Слёзы Марии-Антуанетты - Бенцони Жюльетта. Страница 47

— Она никак не способствовала тому, чтобы побег провалился?

— По чести говоря, об этом ничего не известно. Но это было слишком опасно: если бы она это сделала и об этом узнал мой предок, он мог бы убить ее.

С другой стороны, если бы план осуществился, она бы никогда не увидела Ферзена, который должен был отправиться к королеве. Значит…

— Оставим эти тени прошлому. У вас имеются другие драгоценности того же происхождения?

— Нет, это единственное украшение Марии-Антуанетты, но множество других вещиц — шкатулочки для мушек, табакерки, коробочки для драже, флакончики, веера и прочее — перешло ко мне из Версаля, Тюильри, даже из Тампля и Консьержери [74]. Ими я особенно дорожу. И хотел бы показать их вам. Как насчет того, чтобы в один из ближайших вечеров поужинать со мной и еще несколькими друзьями? Для меня это было бы истинным удовольствием…

— Для меня также, не сомневайтесь.

— В таком случае мы назначим дату вместе с моей женой. А сейчас позвольте пожелать вам спокойной ночи. Мне пора возвращаться домой.

Обменявшись рукопожатием, мужчины расстались, и Альдо подошел к Адальберу, который сидел на диване с леди Элси Мендл и дружески беседовал с ней. Она заливалась смехом.

— Вы знаете, что у меня, по словам нашего друга, множество общих черт с Нефертари, супругой великого Рамзеса II. Положительно, он меня почти убедил в этом!

Взглянув на ее лицо в ореоле серебристых волос, Альдо улыбнулся.

— Вы должны ему верить, он редко ошибается, когда речь идет о Древнем Египте, и если бы вы согласились надеть тяжелый парик из черной шерсти…

— Я предпочитаю оставаться такой, какая я есть. Тем не менее сегодня вечером мы собрали кругленькую сумму… и никаких трупов! Ничто не омрачило праздника…

На пути в гостиницу Альдо рассказал Адальберу о приглашении шотландца.

— Думаю, с этим дело не затянется. Я намерен как можно быстрее вернуться в Венецию.

— Правда? Я бы заподозрил обратное.

— Что ж, ты ошибся…

И Морозини добавил упавшим голосом, невольно выдав свою усталость:

— Я не сверхчеловек, Адаль! Не помню, кто сказал, что лучший способ забыть искушение — это уступить ему. Но есть такие искушения, которые подвергают опасности саму душу…

Египтолог, испытывая явное облегчение, взял друга под руку.

— Душу — нет… а вот семью — да, — понимающе вздохнул он. — Эта Полина выглядит еще более обольстительной, чем раньше. И я знаю почему.

— Да?

— Слушай, не разыгрывай из себя скромника! Она влюблена в тебя, и ты, конечно, об этом знаешь. Поэтому я вполне одобряю твое желание воплотить в жизнь афоризм Наполеона: «В любви единственная победа — это бегство».

Они прошли в решетчатые ворота гостиницы, внутри которой уже трудились уборщицы. Альдо уселся в кресло на террасе.

— Ты полагаешь, она меня любит?

— Да ничего я об этом не знаю! — проворчал Адальбер, злясь на самого себя. Он всего лишь хотел подсластить Альдо горечь расставания с Полиной, но не подумал о том, что совершил крупную ошибку. — Слушай, если бы я не знал того, что знаю, сказал бы тебе: ты жаждешь ее, удовлетвори свое желание, а потом сразу прыгай в Симплон-экспресс [75]! Но…

— Что означают эти слова: «Если бы я не знал…»?

— …что дело уже сделано! Прости, но прошлым летом я случайно услышал, что происходит за дверью известной тебе библиотеки в одном американском доме.

— Ах так!

Альдо был слишком ошарашен, чтобы рассердиться. Он взглянул на друга с виноватым видом.

— И ты думаешь?

— Это должно стать последней ночью казановы! Если подобное повторится, тебе будет еще труднее оторваться от нее, и к жене ты вернешься в жалком состоянии… А теперь иди спать! Ты устал и, как и я, слишком много выпил. Несколько часов отдыха, контрастный душ — и ты будешь смотреть на вещи иначе. Хочешь, я поеду в Венецию с тобой…

— А это мысль! Тем хуже для ужина у Кроуфордов! Отвезем тетушку Амели в Париж, и в путь!

— Но не забудем все же попрощаться с Лемерсье!

Альдо еще спал крепким здоровым сном человека, принявшего правильное решение, когда зазвонил телефон. Портье сообщил своим любезным ровным голосом, что журналист Мишель Бертье ждет у стойки и просит немедленно принять его.

Альдо бросил взгляд на часы и убедился, что уже полдень: час более чем пристойный для визита.

— Попросите его подняться минут через десять. И принесите очень крепкого кофе! На двоих!

Быстро вскочив с постели, он устремился под душ, и не дожидаясь, пока вода нагреется, энергично растерся, опрыскался английской лавандой и оделся по-домашнему: серые фланелевые брюки, свитер того же цвета, белая рубашка. Он причесывался, когда в дверь постучали: сначала появился официант с подносом, на котором стояли кофейник и чашки, а следом — Бертье, чей помятый вид говорил о том, что ночью ему спать не пришлось.

Кроме того, он выглядел явно расстроенным, что было ему несвойственно. Этот журналист комплекции игрока в регби, ростом под метр восемьдесят, отличался несокрушимым здоровьем и не был склонен к душевным переживаниям. С благодарностью приняв предложение присесть, он рухнул в комфортабельное кресло, взял протянутую ему чашку и залпом выпил обжигающий кофе еще прежде, чем ушел официант. Альдо сразу налил ему еще одну.

— Похоже, что-то не ладится? — спросил он, сделав глоток из своей чашки.

— Все не ладится! Малышка Отье исчезла!

— Как это исчезла?

— Улетела, испарилась! Впрочем, мне кажется, «исчезла» — глагол вполне подходящий для данной ситуации. Объясняю: вчера, во второй половине дня, мы увидели, как она вернулась домой, и после этого все время оставались на месте.

— Мы — это кто?

— Я и мой коллега Ледрю, фотограф, с которым мы обычно работаем вместе. Мы засели в моей машине, которую поставили чуть в стороне от решетки, чтобы наблюдать за всеми возможными перемещениями. Признаюсь вам, мы уже думали, что напрасно тратим время. Все было так спокойно! В такую теплую погоду люди всегда выходят подышать свежим воздухом, а тут на улице и кошка не пробежала!

— В этом квартале при каждом домике есть садик! Люди дышат свежим воздухом на своих участках!

— Вы ничего в этом не понимаете! В моей деревне в департаменте Эндр-э-Луар все имеют свой сад. Что нисколько не мешает людям выходить на улицу со стульями и табуретками, ведь всем хочется рассказать друг другу последние новости или сплетни…

Морозини сделал нетерпеливый жест, и журналист вернулся к прерванному рассказу.

— Продолжаю! Мы решили наблюдать по очереди. Около полуночи я встал на вахту и вскоре услышал какой-то шум. Довольно сильный, как будто кто-то вколачивал в стенку гвоздь, чтобы повесить картину, или нечто в этом роде. Я разбудил Ледрю…

— И вы пошли посмотреть?

— Под каким предлогом мы могли бы войти в дом? Вернувшись, мадемуазель закрыла ставни и включила свет. Когда послышался шум, окна все еще были освещены. Тем не менее я перелез через ограду и попытался хоть что-то увидеть в щель между ставнями. И разглядел ножки мадемуазель, очевидно сидевшей в кресле. Ножки хорошенькие! Тут и шум прекратился, поэтому я вернулся к машине. В конце концов мадемуазель потушила свет, а вахту принял Ледрю. Ночь прошла без всяких происшествий. Утром мы увидели машину молочника. Он позвонил, затем, не желая ждать, поставил бутылку перед воротами и уехал. За бутылкой никто не вышел, но мы не беспокоились, полагая, что мадемуазель спит. А потом явился почтальон. Он принес не письма, а маленький пакет, за который кто-то должен был расписаться. Поэтому он звонил и звонил, довольно долго. Наконец оставил что-то вроде уведомления и ушел. «Вот теперь можно идти!» — сказал мне Ледрю, достав свой швейцарский нож. С его помощью мы без труда открыли решетку, предварительно оглядевшись и убедившись, что никто нас не видит. Дверь в дом поддалась с такой же легкостью, и мы вошли. Внутри все картины валялись на полу, мебель была опрокинута. Мы позвали мадемуазель: нет ответа! Тогда мы обошли весь дом и в спальне, где, похоже, спит девушка, обнаружили разобранную постель в беспорядке и распахнутое окно… которое, как вы, наверное, знаете, выходит на дорожку, ведущую к какой-то пристройке…