Правдивая ложь - Робертс Нора. Страница 79

Глава 27

Мир скорбел. Ева была бы в восторге.

Она блистала на обложке и в шестистраничном развороте «Пипл». «Нэшнл инкуайер» уверял, что ее дух витает в павильонах ее первой киностудии. Телепрограмма «Ночной контур» посвятила ей целый выпуск. Почти на всех каналах, включая кабельные, ее фильмы разрушили сетку телепередач. Предприимчивые уличные торговцы распродавали футболки, кружки и плакаты с ее портретами быстрее, чем их успевали подвозить.

За день до «Оскара» Голливуд погрузился в траур. Как бы она хохотала!

Пол старался заглушить свое горе, представляя ее реакцию на все эти почести – ее торжествующую улыбку, ее сияющее лицо…

Джулия держалась. Она делала все, что было необходимо, однако он видел отчаяние в ее глазах, которое ничем не мог облегчить. Она провела в полицейском участке много часов, вспоминая каждую деталь. Безупречное самообладание изменило ей только однажды – когда Фрэнк в первый раз включил магнитофон. Услышав низкий хрипловатый голос Евы, Джулия вскочила, извинилась и бросилась в дамскую комнату.

Вернувшись, она заставила себя прослушать все пленки, сравнивая их со своими записями, уточняя даты и обстоятельства интервью, настроение интервьюируемых и свои впечатления. Она собственноручно пометила копии записей, оставленные в полиции.

Все три страшных дня, пока Пол занимался похоронами, Джулия и Брэндон жили в его доме в Малибу.

Через своих адвокатов Ева оставила Полу очень ясные инструкции. Она завещала похоронить себя пышно. А когда она желала простоты? Год назад Ева сама купила место на кладбище – первоклассную недвижимость, как она назвала его. Она сама выбрала себе гроб. Темно-синий полированный гроб, задрапированный изнутри белоснежным шелком. Она даже составила список гостей и распределила их места в церкви, будто спланировала последний прием.

Она выбрала музыку и музыкантов. И платье – вечернее платье изумрудного цвета, в котором никогда не появлялась на публике. Этому платью предстоял величественный дебют.

Конечно, прическу должен был сделать Армандо.

В день похорон зрители – поклонники Евы – заполонили тротуары прилегающих к церкви улиц, толпились у входа в церковь. Некоторые плакали, другие щелкали фотоаппаратами, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть скорбящих знаменитостей. Жужжали видеокамеры, меняли владельцев бумажники, иногда кто-то падал в обморок. Ева оценила бы. Премьере не хватало лишь прожекторов.

Черные лимузины величественно извергали из своих недр блистательных пассажиров: богатых, прославленных, обаятельных, скорбящих. Лучшие модельеры были представлены в уместном случаю черном.

Толпа охнула и зашепталась, когда, тяжело опираясь на крепкую руку мужа, появилась Глория Дюбари в туалете от Сен-Лорана, увенчанном элегантной шляпой с густой вуалью.

Снова шепот и сдавленные смешки, когда Энтони Кинкейд выволок из лимузина свою омерзительную тушу.

Треверс и Нина проследовали сквозь строй под защитой своей неизвестности.

Питер Джексон не поднял склоненной головы, игнорируя оклики поклонников. Он думал о женщине, с которой провел несколько знойных ночей, и о том, как прекрасно она выглядела дождливым утром.

Толпа зааплодировала и разразилась приветственными криками, когда появился Рори Уинтроп. Не зная, как реагировать, он помог выйти из лимузина жене, затем повернулся к приближающемуся Кеннету Стокли.

– Господи, просто цирк, – прошептала Линда, пытаясь решить, какой стороной повернуться к вездесущим камерам.

– Да. – Мрачно улыбаясь, Кеннет обвел взглядом толпу, напирающую на полицейские заграждения. – А Ева все еще инспектор манежа.

Линда взяла мужа под руку.

– Как ты, дорогой?

Рори только покачал головой. Он вдыхал экзотический аромат духов жены, чувствовал ее поддержку, но холодные тени церкви словно протянули к нему костлявые руки.

– Я чувствую себя смертным впервые в жизни. – Рори увидел у входа Флэннигана и подавил желание подойти к нему. Никакие слова не проникнут сквозь глубокое горе, отпечатавшееся в глазах Виктора. – Идемте. Пора начинать это проклятое шоу.

Джулия знала, что сможет продержаться. Должна продержаться. Однако под внешним спокойствием бурлил страх. Лимузин остановился у тротуара, и она крепко сжала веки, но, коснувшись ее руки, Пол заметил, что пальцы ее сухие и холодные. Увидев Виктора, Джулия вздрогнула… его взгляд равнодушно скользнул по ее лицу.

Виктор не знает! Не знает, как близка и ей женщина, которую они хоронят.

Слишком много людей, в панике думала Джулия. Слишком много и слишком близко, и все ближе и ближе. Таращатся, кричат. Она чувствовала их запах, запах разгоряченной плоти, ощутимое мерцание их горя и возбуждения.

Джулия попятилась, но Пол обхватил ее за талию, прошептал что-то. Она не разобрала его слов из-за звона в ушах. Она попыталась сказать ему, что ей не хватает воздуха, но он уже быстро вел ее по лестнице вверх, к зияющему входу.

Церковь заполнили люди и цветы, однако здесь воздух был прозрачным и прохладным. Вместо могучих стонов органа – нежные трели скрипок и простые, искренние звуки флейт. Никаких траурных венков. Россыпи камелий, роз и магнолий, ослепительно белых, как снежные сугробы, освежали траур. Роскошь и красота. И словно в центре сцены, на которой Ева провела большую часть своей жизни, – сияющий синий гроб.

– Как похоже на нее, – прошептала Джулия. Паника отступила, оставив печаль и восхищение. – Поразительно, что она не попробовала свои силы в режиссуре.

– Именно это она сейчас и сделала, – улыбнулся Пол. Ведя Джулию по проходу между скамьями, он замечал не только слезы и скорбные глаза, но и продуманные позы, испытующие взгляды. Тут и там люди собирались группками и шептались. Обсуждались проекты, заключались сделки. Не в привычках Голливуда упускать любую возможность.

Ева поняла бы и простила.

Джулия не собиралась подходить к гробу, чтобы бросить последний взгляд, сказать последнее «прости». Если это и трусость, она с ней смирилась. Только когда она увидела у гроба Виктора, осунувшегося, поникшего, сжавшего в кулаки огромные руки, она не смогла проскользнуть на скамью.

– Я должна… Пол кивнул.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, я… я думаю, что должна подойти одна. Первый шаг был самым трудным. Затем она сделала второй шаг и еще один. Остановившись рядом с Виктором, она попыталась разобраться в своих чувствах. Эти люди создали ее Женщина, так прекрасно спящая на белоснежном шелке. Мужчина, который смотрит на ее вечный сон полными горя глазами. Джулия не могла думать о них как о родителях, но она могла чувствовать. Следуя голосу своего сердца, она накрыла ладонью пальцы Виктора.

– Она любила вас больше всех на свете. Почти самое последнее из того, что она говорила мне, это как счастлива была с вами.

– Я никогда не мог дать ей столько, сколько хотел бы. Никогда.

– Виктор, вы дали ей гораздо больше, чем сознаете. Для других она была звездой, образом. Для вас она была женщиной. Единственной женщиной. – Джулия всем сердцем надеялась, что поступает и говорит правильно. – Как-то она сказала мне, что по-настоящему сожалеет лишь о том, что ждала окончания съемок того фильма.

Только эти слова заставили Виктора отвернуться от Евы и взглянуть на дочь, о которой он не подозревал. И только тогда Джулия поняла, что унаследовала глаза отца… тот насыщенный серый цвет, который чувства могут менять от дымного до ледяного. Она отшатнулась, но его рука уже крепко сжимала ее руку.

– Мне будет недоставать ее в каждое мгновение, что мне остались, – прошептал Виктор, и Джулия повела его к скамье, где ждал Пол.

Растянувшись на несколько миль, одинаковые черные лимузины плавно поднимались к Форрест-Хиллз. Для каждого гостя или супружеской пары был заказан отдельный автомобиль, и в прохладной роскоши вдали от любопытных глаз можно было дать волю истинным чувствам. Одни застыли в глубоком горе, переживая личную утрату. Другие скорбели абстрактно, как огорчаются, услышав в последних новостях о смерти знаменитости, об уходе личности, олицетворявшей целую эпоху. Это было не оскорблением, а данью памяти.