Руби - Эндрюс Вирджиния. Страница 91

Я тихо сидела и слушала, как Дафна строго поучала его по поводу необходимости держать себя в руках.

– Сейчас не время распускаться, Пьер. Нам предстоят ужасные трудности, и я не намерена нести их на своих плечах в одиночестве, как несла очень многое другое раньше, – заявила она. Папа покорно кивнул головой, он вновь походил на маленького мальчика. – Возьми себя в руки, – приказала Дафна. – Чуть позже нам придется принимать людей, и я не хочу ничего добавлять к тому досадному положению, в котором мы оказались.

– Разве мы не должны больше волноваться из-за состояния Жизель, чем по поводу того, что это ставит нас в досадное положение? – резко возразила я, не в состоянии сдержать свой гнев. Мне была крайне неприятна ее манера свысока разговаривать с папой, который и так уже был жалким и разбитым.

– Как ты смеешь так разговаривать со мной! – оборвала меня Дафна и выпрямилась на своем стуле.

– Я не хочу быть дерзкой, но…

– Мой совет тебе, юная леди, ходить по самой прямой и узкой дорожке несколько следующих недель. С тех пор как ты появилась здесь, Жизель стала другой. И я уверена, что гадости, которые проделывала ты и она под твоим влиянием, имеют какое-то отношение к тому, что произошло.

– Это неправда. Все, что ты говоришь, неправда, – закричала я и взглянула на отца.

– Не будем препираться между собой, – умолял он и повернулся ко мне. Его глаза были воспалены: он плакал в течение нескольких часов. – Не теперь. Пожалуйста, Руби. Лучше слушайся маму. – Он посмотрел на Дафну. – Она самый стойкий член семьи, особенно когда тяжело, как сейчас. И всегда была таковой, – проговорил он усталым и подавленным голосом.

Дафна просияла от гордости и довольства собой. До конца нашей короткой трапезы мы хранили молчание. Вечером действительно приехали Андрисы, но без Бо. За ними последовали и другие друзья семьи. Я оставалась в своей комнате и молилась, чтобы Бог простил меня за месть, которой я добивалась. Затем я легла спать, но еще долгие часы пребывала на грани сна и яви, так и не обретя желанного забвения.

На следующий день в школе всё переменилось. Трагедия и последствия ужасной автомобильной аварии привели всех учащихся в траурное состояние. Все были подавлены. Девушки, которые хорошо знали Мартина, в слезах утешали друг друга в коридорах и туалетах. Доктор Сторм выступил по школьному радио и предложил произнести молитвы и выразить соболезнования. Учителя заняли нас практическими аудиторными работами, многие просто были не в состоянии вести уроки и чувствовали себя так же подавленно, как и ученики.

Но странная вещь – я стала персоной, которую нужно утешать, а не игнорировать и не презирать. Друг за другом ученики подходили ко мне, чтобы поговорить и выразить надежду, что все обойдется благополучно для Жизель. Даже ее близкие подруги, Клодин и Антуанетт, особенно старательно добивались моего общества и, казалось, раскаивались в том, как подшутили надо мной и говорили обо мне гадости.

И самое главное – Бо был рядом со мной. Мне стало это огромным утешением. К нему, как к ближайшему другу Мартина, приходили другие его товарищи, чтобы выразить соболезнование. Во время ленча большинство учеников сгрудились вокруг нас, все разговаривали тихими, приглушенными голосами.

После школы мы с Бо пошли прямо в больницу и встретили там папу, он пил кофе в комнате отдыха. Только что он переговорил со специалистами.

– У нее поврежден позвоночник. Она останется парализованной ниже пояса. Все другие повреждения заживут хорошо, – проговорил отец.

– А есть какая-нибудь надежда, что она сможет ходить? – тихо спросил Бо.

Папа покачал головой:

– Маловероятно. Ей потребуются серьезное терапевтическое лечение и самоотверженная забота близких. Я договорюсь о медсестре, она поживет в доме некоторое время после того, как мы заберем Жизель.

– Когда нам можно будет к ней, папа? – спросила я.

– Она все еще находится в палате интенсивной терапии. Только члены семьи могут посещать ее, – ответил он, глядя на Бо. Тот кивнул.

Я направилась к палате интенсивной терапии.

– Руби, – позвал папа. Я повернулась. – Она не знает о Мартине, – сказал он. – Она думает, что он просто получил тяжелые травмы. Я пока не хочу говорить ей о нем. У нее было достаточно плохих известий.

– Хорошо, папа, – ответила я и вошла в палату. Медсестра показала мне кровать Жизель. Вид сестры, лежащей с забинтованным лицом и с трубками внутривенного вливания, введенными в руку, вызвал боль в моем сердце. Я проглотила слезы и подошла к ней. Жизель открыла глаза и взглянула на меня.

– Как ты себя чувствуешь, Жизель? – тихо спросила я.

– Как я выгляжу? – Она усмехнулась и отвернулась. Потом опять посмотрела на меня. – Думаю, ты рада, что не села с нами в машину. И теперь хочешь сказать: я вас предупреждала, так ведь?

– Нет, – ответила я. – Мне очень жаль, что так случилось. Я чувствую себя из-за этого просто ужасно.

– Почему? Теперь уже никто не будет гадать, кто из нас ты, а кто я. Я та, которая не может ходить. – Ее подбородок задрожал.

– О Жизель, ты снова будешь ходить. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, – обещала я.

– Да что ты можешь… пробормотать какую-нибудь кайенскую молитву над моими ногами? Доктора были здесь, они сказали мне ужасную правду.

– Ты не можешь отказаться от надежды. Никогда не теряй ее. Это то… – Я собиралась сказать: «Это то, чему учила бабушка Катрин», но удержалась.

– Тебе легко говорить. Ты вошла сюда и выйдешь на ногах, – простонала она, затем глубоко вздохнула. – Ты видела Мартина? Как его дела?

– Нет, я не видела его. Я пришла прямо к тебе, – ответила я и прикусила нижнюю губу.

– Я помню, как говорила ему, что он едет слишком быстро, но он думал, это забавно. Как и ты тогда, он внезапно подумал, что все очень смешно. Готова поспорить, что теперь он не смеется. Пойди навести его, – проговорила она. – И расскажи, что случилось со мной. Пойдешь?

Я кивнула.

– Отлично. Надеюсь, ему сейчас ужасно. Надеюсь… о, какая разница, на что я надеюсь?! – Жизель взглянула на меня. – Ты рада, что так вышло со мной, да?

– Нет, я никогда не хотела так много, я…

– Что ты подразумеваешь под «так много»? Ты все-таки чего-то хотела? – Некоторое время сестра изучала мое лицо. – Ну, что же?

– Да, – ответила я. – Признаюсь. Ты была со мной такой злобной, ты втянула меня во столько неприятностей и сделала мне столько гадостей, что я пошла к королеве вуду.

– Что?

– Но она сказала, что это не моя вина. Только твоя, потому что у тебя так много ненависти в сердце, – быстро добавила я.

– Мне все равно, что она сказала. Я расскажу папе о том, что ты сделала, и он возненавидит тебя навсегда. Может, и отправит тебя обратно на болота.

– Ты именно этого хочешь, Жизель?

Она минуту размышляла, затем улыбнулась, но такой скупой улыбкой, что у меня по позвоночнику побежали мурашки.

– Нет. Я хочу, чтобы ты расплатилась со мной за это. Начиная с этого момента и сколько мне понадобится ты будешь платить за свой поступок.

– Что мне делать?

– Все, что я потребую, – заявила сестра.

– Я уже сказала, что помогу тебе, Жизель. И намерена делать это потому, что сама так хочу, а не из-за твоих угроз, – возразила я.

– От тебя у меня опять начинает болеть голова, – застонала Жизель.

– Прости, пожалуйста. Я ухожу.

– Нет, пока я не прикажу тебе сделать это, – заявила она. Я стояла, глядя вниз на нее. – Хорошо. Иди. Но иди к Мартину и передай ему то, что я сказала, а потом вернись сегодня вечером и расскажи мне о его реакции. Иди, – скомандовала она и поморщилась от боли. Я повернулась и направилась к выходу. – Руби, – позвала Жизель.

– Что?

– Знаешь ли то единственное, что сделает нас снова близнецами? – спросила она. Я покачала головой. Сестра улыбнулась. – Я скажу тебе. Стань калекой, – проговорила она и закрыла глаза.