Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Марлитт Евгения. Страница 73

– Тем лучше, – улыбнулась герцогиня. – Тогда поболтаем. Ты так молчалив, Адальберт. Как это ты отказался от своей охоты?

Она смотрела на него счастливыми, сияющими глазами, когда он проходил мимо, и продолжала говорить:

– Подумай только, наследный принц сочинил свои первые стихи, мне их сегодня передал гувернер, он нашел их в его тетради с латынью. Хочешь прочесть? Дорогая Клодина, они на моем столе под пресс-папье… Нет, под тем, со статуэткой герцога. Очень благодарна. Не прочтете ли вы нам? Они написаны по-детски, но с таким глубоким чувством.

Клодина подошла к окну и при свете угасающего дня стала разбирать крупный детский почерк. Она не могла разглядеть лица герцогини, но видела, как та протянула руку к мужу и прошептала что-то, громко затем добавив:

– Не правда ли, это прелестно?

– Да, хорошо, только бы Господь направил его так, чтобы когда-нибудь ему не было тяжело из-за того, что он нарушает верность, о которой пишет.

– Но сохранять верность не может быть тяжело никогда, Адальберт!

– Никогда? – переспросил он.

Герцогиня покачала головой.

– Никогда! Что скажете вы, Клодина?

– Ваше высочество, – начала молодая девушка, – бывают случаи, когда для того, чтобы не изменить верности, требуется тяжелая борьба.

– Но тогда это не будет верность, основанная на любви, – возразила герцогиня, и щеки ее вспыхнули. – Это будет искусственная верность.

– Да, – вполголоса проговорил герцог. Странно прозвучало в его устах это краткое подтверждение.

– Тогда будет не верность, а чувство долга, – возбужденно продолжила молодая женщина.

– Верность своему долгу, возможно, высшая степень верности, – мягко заметила Клодина.

– Ах, такая борьба не имеет смысла, дорогое дитя! – перебила ее герцогиня. – Верность, которая требует для своего сохранения борьбы, вообще теряет смысл. Если бы, например, если бы герцог… – Она запнулась, и улыбка скользнула по ее лицу. – Если, предположим… его мысли были бы иногда заняты вами, Клодина, то его супружеская верность ничего бы не стоила, хотя на деле он оставался бы самым безупречным мужем. Слышишь, Адальберт? В таком случае ты бы, по моему мнению, уже нарушил верность.

Герцог отвернулся и стал смотреть в окно. Клодина сидела, боясь пошелохнуться, но герцогиня ничего не замечала, она смеялась: высказанная ею мысль была так забавна! Она продолжала смеяться по-детски весело, как может смеяться только уверенный в своем счастье человек, который шутя говорит о его потере, потому что убежден в невозможности этого.

– Клодина! – воскликнула она. – Какой у вас вид! Не бойтесь, я не выдаю его. Не правда ли, Адальберт, я часто поддразниваю тебя? О Господи, мне стало больно… Грудь! Это от смеха… Клодина, Клодина!

Слова перешли в сильный приступ кашля.

– Воды! Воды!

Испуганная девушка поспешила к столу, на котором всегда был графин с водой. Фрау фон Катценштейн вбежала и обхватила руками задыхающуюся женщину, герцог с мрачным лицом стоял у кушетки. Страдалица схватила его за руку. Она вся сотрясалась от кашля и не могла глотать. Тихими, но быстрыми шагами вошел врач.

Клодина отошла в сторону.

– Милый доктор, – проговорила больная, – мне уже лучше, это проходит, я уже могу дышать. Боже мой!

В комнате стало совсем темно. Клодина стояла у окна как на углях, почти бессознательно глядя на происходящее… Больная спросила слабым голосом, обращаясь к мужу:

– Я очень испугала тебя, Адальберт? Извини меня!

Он сделал успокаивающее движение, в котором читалось тайное нетерпение.

– Ваше высочество должны сейчас же лечь, – сказал доктор.

Герцог, уже подошедший было к двери, вернулся назад.

Больная, поддерживаемая фрау фон Катценштейн, стала подниматься. Она ласково кивнула Клодине:

– До свидания! Я скоро позову вас, дорогая. Спокойной ночи, мой друг, – обратилась она к герцогу. – Завтра я буду совершенно здорова.

– Ваше высочество, ничего страшного не произошло, – сказал герцогу доктор, когда за больной опустилась драпировка, – но надо очень беречь герцогиню: избегайте возбуждающих, умных споров, которые так любит ваше высочество. Темперамент герцогини и без того часто шутит с ней плохие шутки… Больная должна жить однообразно и абсолютно спокойно.

– Милейший доктор, ведь вы знаете герцогиню, а сейчас она всего лишь немного посмеялась.

– Я только еще раз осмелился обратить на это внимание вашего высочества, – сказал с поклоном старый доктор.

Герцог рассеянно и нетерпеливо махнул рукой:

– До свидания, милый доктор.

Клодина, трепеща, сжалась в темном углу у окна и со страхом смотрела вслед удаляющемуся врачу.

Она осталась наедине с герцогом.

Случилось то, чего она всегда старательно избегала и чего страстно искал он. Но, может быть, он забыл о ее присутствии – так взволнованно ходил он взад-вперед по комнате. О, он не заметит ее: слабое пламя второпях зажженной свечи едва освещало ближайшие к камину предметы, а Клодина стояла за шелковым занавесом.

Затаив дыхание, она замерла, как дикая коза, не знающая, как спастись от охотника. Она одинаково хорошо слышала биение своего сердца и его тихие шаги по ковру.

Девушка вздрогнула: шаги приблизились, высокая фигура ступила за занавес, и голос, почти беззвучный от страстного волнения, назвал ее по имени:

– Клодина!

Она боязливо отодвинулась в сторону, будто ища возможности убежать.

– Клодина, – повторил он и нагнулся к ней так, что, несмотря на темноту, она видела умоляющее выражение его глаз. – Эта сцена огорчила вас? Я в ней не виноват, но хотел бы попросить у вас прощения.

Герцог хотел схватить ее руку, но она спрятала ее в складках платья. Крепко сжатые губы Клодины не произнесли ни звука, она молча отталкивала его, глядя ему в лицо полными гнева глазами.

– Как мне понимать это? – спросил он.

– Ваше высочество, я имею честь быть другом герцогини! – сказала она с отчаянием.

Грустная улыбка пробежала по его лицу.

– Я знаю! Вообще-то вы не склонны внезапно подружиться с кем-либо, но тут… вы думаете, надо все использовать!

– Так, кажется, думает ваше высочество.

– Я? Слово чести, нет, Клодина! Но вы… Вы с такой стремительностью стали за преграду, которую эта дружба ставит между нами!

– Да, – прямо сказала она, – и я надеюсь, что ваше высочество с уважением отнесется к этой преграде, или…

– Или? Я уважаю и ценю вашу сдержанность, Клодина, – перебил он, стоя на почтительном расстоянии от нее. – Не думайте, что я буду красться за вами, как влюбленный паж. Но позвольте мне быть вблизи вас, не встречая постоянно ледяной холодности, которую вы всегда проявляете ко мне. Оставьте мне надежду на будущее, в котором и для меня засветит солнце! Только надежду, Клодина!

– Я не люблю вас, ваше высочество! – коротко ответила она и гордо выпрямилась. – Позвольте мне удалиться.

– Нет, еще одно слово, Клодина. Я не требую подтверждения вашей благосклонности – теперь не время и не место, вы правы, напоминая мне об этом. Но чем я виноват, что не по любви женился на герцогине, что моя первая страсть принадлежит вам? Я думаю, такое случается и с людьми получше меня. Чувство приходит помимо нашего желания, существует и постепенно растет, тем больше, чем сильнее мы боремся с ним. Я не знаю, почувствуете ли вы что-нибудь похожее, но надеюсь на это и не хочу жить без этой надежды.

Герцог подошел ближе и наклонился к ней.

– Только одно слово, Клодина, – тихо и смиренно попросил он: – Смею ли я надеяться? Скажите «да», и ни один взгляд не выдаст наших отношений.

– Нет, ваше высочество. Клянусь вам любовью к своему брату, я ничего к вам не чувствую, – проговорила Клодина и отвернулась к окну.

– К другому, Клодина, да, к другому? Если бы я был уверен в этом! – страстно сказал он.

Она ничего не ответила.

Герцог в отчаянии пошел к двери, но вернулся.

– Неужели вы думаете, что не все требования чести будут соблюдены? Неужели думаете, что я могу вас унизить? – спросил он.