Фрейлина - Дрейк Шеннон. Страница 59

— Раз королеве угодно, чтобы я находился под арестом, то я в вашей власти, господа.

Алан Миллер громко вздохнул:

— Вы будете доставлены в Эдинбургский замок и останетесь там под охраной до суда.

— Я в вашем распоряжении, сэр Алан.

Миллер подъехал ближе к нему.

— Я должен забрать у вас меч и нож.

Рован отдал ему свое оружие. С молодого начальника отряда лил пот, хотя было холодно. Когда он брал у Рована меч, его руки дрожали.

Рован положил руку ему на плечо:

— Вам незачем бояться меня: я иду в замок по собственной воле.

Алан Миллер взглянул на него, сглотнул слюну, кивнул и спокойным голосом произнес:

— Да защитит вас Бог, сэр.

— Не пора ли в путь? — спросил Рован.

«Вот как я возвращаюсь в Эдинбург служить королеве», — с горечью подумал он.

Глава 16

Известие о том, что Рован находится в тюрьме в Эдинбурге, дошло до его жены достаточно жестоким путем.

Она знала, что скоро должна родить, но под просторным плащом ее беременность была почти незаметна. Она не говорила о ней почти никому из-за своего двойственного положения. Гвинет никогда не могла предположить, что ее жизнь сделает такой крутой поворот. Королева, которой она служит, так ее «любит», что от этой «любви» можно спастись лишь в тюрьме у другой королевы.

Первые несколько месяцев в Тауэре были тревожными и мучительными. За это время Гвинет поняла, что ей остается только терпеть и найти себе какие-нибудь занятия, чтобы заполнить время. В эти первые дни заключения она получила лишь одно письмо — от самой Марии. Королева просила узницу, чтобы та помнила о своих обязанностях, и приказывала ей при каждой возможности напоминать английской королеве, что счастье Англии зависит от признания Марии наследницей английского престола. В письме Мария назвала ее своей хорошей и любимой подругой, но ни словом не упомянула ни о Роване, ни о ее браке.

Четыре Марии тоже постоянно писали ей, но старались заполнять послания легкой болтовней, а настоящих новостей не сообщали. Гвинет спрашивала себя, не боятся ли фрейлины королевы, что их письма прочтет кто-то посторонний.

Дни проходили медленно, а от Рована не было никаких известий, и Гвинет очень тревожилась из-за этого. Но ей нужно было как-то скоротать время, и, несмотря на свое лихорадочное беспокойство и тревогу, она не могла позволить себе заболеть.

У нее было о чем подумать — о ребенке. А когда ее охватывал страх за свою жизнь, она твердо приказывала себе не умереть при родах. Леди Маклауд не желала облегчать жизнь своим мучителям. С сожалением она признавалась себе, что под «мучителями» подразумевала Марию Шотландскую. В своих письмах она очень осторожно подбирала слова и каждый день то принимала, то отменяла решение открыть душу королеве, обратиться к ней как к женщине. Мария безумно влюблена в Дарнли и лучше других поймет такие же чувства у другой женщины, тем более что Гвинет была ее верной подданной.

Но она боялась откровенно разговаривать с Марией даже на бумаге после того, что рассказала ей Елизавета и что постепенно, раз за разом узнавала от Мэйтленда о положении в Шотландии. Мария была уже не той Марией, которую она знала: Дарнли изменил шотландскую королеву.

Поэтому Гвинет старалась приятно проводить время, гуляя по двору и поддерживая в порядке свой ум, настроение и здоровье. Она знала, что Мария Шотландская шила или вышивала во время многих заседаний совета, но сама не владела этими искусствами. Вместо рукоделия она вела дневник. Ее жизнь в заточении была не так уж плоха. Ее держали в одной из башен огромной крепости Тауэр — башне Бошан. По воскресеньям Гвинет могла присутствовать на церковных службах в Белой башне и бродить там по залам. Смотрители начали выставлять на обозрение в Тауэре оружие разных веков, так что Гвинет могла, сколько желала, бродить среди экспонатов и изучать различные способы защиты и то, как они изменялись с течением времени. В Тауэре была прекрасная библиотека, и Гвинет охотно позволяли читать собранные в ней книги.

Елизавета вовсе не была жестокой правительницей. Она даже иногда посылала кого-нибудь за Гвинет, хотя делала это тайно. Чем больше проходило времени, тем меньше она проявляла склонность говорить о Марии Стюарт и ее муже, однако Гвинет чувствовала, что Елизавета не желает ей зла.

А потом наступил день, когда Гвинет, гуляя по дворам Тауэра вместе с Энни, столкнулась с другой гостьей поневоле — Маргаритой Дуглас, графиней Леннокс, матерью лорда Дарнли.

Она не была знакома с графиней и даже не знала, что та вернулась в Англию, пока не услышала разговоры о том, что графиня арестована по приказу Елизаветы за то, что позволила сыну жениться без разрешения английской королевы.

Маргарита Дуглас и сама была родственницей королей Англии. Ее матерью была Маргарита Тюдор, бабка королевы Марии, а отцом — второй муж Маргариты Тюдор, шотландский граф. Как внучка Генриха VII, она сама занимала место в числе наследников престола.

В эти дни графиня, разумеется, была невероятно зла на свою «кузину» Елизавету, которая так плохо с ней обошлась. Она была худощавая, подвижная и даже в своем возрасте вполне привлекательная. Ее лицо и поза выражали силу.

Леди Маргарита большими шагами подошла к Гвинет. На ее лице читался гнев.

До сих пор они ни разу не встречались, но Гвинет мгновенно поняла, кто эта дама, и уже хотела вежливо с ней поздороваться, но та не дала ей такой возможности.

Леди Маргарита Дуглас подняла палец и указала им на нее.

— Ты! Говорят, что королева пишет тебе больше писем, чем кому-либо еще. Но это не может быть правдой. В моих жилах течет королевская кровь, а ты — ты шлюха этого гнусного человека, который отверг свою законную королеву и переметнулся к таким, как этот Джеймс Стюарт, неблагодарный ублюдок короля, который был сыном моего сводного брата. Мерзкая маленькая ведьма! Ты, должно быть, околдовала королеву. Но поверь мне, ты будешь гнить в аду так же, как он сейчас гниет в Эдинбургском замке. Его объявят предателем, и он умрет смертью предателя!

Сопровождавшая графиню горничная быстро положила руку на плечо своей госпожи, а Энни выступила вперед, словно бульдог, и загородила собой Гвинет, как будто ожидала, что графиня попытается ударить ее. Один из охранников замка тоже подбежал к ним.

Графиня явно не совсем потеряла рассудок, хотя и позволила себе многое из-за своего происхождения. Она лишь плюнула на землю перед Гвинет и ушла.

Энни повернулась к своей госпоже и ахнула:

— Миледи!

Гвинет и сама знала, что побледнела. Никто не говорил ей, что Рован сидит в тюрьме в Эдинбурге и что его обвиняют в измене.

— Со мной все в порядке, — пробормотала Гвинет и пристально взглянула на свою горничную. — Почему ты мне ничего не сказала? Ты должна была знать. Кто-то в городе должен был знать!

Лицо Энни выдало ее. Энни это знала. И королева Елизавета тоже знала.

— Вам нельзя волноваться, дорогая вы моя, — настойчиво напомнила Энни. — Подумайте о ребенке…

Вдруг ее голос затих, и она внимательно взглянула на Гвинет, а та посмотрела на нее таким же пристальным взглядом и с улыбкой, полной боли и иронии, произнесла:

— Ребенок? Ребенок вот-вот родится.

Гвинет была искренне рада родовым болям: они мешали ей сильно тревожиться о том, что будет с отцом ее ребенка.

Измена!

Это было ужасное обвинение. За это преступление не раз казнили и мужчин, и женщин. Он может умереть, так и не увидев своего ребенка. Она даже не знает, сказал ли Ровану кто-нибудь, что она забеременела.

А потом ее ребенок появился на свет. Он бодро завопил, и Энни объявила своей госпоже, что та родила прекрасного здорового сына. Гвинет с почти священным трепетом прижала своего малыша к груди и в этот момент забыла даже о его отце.

Мальчик появился на свет с густыми волосами, и глаза у него были синие-синие. Это был чудесный мальчик, само совершенство. Он был… ее.