

— Я их прекрасно помню, но только не старайся свалить на меня вину за то, что с тобой стало. Лучше посмотри на себя. Виной твоей болезни является тот выбор, который ты сделала, а не какие-то мои слова.

Его равнодушие отозвалось в ней болью.

— Значит, пришел позлорадствовать.

— Я пришел узнать, почему ты так долго не приходишь к матери.

— Ну вот, теперь ты знаешь.

Марк стоял и молчал, ее пренебрежительная манера разговора усиливала его гнев. Юлия даже не спросила, в каком состоянии сейчас находится мать. Сжав зубы, он подумал, что лучше бы он не приходил сюда, потому что сейчас, когда он увидел, в каком состоянии пребывает его сестра, он знал, что не имеет права бросить ее одну, и это вызывало в нем чувство досады.

Юлия посмотрела на женщину с закрытым лицом.

— Мою шаль, — повелительно сказала она и протянула руки, чтобы шаль было удобнее на нее накинуть. Она надеялась, что Азарь простит ей ее резкость, но из последних сил пыталась сохранить хотя бы видимость своего высокого положения. Ей очень хотелось спасти свою гордость перед братом, который теперь ее так презирает. Пусть он думает, что ничего не изменилось.

Она снова протянула руки, и Азарь поддержала ее, чтобы помочь встать с дивана.

— Ненависть лучше всего встречать стоя, — сказала Юлия, холодно улыбнувшись Марку. — Можешь идти, — сказала она Азари.