Остров судьбы - Бекитт Лора. Страница 73

— Расскажи о войне. Что было в России? — спросила Орнелла.

— О войне я говорить не буду. Остался жив, и довольно, — твердо произнес Дино. Потом сказал: — У меня к тебе просьба, Орнелла. Попытайся найти Джулио.

— Джулио? Где и зачем?

Дино коротко, стараясь сдержать эмоции, рассказал о том, что произошло, и добавил:

— Я не знаю, где он. Мне не удалось его отыскать, у меня было мало времени, а в Париже много госпиталей. Я не обнаружил его в списках убитых, хотя это не дает полной уверенности в том, что Джулио жив. В полевом госпитале я назвал его имя, но там была такая неразбериха…

— Не могу поверить! Неужели Джулио стал инвалидом?!

Густо накрашенные ресницы Орнеллы затрепетали, она сжала руки, но несмотря на уже ставшие привычными театральные жесты, Дино видел, что она искренне потрясена случившимся.

— Да. И я очень переживаю за него.

— Я попытаюсь его найти.

— Что в театре? — спросил Дино, стараясь отвлечься от горьких мыслей об участи брата.

— Скоро я начну репетировать «Медею» [14]. Это будет моя первая главная роль. Дюверне верит в меня.

Орнелла не стала рассказывать мужу о закулисных интригах, о том, что оперные знаменитости посчитали ее безродной выскочкой и окружили кольцом ненависти. Ей было не впервой выживать в одиночку, и все-таки иногда плата за осуществление заветной мечты казалась Орнелле слишком жестокой. Она вновь вызывала чью-то злобу, не причиняя никому зла, ее опять вынуждали бороться, давать отпор, и ей не хотелось верить, что именно в этом и заключается основной закон человеческой жизни.

Кто-то открыл дверь гримерной и тут же закрыл, увидев, как яркие шелка Орнеллы слились с серой шинелью Дино. Прощальный поцелуй был долгим, он позволил им вновь почувствовать, что значит вместе улетать на небеса. Через несколько минут Дино ушел, вобрав в себя родной и теплый звук ее голоса, прошептавшего слова любви, а Орнелла осталась в одиночестве, с осознанием того, что эти волшебные мгновения — всего лишь небольшая передышка в бесконечном ожидании и неумолимом течении времени.

Глава 4

Стояла весна, за окном потеплело, но в большом каменном здании было холодно. За месяц, проведенный в госпитале, Джулио успел изучить все трещины на стенах и потолке и переругаться со всеми соседями. Он одинаково ненавидел как тех, кто ему сочувствовал, так и тех, кто пытался его задеть. Он позволял ухаживать за собой только мадам Брио, великодушной женщине, которой удавалось терпеть его злобные выпады. Когда ее муж и трое сыновей записались в армию, она совершенно бескорыстно пошла служить в госпиталь, где неустанно возилась с самыми тяжелыми ранеными.

За окном сияло утро, город начинал жить заново, и, казалось, все — даже мокрая земля во дворе, посеревшие скамейки, облезлые стены — источало свет. Рядом с кроватью Джулио стояли новенькие костыли, но он подчеркнуто не обращал на них внимания. Наверное, он мог бы подняться с постели, опереться на них, проковылять во двор, опуститься на скамейку и погреться на солнышке, но не хотел этого делать. Лежать он уже привык, а переход в новое состояние требовал слишком много усилий.

Джулио презрительно усмехался, когда слышал, как доктора говорили, что он победил гангрену, горячку, пневмонию и бог весть что еще. На самом деле это сделал его молодой, сильный, выносливый организм; сам Джулио был тут совершенно ни при чем.

Он ненавидел свое ослабевшее тело, беспомощную культю, руки без пальцев, ненавидел Дино, который его спас, он ненавидел всех. Оскорблял мадам Брио, которая приносила ему зеркало, чтобы он мог увидеть свое пожелтевшее изможденное лицо, проклинал доктора, который уверял, что с каждым днем он все лучше идет на поправку.

Джулио ощущал себя страшно одиноким, окруженным врагами, которые злорадствуют, зная, насколько плохи его дела. Прежде он думал, что смерть — это что-то внезапное, приходящее извне, но теперь убедился, что она возникает внутри, коварно разрушает, издеваясь и глумясь.

Когда ему пытались говорить о мужестве солдата или замечали, что надо принимать жизнь такой, какова она есть, он шипел от злобы. Он мало ел и много спал, не столько от слабости, а больше потому, что сон хоть как-то отгораживал его от реальности.

Вот и сейчас, когда в палату вошла мадам Брио, он дремал, отвернув голову от окна, в котором плясало яркое солнце.

— Вас хочет видеть одна дама, — сказала женщина, остановившись рядом с его кроватью, и Джулио нехотя открыл глаза.

— Кто она?

— От ее имени нам доставили много вещей, лекарств и бинтов. Иногда она обходит палаты. Она просмотрела списки раненых и пожелала вас повидать.

Сердце Джулио испуганно заколотилось, а мысли предательски заметались.

— Не впускайте ее! — быстро произнес он, но было поздно: дама входила в палату.

Мадам Брио улыбнулась и погладила Джулио по плечу.

— Не волнуйтесь. Она просто поговорит с вами.

Она вышла, а за ней потянулись больные: когда к кому-либо приходили посетители, а тем более женщины, все, кто мог ходить, покидали палату. Таково было негласное правило, заведенное мадам Брио. Сейчас Джулио был готов умолять и ее, и других остаться, но слова застряли у него в горле.

— О такой удаче я не смела даже мечтать.

Джулио посмотрел на темно-коричневый подол ее юбки, потом сделал усилие и поднял взгляд на лицо. Лишенное пудры и румян, обрамленное гладко причесанными волосами, оно казалось постаревшим. Но в ее взгляде сверкала злоба.

Джулио содрогнулся. После всего, что обрушилось на него, подобно урагану, он должен был пережить еще и это.

— Что тебе нужно, Амалия?

— Ничего. Просто хочу взглянуть, что с тобой стало после того, как ты разрушил мою жизнь.

Джулио решил по возможности предупредить удар.

— Муж выгнал тебя из дому?

— Не выгнал. Он не такой человек. Однако я для него умерла. Он не смотрит на меня, не разговаривает со мной. Он и сам будто мертвый. Его ничто не интересует.

— А Аурелия? Ты выдала ее замуж?

— Нет, она со мной. Не могла же я остаться совсем одна! Салон пришлось закрыть. Я занялась благотворительностью. — Амалия сжала руки и покачала головой. — Я любила тебя, Джулио, а ты меня предал! Попытался отнять у меня Аурелию, растоптал гордость Жиральда! Почему, за что?! Зато теперь, — она склонилась над ним, — я рада видеть, во что ты превратился. Увидев твое имя в списках раненых, я подробно расспросила доктора, что с тобой стало!

— Ты пришла за этим?

— Не только. Мне интересно узнать, куда ты денешься, когда тебя выпишут из госпиталя? Насколько я понимаю, это время не за горами!

— Поеду на Корсику, к родителям, — ответил Джулио, чтобы что-то сказать. На самом деле он не думал об этом. Его мысли давно не простирались за пределы больничной палаты.

Амалия выпрямилась с безжалостной улыбкой на поблекших губах.

— К родителям? Часто ли ты вспоминал о них за эти годы? Послал ли им хотя бы одно письмо? Что ты станешь делать на Корсике? Кормиться милостью своих братьев, у которых есть и руки, и ноги? Знаешь, что самое скверное, Джулио: никто и никогда не захочет спать с таким обрубком! Дай-ка взглянуть!

Ее хищные пальцы вцепились в одеяло, намереваясь сдернуть его, но в этот миг чья-то твердая рука взяла Амалию за локоть и с силой потянула назад.

— Как вы смеете! Немедленно уходите отсюда!

Та повернулась и встретилась глазами с женщиной, чей взгляд был бесстрашным и суровым, как у воительницы.

— Орнелла Санто?!

— Орнелла Гальяни, сударыня. А теперь покиньте палату, пока я не позвала персонал и не рассказала о том, что видела и слышала!

Амалия издала нервный смешок.

— Гальяни? Я не ослышалась? Это шутка?

— Нет. Я жена старшего брата Джулио. И я не позволю вам издеваться над ним.

Джулио пребывал в состоянии какого-то странного отупения. Все вдруг сделалось далеким и безразличным. Он вспоминал себя, стоящего на пристани Тулона, юного, дерзкого, здорового, беспечного. Полагавшего, что впереди его ждут годы искрометного счастья, великих свершений, головокружительного успеха. Теперь Джулио понимал: будет ли он лежать в постели, изнывая от одиночества и скуки и лениво следя за полетом мух, или ковылять на костылях среди спешащих и бегущих людей, его дорога подошла к концу.