Ароматы - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 63

Стофранковая банкнота прояснила память Лилетт, и она сказала: — Кажется, она сошла с ума. После того как убежал ее муж.

— Да, сошла с ума, — подтвердил Люсьен. — После такого потрясения…

— Но она не умерла? — спросила Марти.

Лилетт уставилась на нее неодобрительно. — Француженки не умирают, если им попался плохой муж.

— А ребенок… Ведь у Одиль был ребенок? — с трудом выговорила Марти. «И этот ребенок — я! — хотелось сказать ей вслух. — Дочь Одиль, внучка ветерана войны…»

Люсьен посмотрел на нее растерянно. — Этого я не помню. Но вы можете посмотреть записи в мэрии.

— Спасибо, большое спасибо… — Марти схватила флаконы и выскочила за дверь.

На следующий день Марти стояла у дверей мэрии еще до открытия. Клерк принес ей записи актов. Дрожащими руками она положила книгу на стол и пробежала глазами страницы на «Б», пока не дошла до «Бенуа, Шарль». Ее дед? Потом шли имена «Бенуа, Клод», «Бенуа, Маргарита», «Бенуа, Одиль». «Родилась 3 июля 1909 года, родители — Клод Бенуа и Жанна (Даррс) Бенуа. Вышла замуж за Армана Деларю 6 ноября 1946 года. Умерла 17 декабря 1969 года».

Марти была ошеломлена. Три месяца назад ее мать еще была жива! Марти не сводила глаз с даты, как будто думая, что она сейчас изменится на ее глазах. Всю жизнь Марти думала, что ее мать умерла. Мать Ви умерла, и мать Марти тоже, поэтому они обе живут с отцом.

Она должна была сделать передышку. Оставив книгу записей актов на столе, она вышла на улицу, купила «Голуаз» и выкурила сигарету, глубоко затягиваясь, как будто вдыхала марихуану. Потом вернулась в комнату и перелистала книгу до буквы «Д» «Даррс» — не нужно. «Деларю, Мартина. Родилась 6 января 1948 года, отец — Арман Деларю, мать — Одиль (Бенуа) Деларю».

Рождение. Смерть. Мартина почувствовала, будто время остановилось и все поплыло перед ее глазами, словно она курила не табак, а опиум. Увидев, что она сидит неподвижно, уставившись в пустоту, клерк подошел и спросил ее. — Вам уже не нужна книга, мадемуазель?

— Нет, нет, подождите! — встрепенулась она. — Скажите, а у вас хранятся свидетельства о рождении и смерти!

— Да, копии.

— Пожалуйста, — Марти написала два имени и протянула ему листок. — Достаньте мне эти два свидетельства.

Он взял листок, посмотрел.

— Хорошо, я постараюсь. Приходите через три дня.

— Нет, мне надо срочно. Постарайтесь найти их сейчас!

— Невозможно.

Она побоялась предложить ему взятку. Он может взять, а может отказаться, так как это нанесет ущерб его чести, или чести Франции, словом, чему-то, что мелкие чиновники числят на следующем месте после Бога. Она облизнула губы кончиком языка и кокетливо улыбнулась. Потом опустила ресницы и медленно подняла их, поймав его взгляд. — Как вас зовут?

— А-Альбер, — ответил он, заикаясь. Лицо его было покрыто шрамиками от гнойных прыщей.

— Альбер, — сказала она нежно, — мне очень нужны эти бумаги. Не могли бы вы помочь мне и найти их поскорее?

Она взяла его руку и крепко сжала — его пальцы почти коснулись ее груди, а глаза едва не вылезли из орбит. Марти глядела на него, ласково улыбаясь. — Вы сделаете это для меня?

— П-п-после обеда. Приходите в четыре.

Марти повернулась к выходу.

— Вы так добры ко мне, Альбер, — проворковала она. — Я никогда вас не забуду.

Марти подхватила свою сумочку и вышла. Переступив порог, она сразу забыла имя клерка.

Рождение Мартины было зарегистрировано ее матерью и крестным отцом доктором Маллакэном. «Почему не родным отцом? Неужели он отверг младшую дочь с самого момента рождения?» — подумала Мартина. Свидетельство о смерти Одиль Бенуа, умершей три месяца назад, не было еще получено и зарегистрировано в каркассонской мэрии. Клерк потратил немало усилий, но выяснил, что умерла она в приюте для умалишенных в деревне, расположенной в шестидесяти километрах от Каркассона. Он рассказывал об этом, глядя на Марти, как новорожденный теленок на луну, но ожидаемой благодарности не получил.

Она коротко сказала: «Спасибо» и быстро вышла, кивнув ему: «Прощайте, Альфред…»

— Альбер, — жалобно проблеял он ей вслед, но она не обернулась.

Таксист запросил задаток; она недовольно сунула ему деньги и села на заднее сиденье. Через сорок минут они подъехали к каменному зданию, окруженному стеной с башенками, — уродливой пародии XIX века на Каркассон.

— Это убежище для душевнобольных Святой Анны, — сказал шофер. — Вас подождать?

— Ждите.

— Если больше часа, то плата повышается.

— Ладно, мошенник. Ждите, пока я выйду.

— Слушаюсь, мадам.

Марти вошла в мрачный холл и сообщила дежурной сестре, что приехала за свидетельством о смерти. Та проводила ее к регистраторше Мадам Фуке, женщина с пронзительными глазами, взгляд которых как будто пришпилил посетительницу к зеленому креслу, осведомилась у Марти, что ей угодно. Избегая смотреть прямо в глаза, глядя на мочку уха мадам Фукс, Марти изложила свое дело. Та шмыгнула носом и сморщила лицо, как будто вдохнула испорченный воздух.

— Вы сказали, мадемуазель, что ваша мать находилась у нас двадцать лет, и вы ни разу не навестили ее?

— Я считала ее умершей.

— Конечно, вам так было удобнее.

Марти захотелось удушить регистраторшу.

— Я не собираюсь обсуждать с вами свои семейные дела, — процедила она сквозь стиснутые зубы — Мне нужно свидетельство о смерти.

— Вы не смеете говорить со мной таким тоном!

— Почему? Я приехала по делу. Вы должны выдать мне этот документ как законной наследнице. Или вы его не оформили?

— За кого вы нас принимаете? В нашем учреждении документация в идеальном порядке.

— Если бы это было действительно так, то свидетельство о смерти уже находилось в Каркассоне. Прошло три месяца, а вы его до сих пор не отправили.

— Если вы приехали учить нас, как вести дела, то лучше вам убраться отсюда немедленно! — прошипела мадам Фукс.

Марти вышла и попросила дежурную сестру в холле провести ее к директору или директрисе.

— Вам назначен прием?

Марти чувствовала себя на грани срыва, она или зальется слезами, или выбежит из холла и уедет. Но к собственному удивлению, она ответила твердым голосом — Мне не надо договоренности. Я из газеты и должна расследовать, что тут творится в вашей Богом забытой дыре. И я напишу такую статью, что ваше начальство подавится собственными зубами!

Женщина мгновенно выбежала и через пять минут вернулась, чтобы проводить Марти в кабинет директора. Когда Марти вошла, Эжен Граннэф, румяный полный мужчина, потушил окурок сигары. И поправил галстук.

— Добрый вечер, — сказала она приветливо. — Извините, что я явилась в неприемные часы и без договоренности. Я только что прилетела из Вашингтона. — Она наслаждалась собственной импровизацией, чувствуя, что только крепкий галльский юмор, неожиданно возродившийся в крови американской девчонки, даст ей разрядку и освободит от тягостной подавленности. — Меня ждет шофер, времени у меня в обрез. Мне нужно свидетельство о смерти Одиль Бенуа Деларю.

— Ну конечно же! — он кивнул головой сестре.

— Минутку! — Марти остановила женщину. — Принесите заодно и историю болезни. — Она обернулась к директору: — У нас есть сведения, что она умерла в результате отравления несвежей пищей.

Марти чуть не расхохоталась, увидев, как побагровели и без того румяные щеки директора.

— Это невозможно, мадемуазель! Я сам питаюсь здесь, и весь персонал тоже.

Марти пожала плечами. — Мы имеем сигналы. Не только об этой пациентке.

Сестра принесла бумаги. Одиль Деларю скончалась в возрасте шестидесяти лет от обширного инсульта. В истории болезни были записи сиделок и медсестер о состоянии больной, назначения врачей, описание болезни за двадцать лет. Диагноз — паранойя, с фазами депрессии и возбуждения. Ей делали электрошок.

Марти читала страницы, испещренные латинскими фразами и названиями лекарств, и думала: «Это была моя мать, ее пичкали химией и дергали электрошоками. Моя мать, женщина, которая меня родила. И я жила, не зная о ней, пока бездушные руки врачей манипулировали ею как марионеткой».