Любовный узел, или Испытание верностью - Чедвик Элизабет. Страница 77

Рыцарь стоял на коленях. Камень под ним был холоден, а кости, которые он прикрывал, наверное, еще холоднее. Жена, крошечная дочка, а рядом с ними родители, деды, прадеды… ход времени отмечали могильные плиты, надписи на которых постепенно стирались. Весь его род покоился здесь, кроме него самого и брата Саймона. Саймон, последний правящий Осмундссон в Эшбери, пал в битве, и Оливер не знал, что сталось с его останками.

– Клянусь, что вы не забыты, – проговорил он. Дыхание поднималось облачком в сером зимнем сумраке. – Пока я жив, жива и память о вас.

Тихие слова эхом отразились от свода и вернулись к нему. Когда он умрет, никто уже не вспомнит ни о нем, ни о них. Наверное, следует принять предложение принца Генриха женить его на богатой наследнице, осесть, вырастить сыновей и дочерей, чтобы продолжить род и взвалить на плечи других поколений ожидания, тянущиеся из прошлого.

Оливер скривился при этой мысли, встал и растер заболевшие на камне колени. Он должен был совершить это паломничество, но чувствовал не подъем и обновление, а усталость и облегчение от выполненного тяжелого долга.

– Лорд Вильям? – боязливо произнес за ним чей-то голос.

Оливер резко обернулся и обнаружил, что смотрит на сгорбленную фигуру отца Альберика. Старому сельскому священнику было не меньше лет, чем Этель. Он подслеповато щурил глаза, моргал и в своей коричневой рясе напоминал моль. И почему-то трясся, как мелкий зверек.

– Нет, это Оливер. Вы не узнаете меня, отец? Неужели я так сильно изменился?

Старый священник таращился на него еще минутку, потом расслабился; по морщинистому лицу расплылась улыбка.

– Молодой господин Оливер, во имя всех святых! А я-то принял вас за отца, который внезапно воскрес!

Оливер обнял отца Альберика.

– Если б так! Если б мы все были здесь…

Они расплели руки, но старик так и остался стоять рядом с рыцарем, напряженно морща лоб, чтобы лучше его видеть.

– Мои глаза неважно служат в эти дни, – сказал он. – Скоро уже пришлют замену из аббатства, а меня отправят в уголок в приюте жевать беззубыми деснами. Не то, чтобы меня это огорчало. Тяжело стало в последнее время, очень тяжело.

Священник спрятал руки в рукава своей рясы и окинул Оливера озабоченным взглядом.

– Что привело тебя сюда? Ты подвергаешь себя большой опасности.

Рыцарь пожал плечами.

– Я должен был прийти.

Он обвел глазами пустую церковь, единственным украшением которой был небольшой стеклянный витраж в окне над алтарем – дар его отца в честь рождения Саймона. Когда солнце светило, он отбрасывал на плиты пола цветные, как драгоценные камни, пятна.

– Помнишь, когда я последний раз стоял на этом месте? Отец Альберик почесал свой шишковатый нос.

– Это было в тот день, когда вы отправлялись в Святую землю, милорд. Тогда зажгли восковые свечи.

Оливер улыбнулся, но улыбка задержалась всего на мгновение. Слова Альберика только добавили горечи в муку.

– Саймон обнял меня и пожелал счастливого пути. Я все еще чувствую его руки на своих плечах. – Он перевел взгляд на витраж. – Когда я вернулся в Англию, то узнал, что он мертв, а Эшбери – в руках фламандцев Стефана.

Я должен был прийти, чтобы взглянуть на его могилу, если она у него есть, и снова увидеть то, что мое по праву. Быть может, это действительно очень опасно, но я вернулся, как ласточка.

Старик пожевал губами. Выражение его лица показывало, что он понимает двигавшие молодым лордом чувства, но больше обеспокоен последствиями его поступка.

– Хорошо, что вы приехали потихоньку и один. Лорд Одинел ведет себя вполне разумно для фландрского наемника, но вот капитан его гарнизона – сущий дьявол. – Отец Альберик перекрестился, рука его дрожала. – С тех пор как он появился в замке в праздник Святого Михаила, здесь нет мира.

Голос старого священника стал хриплым от ненависти.

– Идем; я поганю церковь одним упоминанием о нем в этих священных стенах. У лорда Саймона есть могила. Я покажу, где он похоронен.

Медленно, потому что мешал ревматизм, священник вывел Оливера из церкви. Они снова очутились на кладбище: это был большой овальный огороженный участок. В дальнем конце рядом со свежими могилами росли три тиса, а в их тени стоял плоский гробовой камень с полукруглой вершиной, высеченный из желтого песчаника.

– Фламандец не позволил положить его в церкви вместе с остальными, но даровал ему место под этим деревом. Молодой Уоткин, сын пастуха, учился на резчика по камню в аббатстве; он и сделал этот камень. Мы погребли лорда Саймона, как должно, и сделали все, что было в наших силах.

– Спасибо вам за это.

Оливер снова встал на колени, на этот раз на холодный торф. Отец Альберик, храня почтительное молчание, стоял рядом с ним. Его лицо в профиль сильно напоминало лицо Этельреды.

Склонив голову, Оливер вызвал в памяти образ своего покойного брата. Они не были особенно близки, но никогда не были и соперниками, четко понимая и соблюдая все, к чему их обязывали родственные связи. Если бы не паломничество, Оливер бился бы рядом с Саймоном за Эшбери и лег бы с ним в одну могилу.

Он перекрестился, встал и поправил плащ.

– Отслужи мессу за мою душу и души моих родных, – сказал он, вручая старому священнику небольшой кошелек с монетами. – Не забудь помянуть и Этельреду из Эшбери.

– Так она умерла? – спросил Альберик, глядя на кошелек в своей ладони.

– Она почила с миром, поскольку пришло ее время, – ответил Оливер, подумав про себя, что выражается в священном стиле, пожалуй, лучше, чем сам священник. – Я только в самом конце узнал, что мы были связаны с ней кровными узами.

Альберик улыбнулся и покачал головой.

– Сестра моя сама была для себя закон, или, точнее, мудрость, упокой Господи ее душу. Мы все знали, что она другая, но тем крепче любили ее. – Слегка дрожащими руками он повесил кошелек на пояс. – Наша мать родила девять детей. Этель была восьмой, я девятым. Так что в свидетелях остался только я.

Оливер понимал, что ощущает священник. Чувствуя желание подвигаться, он вышел из-под тени тисов и очутился перед тремя свежими могилами, вырытыми в ряд.

– Ты сказал, что с Михайлова дня здесь нет мира. Это последствия?

Отец Альберик сморщил лоб.

– Не совсем. Ламберт с ручья был на пять лет старше меня, и у него уже не осталось ни одного зуба. – Он указал на первую могилу. – Он замерз зимней ночью во сне. А вторая могила Марты, матери свинопаса Джеба. Она вся посинела и умерла от удара в конце прошлого месяца.

– Она обычно работала в зале, выскребала столы. Я хорошо ее помню. – В воображении Оливера сразу возник образ коренастой женщины с румяным лицом. – Она была довольно молода, чтобы получить удар.

– Да, да, это все вот почему, – Альберик указал на третий холмик земли. – Дочка Джеба, Джейф, ее внучка. Всего десять лет.

– Что случилось? – Оливер склонился над могилой. Зимой нет цветов, но кто-то положил на землю пучок шиповника с ярко-красными, как кровь, ягодами. От Этель он знал, что это растение, по поверьям, охраняет покой мертвых и защищает их.

– Никто не знает, но все догадываются, – ответил старик, складывая руки. – Маленькая девочка пошла в лес, чтобы набрать хворосту, и встретила свою смерть. Отец нашел ее захлебнувшейся в ручье, который впадает в реку, но это не было несчастным случаем, и тело ее подверглось насилию. Вся деревня поднялась на ноги, и солдаты тоже вышли из замка, но никого так и не призвали к ответу. – Он покачал головой. – Это было слишком много для Марты. Мы похоронили ее через три дня после Джейф.

– Ты сказал, все догадываются? – пристально взглянул на него Оливер.

Священник вздохнул.

– Лорд Одинел не так давно уехал, чтобы служить королю Стефану, но он оставил здесь сильный гарнизон. Они появились на Михайлов день: дюжина солдат, ищущих зимние квартиры. Это очерствевшие на войне наемники, не боящиеся ни Бога, ни человека. Лорд Одинел использует их, чтобы показать, что может править железной рукой, если понадобится. – По лицу старика промелькнуло выражение печали, смешанной с гневом. – Он думает, что мы будем благодарны ему за обуздание их худших выходок, но мне еще не приходилось видеть благодарность, выросшую из страха и ненависти.