Дьявол на коне - Холт Виктория. Страница 26

- Разумеется, я предоставлю вам ночлег. Почему вокруг характера некоторых наций вырастают легенды? Пресловутое английское sang-froid 9. Это общеизвестно. Какое заблуждение… если только, конечно, вы не являетесь нетипичным представителем своего народа.

Марго с плачем прижалась ко мне:

- Минель, ты ведь не покинешь меня. Я тебя не отпущу. Папа, Минель должна остаться с нами. - Она повернулась ко мне.

- Мы уедем вместе. Мы найдем Шарло.

Затем, снова обернувшись к отцу, она дернула его за рукав.

- Ты не отнимешь у меня моего ребенка. Я не допущу этого.

Ее плач перешел в безумие, и я начала тревожиться за нее. Внезапно граф дал ей пощечину.

Некоторое время стояла напряженная тишина. Казалось, в красной гостиной время замерло, и даже вытканные на гобелене полуобнаженные резвящиеся дамочки словно застыли.

Тишину нарушил граф.

- Жестоко, скажете вы, - произнес он, глядя на меня. - Ударить собственную дочь! Я считаю, что это единственное действенное средство против истерии. Видите, она успокоилась. А теперь идите. Поговорите с ней. Объясните ей, почему все происходит именно так. Полагаюсь на вас, кузина Минель. В последующие несколько недель нам нужно многое сказать друг другу.

У меня зазвенело в ушах. Граф отмахнулся от всего предыдущего разговора, он пропустил мимо ушей мою угрозу уйти. Но в настоящий момент я должна была думать о Марго. Я взяла ее за руку:

- Пойдем, Марго, идем отсюда. Покажи мне свою комнату… и мою.

Она прилегла на кровать в своей спальне, пытаясь прийти в себя после этого разговора. Я же отправилась к себе в комнату и умылась прохладной водой, которую обнаружила в ruelle 10, некоем подобии занавешенного алькова, где можно переодеваться и мыться, не покидая спальни.

Спальня моя была обставлена с большим вкусом - как, впрочем, уверена, и все прочие комнаты в замке. Темно-синие шторы, и в тон им - балдахин над кроватью. Пол застлан обюссонским ковром. Изысканная мебель в стиле прошлого века, когда Людовик XIV одобрял подобную утонченность, вследствие чего стиль этот получил распространение по всей Франции. Я восхитилась чудесным туалетным столиком с зеркалом, по краям которого стояли два позолоченных купидона со свечами на руках, мягкое сиденье стула было обито бледно-голубым бархатом в синюю полоску. Я наслаждалась бы этой великолепной обстановкой, если бы не терзавшие меня тревоги и опасения, и вызваны они были исключительно владельцем замка. Во мне росло убеждение, что граф привез меня сюда с какой-то скрытой целью, а в том, что эта цель бесчестная, я не сомневалась.

Французы - реалисты. Они гораздо циничнее нас. Конечно, и в Англии мужчины заводят себе любовниц и время от времени разражаются скандалы, но общество осуждает это или, по крайней мере, делает вид, что осуждает. Своего рода лицемерие, и все же именно это делает здоровее моральный климат общества. Короли Франции заводят себе любовниц в открытую, и быть любовницей монарха считается за честь. В Англии подобное было бы просто немыслимым. Нынешний король Франции не имеет любовниц, но не потому, что это сочли бы неподобающим, а просто потому, что не испытывает такого желания. Даже его легкомысленная и распутная жена Мария-Антуанетта не заводит себе любовников в открытую. Конечно, ходят слухи, но кто скажет, основаны ли они на фактах или же на одних домыслах? Но это все потому, что король и королева отличаются от своих предшественников. Французские дворяне заводят себе любовниц так же свободно, как жен, и это ничуть не подрывает их репутацию.

Я ясно чувствовала, что у графа какая-то особая заинтересованность во мне, и мне приходила в голову лишь одна причина этой заинтересованности.

Как мне хотелось, чтобы мама была рядом. Я живо представила себе, как загорелись бы ее глаза при виде роскоши замка, но она пришла бы в ужас от поведения графа и, уверена, ничуть не медля утащила бы меня прочь. Я буквально услышала, как сквозь бездну разлуки до меня доносится голос матери: «Ты должна уехать, Минелла. При первой же возможности… без шума… уезжай».

Мама права, подумала я. Именно так я и должна поступить.

Если бы только я могла сказать, положа руку на сердце, что граф мне совершенно безразличен, я приняла бы вызов. Мне доставил бы наслаждение поединок с ним. Но одно тревожное обстоятельство вернуло меня к реальности, заставив признать, что это не так. Когда граф поцеловал меня в лоб - отеческим поцелуем, - я почувствовала возбуждение. Никто больше не мог пробудить во мне такие чувства. Я подумала о Джоэле Деррингеме - милом очаровательном Джоэле. Мне нравилось бывать вместе с ним, разговаривать, его кругозор был очень широким. Но возбуждения я не испытывала. И когда Джоэл безвольно подчинился своему отцу и уехал, меня уж никак нельзя было назвать убитой горем, и у меня вовсе не разорвалось сердце - я просто разочаровалась в нем.

И вот теперь я здесь.

Вымывшись, я переоделась в одно из платьев, которые заказала у портнихи моя мать в надежде на то, что я буду достойно выглядеть в обществе Джоэла Деррингема. В школе это платье казалось великолепным. Здесь же выглядело едва подходящим.

Затем я зашла в комнату Марго.

Она по- прежнему лежала на кровати, уставившись невидящим взглядом в потолок, украшенный резвящимися купидонами.

- О, Минель, - воскликнула Марго, - как я все это вынесу? - Со временем станет легче, - заверила я ее.

- Он так жесток…

Я стала защищать графа:

- Он думает о твоем будущем.

- Знаешь, что он попытается сделать? Выдаст меня за кого-нибудь замуж. Все будет храниться в строжайшей тайне. О Шарло никому не скажут.

- Ну же, Марго, хватит грустить. Уверена, что, когда у тебя появятся другие дети, ты примиришься с этим.

- Минель, ты говоришь так же, как и они.

- Но ведь это правда.

- Минель, не уезжай.

- Ты же слышала, что сказал твой отец. Он относится ко мне недоброжелательно.

- А мне кажется, ты ему нравишься.

- Но ты же слышала, что он сказал.

- Да, но ты не должна уезжать. Ты только представь, как я буду здесь одна, без тебя. Я не останусь здесь. Минель, не уезжай. Мы что-нибудь придумаем.

- Что придумаем?

- Как найти Шарло. Мы проделаем заново наш путь. Будем искать везде… до тех пор, пока не найдем мальчика.

Я промолчала, потому что видела - сейчас лучше не мешать Марго мечтать и фантазировать. Какое-то время это будет костыль, на который она сможет опереться… или же веревка, которая вытянет ее из трясины отчаяния. Бедная Марго!

Поэтому, ополоснув ее лицо, я помогла ей одеться, строя вместе с ней планы, как мы отправимся на поиски Шарло, - планы, которым, я была уверена, никогда не суждено воплотиться в жизнь.

Слуга привел меня в покои госпожи графини, изъявившей желание видеть меня. Я застала ее лежащей в шезлонге и тотчас вспомнила о первом и единственном случае, когда я видела ее прежде в том же самом положении в Деррингем-Мэноре.

Здесь была та же роскошная обстановка прошлого века, а нежные цвета словно специально подобраны под стать хрупкому здоровью графини.

Очень бледная и худая, она вообще напоминала фарфоровую куклу, готовую разбиться от грубого обращения. Ее платье было сшито из бледно-лилового шифона, темные волосы свободными локонами ниспадали на плечи, а темные большие глаза обрамлялись длинными ресницами. У кресла стоял столик, уставленный пузырьками и стаканами.

Когда я вошла в комнату, ко мне навстречу поспешила высокая женщина, одетая во все черное. Ну-Ну, подумала я. Выглядела она несомненно внушительно: ее янтарно-желтые глаза напомнили мне глаза львицы, и действительно, казалось, она защищает своего детеныша - если это слово применимо к хрупкой фарфоровой статуэтке в шезлонге. Кожа Ну-Ну была безжизненно-желтой, губы плотно сжаты, позднее я узнала, что они умеют смеяться, выражая нежность к графине - к ней одной.