Гадюки в сиропе или Научи меня любить (СИ) - Лоренс Тильда. Страница 104

Кажется, пока он поднимался по лестнице, его все же стошнило. Сейчас Паркер плохо помнил этот момент, но что

то подсказывало ему, что он оставил свой след в истории великих алкоголиков и облевал лестницу. Вероятнее всего, убирать пришлось матери.

Сразу же стало стыдно за свое поведение. Паркер вытащил из

под головы подушку. Ойкнул, почувствовав очередной приступ тошноты. Все

таки перебрал он вчера основательно. При этом пили они с соседом все, что горит, без разбора. Хорошо, хоть до одеколона не добрались. Весь вечер они только и делали, что пили, пили и еще раз пили, время от времени вспоминая о том, что именно заставило их собраться вместе, и на фоне этого, кажется, оба прослезились. Теперь Паркеру стало стыдно и за это. Можно было вести себя намного сдержаннее и культурнее. Помнится, вчера они обсуждали Кристину, преимущественно недобрыми словами. Потом Ланц возмущался несправедливостью жизни и тем, что она – отменная сука. Знает, как ударить больнее и бьет. Ни одна интриганка не умеет плести козни так же виртуозно, как это делает жизнь. Паркер соглашался, и они снова пили.

Ближе к двум часам ночи их разогнала Лота, заявив, что, несмотря на все факторы, что заставляют их травить организм совершенно ненужным пойлом, она их поведение не одобряет. И считает, что своим поведением они только унижают самих себя. Да и вряд ли бы Люси оценила такой поступок. Эту фразу женщина бросила напоследок, заметив, что Дитрих вот

вот откроет рот, в попытке наорать на нее. Младший Ланц тут же сник, услышав о Люси, ни слова не произнес. Допил залпом содержимое своего стакана и сказал, что, пожалуй, Лота права. Действительно, хватит.

Паркер давно об этом подумывал, но как

то не с руки ему было прерывать Ланца и говорить, что горю не помочь. Ни слезами, ни выпивкой. Если так случилось, то обратно уже ничто не вернется. И нужно жить дальше. Хотя бы пытаться плыть вперед, а не идти под воду, сложив руки. Дитриха в тот момент эти слова, скорее всего, могли не на подвиги вдохновить, а разозлить. Потому Эшли молчал.

Из гостиной раздавались голоса. Диктор читал прогноз погоды. Каждое его слово отдавалось болью в голове Эшли. Хотелось спуститься вниз и выключить раздражающий ящик, а потом вновь уснуть и проснуться уже без головной боли.

Как по заказу, голос диктора умолк. Паркер только

только собирался возблагодарить небеса за этот подарок, как внизу что

то загромыхало. Кажется, разбилась тарелка. Паркер пришел к мысли, что мать нарочно все это делает. Издевается над ним, припоминая его поведение в подобных ситуациях. Он, правда, в сходных случаях вел себя несколько иначе. Не громил весь дом, просто делал вид, что знать мать не знает. Делал все, что она просила и даже больше, но на лице отражался такой скепсис, что можно было пару

тройку десятков человек убить равнодушием, написанным на лице. Иногда Эшли позволял себе огрызаться на мать. Если она уж очень его раздражала своими пьяными речами и выходками. Проспавшись, она, конечно, перед сыном извинялась, а вот он так и продолжал одаривать её холодным взглядом.

Каждый её загул провоцировал все большее отторжение.

И теперь Паркер сам повторил судьбу матери.

Он засунул голову под подушку, надеясь, что так до него не будут долетать звуки из гостиной. Конечно, особого эффекта это действие не произвело. В гостиной, как все шумело, так и продолжало шуметь, а у Паркера в голове творился форменный ужас. Еще и во рту мерзкий привкус присутствовал. Будто несколько отчаянных кошек использовали его ротовую полость в качестве туалета, справив туда малую нужду.

– Больше никогда не буду пить, – прошептал Эшли.

Он хотел произнести это громче, но голос его предал. Из горла вырвались какие

то невнятные хрипы. Паркер застонал, в который раз коря себя за то, что, не умея, взялся пить. А ведь народная мудрость не зря говорит: не умеешь – не берись. Все равно ничего хорошего не выйдет, только шишек набьешь.

Стук в дверь, пусть и тихий, сейчас произвел эффект разорвавшейся бомбы. Паркер посмотрел на дверь почти с ненавистью, но отвечать ничего не стал. Все равно его никто не услышал бы с этого расстояния.

Не дождавшись ответа, Шанталь сама открыла дверь. В руках у нее был стакан с какой

то мутно

белой жидкостью.

– Хотела спросить, как у тебя дела, но уже и сама вижу, что не очень, – произнесла она. – Выпей, должно помочь.

Она присела на край кровати, протянула сыну стакан с напитком. У Паркера вновь тошнота к горлу подкатила. Он ненавидел этот дрянной напиток. Шанталь, разумеется, не стала предлагать ему обезболивающее, за которое Эшли сейчас готов был отдать королевство, если бы у него это самое королевство было.

– Меня сейчас вырвет, – просипел он.

– Опять? – хмыкнула мать.

Из чего Эшли сделал вывод, что все

таки ему это не привиделось. Его, действительно, стошнило на лестнице.

– Можно мне таблетку от головной боли?

– Пей это.

– Оно мерзкое.

– Зато интоксикацию снимет. Ты накидался по самые брови, так что тут не обойдешься обезболивающим. Эту гадость надо из организма выводить.

Его мать, как обычно, смотрела на проблему глазами медика, а не глазами рядового обывателя. Паркер тяжело вздохнул и попытался присесть на кровати. После пары неудачных попыток у него все

таки получилось, за что он мысленно себя похвалил. Это было практически достижением. Еще несколько минут назад Паркеру казалось, что он вообще не способен подняться с кровати в этот день. Максимум, беспомощно перекатиться с одного бока на другой. Если не свалится с кровати, то вообще можно себя в герои записывать, не раздумывая.

А прецеденты были. Один раз Паркер чуть не упал на пол, едва успев зацепиться за изголовье кровати.

– Меня снова вырвет.

– Тебя и так, и так вырвет, – пожала плечами Шанталь.

Эшли собирался ответить матери, но все же прикусил язык, сделав вид, что ничего не происходит, и он не замечает попыток подколоть его. Совершенно очевиден был факт, что мать над ним просто издевается, как и он над ней когда

то. Но, на самом деле, она прекрасно понимает его состояние и сочувствует непутевому сыну, который не знает меры в спиртном.

Жидкость и, правда, была противной на вкус. Лучше бы он ошибся в своих предположениях. Но, увы, он и сам поил мать этим раствором после ночных гуляний, так что был совсем не удивлен её подношением. Организму и, правда, помогало отлично, а вот вкус был настолько отвратительный, что лучше бы, на самом деле, кошки ему в рот пописали.

– Не поделишься, что заставило так нажраться? – без предисловий начала допытываться Шанталь.

Иногда у нее просыпалось желание поучить своего ребенка, хотя большую часть времени они не проявляли к жизни друг друга особого интереса. Просто так обоим было удобнее. Они, конечно, понимали, что родственные чувства – это хорошо, просто здорово, но, тем не менее, особых тем для разговоров у них не было. С дочерью Шанталь было бы проще найти общий язык, у них нашлись бы сотни самых разнообразных поводов для сплетен, но Эшли был парнем, потому и особого сходства в интересах у него с матерью не наблюдалось. Да, они ценили друг друга, поддерживали в трудных ситуациях, но все равно была между ними какая

то дистанция.

Иногда Шанталь казалось, что это она виновата в том, что сын держится на расстоянии, но потом понимала: все нормально, так и должно быть. В конце концов, она же не подкаблучника растит. Эшли сам найдет путь в этой жизни, она только будет рядом с ним и поможет в трудный момент, если ему это понадобится.

Единственное, что немного напрягало женщину, так это внешность сына. Он был похож на своего отца. Очень сильно похож. Это не причиняло ей боли. Шанталь об этом как

то даже не задумывалась. Её одолевали мысли иного толка. Шанталь не хотела повторения своей судьбы для какой

нибудь другой девушки. Пока у нее не было поводов переживать, но нет