Остров судьбы - Бекитт Лора. Страница 66

Она стояла возле зеркала в ночной сорочке и сосредоточенно закалывала волосы. Бледно-голубое платье женщины было брошено на кровать, туда, где совсем недавно лежала она сама.

Он взял платье в руки. Ткань была гладкой и легкой, она будто стекала с рук. Джулио задавал себе вопрос, как он прежде мог жить в суровом, безрадостном мире, лишенный таких изящных, полных чувственного очарования вещей?

— Почему не сможем?

— Потому что завтра приезжает моя дочь.

Удивленный Джулио приподнялся на постели. Утомленный любовными упражнениями, он обычно не спешил вставать; после того, как Амалия уходила, оставался в квартире и нежился в кровати.

— У тебя есть дочь?!

— Что тебя удивляет? Почему у меня не может быть дочери?

— Ты никогда о ней не говорила. Где она была все это время?

— Она воспитывалась в закрытом пансионе. Мы с Жиральдом ее навещали. Теперь ее воспитание закончено, и она возвращается домой. Наша задача найти для нее хорошего мужа.

— Думаю, это будет несложно, — сказал Джулио и откинулся на подушки. Ему хотелось поговорить о том, что его волновало. Он покосился на Амалию и как бы невзначай произнес: — Все говорят о том, что летом начнется война с Россией. Эта страна населена полудикими крестьянами, и там очень холодно.

Женщина медленно повернулась и подарила любовнику улыбку своих холодных голубых глаз.

— Не беспокойся, с твоей головы не упадет ни один волос. Ты останешься в Париже. Например, из-за внезапной болезни. — Подойдя к кровати, Амалия сдернула одеяло с его обнаженного тела и заметила: — Неужели я допущу, чтобы такое совершенство изуродовали сабли и пули!

Джулио смутился. Эта женщина умела заниматься любовью так, что каждое движение казалось ее собственным изобретением. Она могла быть одновременно величественной и низкой, обожала казаться милой, хотя на самом деле была очень опасной. Джулио понимал, насколько зависим от нее, и это его бесило. Ему захотелось ее уколоть.

— Почему ты изменяешь своему мужу? Мне кажется, он тебя любит и ценит.

Иногда ему становилось жаль генерала, который заботливо опекал его, постоянно держал при себе, причем вовсе не для того, чтобы им помыкать. У Джулио было не так уж много поручений, он имел кучу свободного времени и при этом получал неплохое жалованье.

— Он солдафон и всегда им был, — сказала Амалия и улыбнулась, показав острые белые зубы. — Иное дело — ты. Моя последняя любовь! Если ты когда-нибудь посмеешь мне изменить, я тебе отомщу, как это делают у вас на Корсике.

Джулио смотрел на нее во все глаза. Иногда любовница его изумляла. Он вовсе не считал, что его тело принадлежит ей, как не собирался оставаться с ней до конца жизни. Кругом было много других женщин, красивее, а главное — моложе.

— Супружеская измена на Корсике — большая редкость. Там мстят за иные вещи, иногда просто по привычке, так же, как и воюют, — ответил он и неожиданно добавил: — Иногда мне становится неловко от того, что, будучи корсиканцем, я бегаю от войны.

Амалия жестко усмехнулась.

— Перестань. Армия добровольцев — мечта идиота.

В улыбке Джулио промелькнула ирония.

— Генерал де Сент-Эньян так не считает. И ты охотно провожаешь его на войну и едва ли вспоминаешь о нем, пока он не вернется.

— Если убьют Жиральда, у меня останутся его деньги. Если убьют тебя, я потеряю все. Запомни, ты не создан для войны, ты создан для того, чтобы любить.

— Конечно, я люблю тебя! — Джулио произнес эти слова небрежно, даже развязно, словно желая подчеркнуть, что они ничего для него не значат.

Амалия на мгновение сузила глаза, но ограничилась тем, что сказала:

— Приезжай в салон завтра вечером. Пусть мы не сможет уединиться, но я хочу тебя видеть.

— Там будет твоя дочь?

— Да.

— Как ее зовут?

— Аурелия. Она очень наивна, еще ничего не видела, так что прием будет скромным.

— Сколько ей лет?

— Семнадцать.

— Она похожа на тебя?

— Увидишь.

Джулио готовился к встрече так, будто ему предстояло бог знает какое знакомство. Амалия внушила ему, что изнеженная внешность щеголей — ничто по сравнению с его мужественной красотой, а шелковые фраки, пикейные жилеты, мадаполамовые рубашки и кружевные жабо кажутся смешными и жалкими перед строгой военной формой.

Выйдя из квартирки, где он провел ночь в одиночестве, Джулио задумался над тем, не принести ли дамам цветы. Иногда он дарил Амалии скромные букеты; в честь приезда ее дочери это будет тем более уместно.

Молодой человек купил белые махровые цветы со сладким запахом, названия которых не знал. В свете утреннего солнца их лепестки казались золотыми.

Он едва дождался вечера и взял извозчика, чтобы ненароком не забрызгать грязью мундир и сапоги.

Увидев девушку, Джулио понял бы, почему ее нарекли таким именем, если б знал латынь [11]. Она походила на статуэтку белого фарфора, украшенную золотистыми гирляндами локонов. Ее кожа была усыпана милыми веснушками — озорными брызгами солнца: такие же веснушки Амалия прятала под толстым слоем пудры. Аурелия была одета в воздушное платье, которое, казалось, соткали феи, и туфли, будто сшитые из лепестков роз.

Несмотря на всю ее прелесть, было заметно, что она привыкла одеваться и причесываться иначе. Глядя на Аурелию, Джулио думал о том, как чувствует себя дочь в раззолоченном салоне матери после долгих лет, проведенных в пансионе, в салоне, где каждый норовит спрятать свою сущность глубоко внутри? И начинал понимать, что иногда простота стоит дороже, чем роскошь, а искренность ценится больше, чем умение искусно притворяться.

— Это Аурелия. Поскольку наш император считает, что девушки не предназначены для общественной жизни, она провела десять лет в закрытом заведении, где ее научили всему, что должна уметь будущая жена и мать, — так родители представляли свою дочь гостям.

Амалия подносила бокал с вином ко рту жестом императрицы, очаровательно шутила с гостями и при этом не забывала играть роль любящей и примерной матери. Однако в глубине души Джулио был уверен в том, что ей наплевать на Аурелию.

Дочь вернулась из пансиона, куда мать упрятала ее для того, чтобы она не мешала ей развлекаться, и теперь ее выставили на торги. Джулио не имел никаких шансов участвовать в них, и не только потому, что не имел состояния, а потому что был любовником Амалии. Со свойственным ему непостоянством и изменчивостью, едва проникшись симпатией к дочери, Джулио возненавидел мать. Он больше не желал с ней спать, потакать ее прихотям, а главное — зависеть от нее. Джулио решил бросить сорокалетнюю любовницу. Он забыл о том, что сам дал ей в руки вожжи и кнут, которые она не выпустит ни за что на свете.

Он пригласил дочь Амалии на танец и завел с ней беседу. Аурелия была застенчива, она опускала глаза и говорила шепотом.

— Вы впервые в Париже?

— Я жила здесь в детстве, но почти ничего не помню.

— Вам понравилось воспитываться в пансионе?

— Не знаю. Я все время чего-то ждала.

— А здесь вам нравится?

Аурелия помедлила, после чего смущенно промолвила:

— Я не знаю, как себя вести.

Неожиданно Джулио воспрянул духом и сделался красноречивым. Он пошел по проторенной дороге: рассказал о том, что он корсиканец и прибыл в столицу в поисках счастья.

— Вы были на войне? Я слышала, вы спасли жизнь моему отцу!

— Кто вам сказал?

— Мне говорила мама.

Аурелия смотрела на него, как на некое недосягаемое существо, что придало Джулио вдохновения. Эта девушка не была похожа на свою мать, ей были неведомы ни порочная плотская страсть, ни губительное притяжение золота.

Пока претенденты на ее руку подсчитывали содержимое своих кошельков, а заодно прикидывали, сколько денег может быть у самого де Сент-Эньяна, Джулио, как истинный корсиканец, решил действовать. С неделю он присматривался к Аурелии, незаметно очаровывая ее и исподволь подбирая ключи к ее сердцу.