Тайный грех императрицы - Арсеньева Елена. Страница 22

Алексей сердито мотнул головой: он говорил только по-французски.

– Да сие неважно, – снисходительно произнесла дама Роза. – Зато я в нем сведуща и скажу, что в английском есть великолепное слово leader, лидер, которым называют начальника, предводителя, вождя и вдохновителя не только по праву рождения или по должности, как императора или полководца, но и по складу натуры своей. Этот человек не может не вести вперед! Что касается Александра, то он не может вести... более того, просто не хочет.

Алексей подумал, что ему все это чудится: вот он стоит перед какой-то женщиной и выслушивает от нее речи настолько крамольные, что голова кружится.

– Знаете, еще когда он был совсем юнцом и только что женился, – продолжала дама Роза, – вернее, когда его только что женила старуха Екатерина, которая мечтала сделать из него наследника, то он писал своему воспитателю Лагарпу: «Я решительно не способен ни к какому соревнованию и жажде знаний, и лишь бы я ел и пил и мог играть, как шестилетний ребенок, и болтал, как попугай, мне более ничего не нужно».

«Откуда вы знаете, что писал юный Александр своему воспитателю?» – хотел спросить Алексей, но не успел, дама Роза предвосхитила его мысли:

– Вы мне не верите? Клянусь, что я в курсе государственной переписки. У меня всюду есть свои шпионы, которые доставляют мне самые разные сведения...

Тут она сделала паузу, которая заставила сердце Алексея глухо стукнуть. На воре шапка горит, и он немедленно подумал, что у дамы Розы могут быть шпионы, вернее, шпионки, в покоях Елизаветы! Сейчас именно это тревожило его больше всего, а предложение принять участие в государственном перевороте (он прекрасно понял, что все эти разговоры лишь прелюдия, вслед за чем последует прямое предложение вступить в комплот против императора) по-прежнему продолжало казаться чем-то не вполне реальным.

– Я не осуждаю Александра, – горячо сказала дама Роза. – Не он первый из государей, кто чувствует себя на троне, словно на том чудовищном стуле, который применялся инквизиторами для пыток своих жертв. Я процитирую вам отрывок еще из одного его послания, написанного куда более откровенно, потому что оно было адресовано другу: «Я отнюдь не доволен своим положением... Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах, медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя лакеями... а между тем они занимают здесь высшие места... которые, будучи надменны с низшими, пресмыкаются перед теми, кого боятся... Я сознаю, что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь, и еще менее создан для другого, предназначенного мне в будущем, от которого я дал клятву отказаться...» Вы видите, что Александр сам желал бы избавиться от трона? – горячо воскликнула она.

Алексей опустил глаза, пытаясь хоть как-то защититься от пронзительного взгляда, который так и прожигал его сквозь вуаль.

Памятью дамы Розы можно было восхититься, ее логикой – едва ли. Незнакомка основывалась на впечатлениях юноши, незрелого наследника престола, однако совершенно упускала из виду прошедшие годы, которые изменили Александра. Пожелай он отказаться от престола, он бы уже сделал это сам – без помощи доброхотов-заговорщиков. А если сего не произошло, значит, нет у императора таких мыслей, следовательно, всякое действие против его воли будет именно государственным переворотом – столь же незаконным и даже противоестественным в понимании Алексея, как... как скотоложство или содомия.

– Сударыня, – поднял глаза Алексей. Теперь его напряженный взор пытался проникнуть сквозь плотный вуаль и поймать взгляд загадочной и зловещей дамы. – Мне кажется, нам лучше прекратить эти разговоры, пока не было сказано слишком много. И так уже довольно...

– Sapienti sat, – перебила она. – Умному достаточно, умный поймет с полуслова.

– Я понял, – кивнул Алексей. – Речь идет о государственной измене, а это занятие не принадлежит к числу тех, которые я считал бы достойными для своей чести.

Он подивился высокопарной неуклюжести своей фразы (в самом деле мысли самые простые иной раз так трудно облечь в слова!) и попытался смягчить впечатление извиняющейся улыбкой, однако она немедля слиняла с его уст, когда дама Роза фыркнула:

– Скажите, какое благородство! Вы не можете заниматься государственной изменой! А чем же иным, скажите на милость, вы занимаетесь в постели императрицы?

Алексей покачнулся. В груди стало холодно.

– Да, я в курсе всего и даже больше! – сказала она гордо. – Я, например, знаю о ваших отношениях с Елизаветой то, что еще вам самому неведомо! Но я готова простить вам это. Вы мне нужны. Вы можете мне быть полезны. Вы можете быть полезны завтрашнему лидеру России.

Это вновь повторенное английское словцо – англичан Алексей недолюбливал, все они снобы, сидят там в своем смоге и высокопарно подсмеиваются над прочим миром! – вывело его из себя.

– Как вы... как вы смеете... – выдавил он бессвязное, и вдруг страхом его обхватило, леденящим страхом... и вслед за ним пришло прозрение.

– Скажите, вы стараетесь сейчас ради кого-то или для себя? – спросил он резко, понимая, что сейчас не время говорить экивоками, пора изъясняться напрямую. – Кто он, тот лидер, которого вы намерены возвести на престол?

Она замерла там, под своим вуалем, словно кошка, которая готовилась к прыжку.

– Об этом вам знать еще не время, – промурлыкала дама насмешливо, но Алексей всей кожей чувствовал, что из бархатных кошачьих лапок уже высовываются острые коготки. – А что вас волнует, собственно? Если поведете себя по-умному и поможете мне, для вас мало что изменится. Вы как были любовником императрицы, так им и останетесь. Только... Императрица будет другой!

Алексей остолбенел.

Дама Роза стояла недвижима, даже словно бы не дышала, однако Алексей вдруг ощутил себя так, как будто она перед ним только что разделась донага.

Так вот оно что... значит, все же свелось к тому, чего он опасался в самом начале... Прав был старенький воронежский священник-расстрига отец Вавила, которого лишили сана оттого, что чрезмерное внимание батюшка уделял красавицам, приходившим к нему на исповедь... Все их беды слишком близко к своему мужскому сердцу принимал, норовил утешить не отечески и не братски, а любовно, даже чересчур... Так вот он сказал как-то Алексею, который исповедовался перед ним в первом своем совокуплении с женщиной: «Только грех и движет миром, попомни, отрок, одно любодеяние корень всему, хоть доброму, хоть злому, хоть земному, хоть занебесному!»

Он знал, о чем говорил. И Алексей теперь это знал. Вот только никак не мог взять в толк, что делать, потому что исполнять желания дамы Розы – как женщины и как заговорщицы – решительно не хотел.

«Отсюда меня, конечно, уже не выпустят, коли сейчас ее не застебаю до самого нутра, – подумал он зло и грубо, ибо к сей соблазнительнице он не испытывал ни капли нежности, а высокий сан дамы, о котором Алексей догадывался, не вызывал в нем уважения. – Кликнет своего кучера, дуболома этого... убьют... А может, у нее у самой кинжал за корсажем, словно у какой-нибудь там Шарлотты Корде... Лизоньку не увижу больше... Ну да уж лучше смерть, чем измена!»

Дама порывисто перевела дух, и Алексей понял, что мысли его непонятным образом сделались ей ведомы. Ну да, меж ними такое дрожало напряжение... немудрено! И он уже изготовился подороже продать свою жизнь, как вдруг дверь в комнатушку распахнулась и на пороге возникла высокая и тонкая фигура камеристки.

– Мадам! – воскликнула она испуганно. – Вы должны немедленно уехать. Господин До... князь... э-э... хозяин дома неожиданно вернулся, есть опасность, что нас могут застигнуть.

Дама Роза пробормотала сквозь зубы нечто такое, отчего у кавалергарда нашего немедленно увяли уши (он и от старых служивых в нелегкие минуты такого не слыхивал!) и ринулась вслед за камеристкой, не затруднив себя прощанием с Алексеем.