Правдивая ложь - Робертс Нора. Страница 81

Он сказал это очень тихо, но все почувствовали нешуточную угрозу. Когда Пол снова сел, Гринберг кивнул, как будто услышал правильный ответ на особенно щекотливый вопрос, затем очень спокойно прочел:

"Остальное, включая всю недвижимость и личную собственность, все капиталы, ценные бумаги и доходы от них, я оставляю Полу Уинтропу и Джулии Саммерс. Они имеют право разделить наследство так, как сочтут нужным».

Больше Джулия не слышала ничего. Монотонный голос адвоката перестал достигать ее ушей. Она видела, как движутся его губы, видела его темные глаза, устремленные на ее лицо. Она почувствовала покалывание, как бывает, когда отлежишь руку и перестает поступать кровь.

Не сознавая, что делает, Джулия вскочила и, двигаясь на ощупь, как пьяная, проковыляла через комнату на веранду.

Здесь была жизнь, яркие цветы и бодрые трели птиц. И воздух. Джулия глубоко вдохнула и почувствовала, как струя воздуха наполняет легкие, омывает их, очищает. Она выдохнула и вдохнула снова. Жадно.

– Не принимай так близко к сердцу, – тихо и ласково сказал Пол, беря ее за плечи – Я не могу. – Собственный голос показался ей слишком тонким, слишком дрожащим. – Как я могу? Это не правильно. Она ничего мне не должна.

– Она думала, что это правильно.

– Ты не слышал, что я ей наговорила, не знаешь, как я обошлась с ней в последний вечер. И кроме того… ради бога, Пол, она же ничего мне не должна.

Пол взял Джулию за подбородок, заставил посмотреть ему в глаза.

– Я думаю, ты больше боишься другого: ты чувствуешь, что должна ей.

– Мистер Уинтроп, простите меня. – Гринберг кивнул им обоим. – Я понимаю, какой сегодня трудный день для вас, но я должен выполнить еще одно распоряжение мисс Бенедикт. – Он протянул пухлый конверт. – Копия ее видеозаписи. Она просила, чтобы вы вместе просмотрели это сразу после оглашения завещания.

– Благодарю вас. – Пол принял конверт. – Она высоко оценила бы вашу… компетентность.

– Несомненно. – Легкая улыбка тронула тонкие губы адвоката и тут же исчезла. – Ева была необычной женщиной… беспокойной, требовательной, упрямой. Я буду скучать по ней. Если я вам понадоблюсь, звоните мне без колебаний. У вас могут возникнуть вопросы о некоторой собственности или о пакете акций. И когда вы будете готовы, мы просмотрим необходимые документы. Примите мои соболезнования.

– Я хотел отвезти мисс Саммерс домой, но теперь мы должны уединиться, чтобы просмотреть эту пленку. Вы не могли бы… очистить помещение?

Что-то похожее на веселье мелькнуло в тусклых глазах адвоката.

– С удовольствием.

Они остались на веранде одни. Сквозь стеклянные двери веранды, которые Гринберг закрыл за собой, доносились разгоряченные голоса, горькие рыдания. Старику скучать не придется, подумал Пол, переводя взгляд на Джулию. Ее глаза уже высохли, но лицо было таким бледным, таким прозрачным, что ему казалось, будто он видит сквозь кожу ее горе.

– Думаю, лучше всего посмотреть это в спальне Евы.

Джулия уставилась на конверт в его руке. Часть ее, та часть, в которой она узнала трусиху, хотела отвернуться, схватить Брэндона и улететь на восток первым же рейсом. Может, если очень хорошо постараться, она убедит себя в том, что все это был только сон? Сон с первого телефонного звонка агента, с первой встречи с Евой и до этого момента.

Тогда и Пол был бы сном. Все, что они разделили, все, что они построили, – только сон. Все ее хрупкие надежды разлетелись бы в пыль.

– Хорошо.

– Дай мне минутку. – Пол сунул конверт ей в руки. – Обойди вокруг дома. Я сейчас приду.

Как же нелегко было открыть дверь и войти в комнату, где Ева спала, где Ева любила. Здесь пахло цветами и мебельным воском, и еще витал аромат Евы.

Конечно, Треверс все здесь прибрала. Джулия пробежала пальцами по атласному синему покрывалу, но сразу вспомнила, что Ева выбрала гроб такого же цвета, и отдернула руку. Почему Ева это сделала? Из насмешки или в утешение?

Закрыв глаза, Джулия прижалась лбом к прохладному резному столбику кровати и на мгновение, на одно мгновение прислушалась к своим ощущениям.

Она не почувствовала смерти. Ее окружали только воспоминания о жизни.

Пол молча вошел в комнату. Что он мог сказать? С каждым прошедшим днем Джулия становилась все более хрупкой. Его собственное горе, как маленький дикий зверек, угнездилось в теле, хватая изнутри когтями, зубами. Горе Джулии медленно и коварно высасывало из нее жизнь. Пол налил им обоим коньяку, и, когда заговорил, его голос был нарочито холодным и отстраненным.

– Джил, ты должна взять себя в руки. Если ты будешь и дальше бродить словно в трансе, это не принесет пользы ни тебе, ни Брэндону.

– Я в полном порядке. – Она взяла бокал, переложила его из руки в руку. – Я хочу, чтобы все кончилось. Совсем. Как только пресса узнает об условиях завещания…

– Я с ними справлюсь.

– Пол, я не хотела ни ее денег, ни ее собственности, ни…

– Ее любви, – закончил за нее Пол. Он поставил на столик свой бокал и взял конверт. – Но Ева всегда оставляла последнее слово за собой. Ты не исключение.

Ее пальцы, сжимавшие бокал, побелели.

– Значит, если я несколько дней знала о том, что она моя мать, то теперь должна чувствовать долг, связь с ней, благодарность? Ты этого от меня ждешь? Она манипулировала моей жизнью еще до моего рождения, и даже теперь, когда ее нет, она продолжает управлять мной.

Пол разорвал конверт, вынул кассету и сунул ее в видеомагнитофон – Я не ожидаю от тебя никаких чувств. И если ты что-то поняла в ней за эти месяцы, то знаешь: и она ничего не ждала. Если не хочешь видеть пленку, я посмотрю без тебя.

Будь он проклят! Будь он проклят за то, что заставляет ее испытывать этот жгучий стыд. Ни слова не говоря, Джулия села на диванчик, поднесла коньяк к губам. Пол сел рядом, но она чувствовала, что сейчас их разделяет гораздо больше, чем несколько дюймов мягких подушек.

Пол нажал кнопку, и Ева заполнила экран, как заполняла многие другие всю свою жизнь. Горе, словно стальной кулак, сжало сердце Джулии.

"Дорогие мои, не могу выразить словами, как восхищена тем, что вы вместе. Я хотела бы поговорить с вами в более торжественной обстановке и с кинопленки. Кино более снисходительно к недостаткам».

Ева расхохоталась, потянулась за сигаретой, откинулась на спинку кресла. Ее макияж был безупречен, она сама замаскировала тени под глазами, морщинки вокруг рта. На ней была ярко-красная мужского покроя рубашка с воротником-стойкой, и через секунду Джулия поняла, что в этой рубашке Ева и лежала на пропитанном кровью ковре.

"Это простая предосторожность на тот случай, если мне не хватит силы духа поговорить с вами лицом к лицу. Если вы смотрите сейчас эту запись, я хочу попросить у вас прощения. Простите меня за то, что я не сказала вам о своей болезни. Опухоль мозга – слишком личный изъян, и я решила сохранить ее в секрете. Еще одна ложь, Джулия. Но не самая эгоистичная».

– О чем она говорит? – прошептала Джулия. – Что она имеет в виду?

Пол только покачал головой, но его тело напряглось. «Когда я узнала диагноз, прогноз и все прочие „озы“, то прошла стадии, как мне объяснили, типичные. Неверие, гнев, горе. Как вы знаете, я ненавижу быть такой, как все. Очень неприятно узнать, что тебе осталось жить меньше года и еще меньше соображать. Очень унизительно. Я должна была как-то уравновесить это. Так возникла идея автобиографии. Выяснить, кем и чем я была, что сделала не только для вечно голодной публики, но для себя. Я хотела, чтобы моя дочь, частичка меня, рассказала мою историю. – Ее взгляд устремился прямо в камеру. – Джулия, я понимаю тебя. Поверь мне, ты имеешь полное право ненавидеть меня. Я не оправдываюсь. Я могу только надеяться, что сейчас, когда ты это смотришь, мы пришли к какому-то взаимопониманию. Я не знала, как много ты станешь значить для меня. Как много Брэндон… – Ева замотала головой и глубоко затянулась сигаретой. – Я не хочу плакать. Я надеюсь, что моя смерть вызвала и слезы, и зубовный скрежет. Надеюсь, что теперь все утихло. Эта бомба в моей голове… – Ева чуть улыбнулась, потирая висок. – Иногда мне кажется, что я слышу, как она тикает, отсчитывая оставшиеся мне секунды. Она заставила меня признать, что я смертна, заставила посмотреть в лицо своим ошибкам и своим обязательствам. Я полна решимости оставить этот мир без сожалений. Джулия, если к этому моменту мы не наладили отношения, меня, по меньшей мере, утешает то, что какое-то время мы были друзьями. И я уверена, что ты напишешь эту книгу. Если ты унаследовала хоть долю моего упрямства, возможно, ты больше не захочешь со мной разговаривать, поэтому я записала еще несколько аудиокассет. Я уверена, что не забыла ничего важного».