Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Марлитт Евгения. Страница 72

По дороге быстро проехала герцогская карета, в ее окне на мгновение показалось женское лицо. Клодина ехала в Альтенштейн. Когда Лотарь обернулся, он был бледен. Фрау фон Берг посмотрела на него со злой усмешкой – она тоже видела карету.

Но он не заметил этого, подошел к уснувшему наконец ребенку и долго стоял у кроватки.

Фрау фон Берг тихо вышла из комнаты.

Барон продолжал стоять. Горькая складка образовалась около его рта.

Старая няня удивленно выглядывала из-за голубых занавесок кроватки: вероятно, барон не любил ребенка, потому что его рождение стоило жизни обожаемой им женщине. Да, так часто случается, что маленькое невинное создание должно страдать из-за этого. Бедный ребенок, родившийся для того, чтобы на него вечно глядели с укоризной… Несчастное дитя!

Вдруг он отвернулся от кроватки и поспешно вышел. Няня боязливо сжалась и протянула руки над спящим ребенком: она ожидала, судя по его взволнованному лицу, что дверь с шумом захлопнется.

Слава Богу! Хотя он и довольно резко закрыл дверь, малютка не проснулась…

Глава 11

Да, Клодина ехала ко двору. Она сидела в карете, как обычно спокойная и гордая. Утром она управилась с хозяйственными делами и после обеда сменила одежду Золушки на простой, но элегантный туалет из мягкого синего шелка, присланный ей портным перед самым отпуском. То не было тщеславием с ее стороны – она надела это платье, потому что накануне ее высочество заметила, что не любит черного цвета.

Когда Клодина вошла к брату проститься, он с изумлением и гордостью посмотрел на сестру.

– Как ты хороша! – сказал он, целуя ее в лоб.

Она ответила ему смущенным взглядом.

– У меня нет другого платья, и при такой плохой погоде…

– Я не упрекаю тебя, – ласково возразил он, – а только любуюсь тобой, сочетанием твоих светлых волос и густой синевы платья. Будь спокойна, сестрица, иди без забот. Эльзе очень хорошо под присмотром фрейлейн Линденмейер, а я пишу. От чего ты в нерешительности? У тебя какая-нибудь неприятность?

Клодина неуверенно подошла к брату, губы ее дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но потом быстро повернулась, промолвила: «Прощай» и вышла.

Девушка не могла искать решения своих проблем у него, мечтателя с мягким характером. Единственный верный путь был в самостоятельных действиях. Она села в герцогскую карету с чувством неудовольствия, присущим благородным натурам, когда вокруг них не все ясно и понятно, но с твердым намерением выпутаться из лабиринта забот своими силами.

Что следовало сделать прежде всего? Герцогиня звала ее, и она должна была ехать. Если она в действительности была здорова, то не имела права отказывать больному человеку – лгать ей не хотелось, а сказать правду не могла.

Да и не была ли Клодина в безопасности вблизи герцогини, в будуаре, где ни один жгучий и молящий взгляд не смел преследовать ее? В присутствии этой милой женщины должно было исчезнуть всякое эгоистичное желание.

Она прижала к вискам носовой платок, как будто так могла унять головную боль, мучившую ее целый день.

Внизу, перед лесом, показались высокие крыши Альтенштейна, и в то же мгновение сквозь поредевшие облака прорвался первый после долгого ненастья луч солнца и заблестел на позолоченном карнизе башни, как будто родной дом приветствовал Клодину.

– Ее высочество с нетерпением ждала вас, – сообщила ей еще в передней старая фрейлина фон Катценштейн. – Она желала, чтобы вы спели новую песню Брамса, и сама играла два часа на рояле. Герцогиня ужасно нервна и возбуждена, милая Герольд, – она немного поспорила с его высочеством.

Молодая девушка вопросительно взглянула в лицо фрейлины.

– Между нами, милая Герольд, – прошептала та. – Ее высочество хотела, чтобы герцог пил у нее чай в пять часов, но он отказался решительно и коротко, можно сказать, даже сердито. «Мы хотим заняться музыкой, – робко сказала ее высочество, – ведь в последнюю зиму, кажется, мы особенно увлекались пением. Ты почти никогда не пропускал музыкальные вечера у мамы», на что его высочество ответил: «Да-да, конечно, моя дорогая, но я назначил Пальмеру час для доклада, а так как погода стала лучше, то отправлюсь с Мильфельдом на охоту, ты же знаешь, доктор настойчиво рекомендовал мне как можно больше дышать чистым воздухом».

Клодина сжала в руках свои ноты; ее не слишком огорчило это сообщение.

– Пожалуйста, доложите обо мне ее высочеству, – попросила она.

– Сейчас, милая Герольд, дайте я доскажу вам. Герцогиня повернулась к нему спиной и сказала: «Ты не хочешь, Адальберт!» Он ушел, ничего не ответив, а она заплакала горючими слезами.

Когда Клодина вошла, герцогиня, сидя за столом, протянула ей руку.

– С вами как будто заглянул в мою комнату первый луч солнца, заблестевший на дворе, милая Клодина, – любезно сказала она глухим, бесцветным голосом. – Вы не можете себе представить, какой одинокой иногда чувствуешь себя даже среди людей, которые должны являться, да и являются всем для тебя. Я перед вашим приходом ужасно волновалась, но стала перелистывать свой дневник, и это меня успокоило. Я испытала много счастья и должна быть благодарной. Садитесь. Что это? Песни, о которых я говорила? Да! «Верность в любви». Вы споете мне потом, а сначала я попрошу вас поехать со мной на прогулку: я жажду свежего воздуха, и, слава Богу, небо прояснилось.

Возвратившись через час, дамы пили чай, потом Клодина подошла к роялю, а герцогиня, лежа на кушетке, слушала. Сзади, у окна, сидела старая фрейлина и следила за каждым движением своей повелительницы.

Прекрасный голос Клодины наполнял уже темнеющую комнату, ноты стояли перед ней, но она не нуждалась в них. Песня лилась за песней. Девушка пела с грустным наслаждением: дорогой инструмент, на котором она аккомпанировала себе, занимал то же самое место, где некогда стоял ее собственный. Безоблачно счастливая юность живо воскресла в памяти: она невольно пела любимые песни Иоахима.

Вдруг раздался тихий и печальный голос герцогини: «Адальберт, я знала, что ты придешь!» Клодина встала и увидела высокую фигуру герцога, наклонившегося над рукой жены. Она поклонилась и оперлась на спинку стула, словно нуждалась в поддержке.

– Продолжайте, фрейлейн фон Герольд, – попросил герцог. – Давно я не имел удовольствия слышать ваше пение.

Он сел рядом с женой, спиной к окну, и Клодина не видела его лица. Она знала, что на нее падает розоватый вечерний свет, и от этого еще больше смутилась… Девушка старалась успокоиться. Но когда она начала петь, голос зазвучал тускло и бессильно, как будто судорога свела ей горло. Она извинилась и встала.

– Как странно! – сказала герцогиня. – Вы раньше были подвержены этому, милая Клодина?

– Никогда, ваше высочество, – откровенно ответила она.

– Бывают такие нервные волнения, – спокойно заметил герцог. – Может быть, ты слишком утомила фрейлейн?

– О, вполне возможно. Простите, дорогая Клодина, и от дохните! – воскликнула герцогиня и указала девушке на низкое сиденье возле себя, с которого только что встал герцог, теперь ходивший взад-вперед неслышными шагами. – Сядьте, пожалуйста, так, чтобы я видела ваше лицо, – попросила она. – Действительно, вы побледнели, но вот, краски возвращаются. Боже, я готова подумать, что вы испуганы внезапным появлением герцога… Адальберт! – воскликнула она, повернувшись, так как он стоял позади нее. – Ты виноват в этом… О, злой человек, какие вещи ты делаешь!

Клодина невольно подняла глаза и тотчас опустила их, смертельно испуганная: она снова встретила горящий взгляд, устремленный на нее через голову жены. Но ответил он совершенно спокойным голосом:

– Это очень огорчает меня, милостивая государыня, хотя я не могу себе представить, чтобы мое появление было чем-то страшным или необычным. Я…

– О, конечно, ваше высочество, – громко сказала Клодина и встала. – Просто я почувствовала вдруг усталость, и у меня немного болела голова. Но уже все прошло.