Женщины в его жизни - Брэдфорд Барбара Тейлор. Страница 4
– Да, конечно, я вас прекрасно понимаю. Но я уверен, что скорость в данном случае – существенный фактор. «Листер ньюспейперс» особенно уязвима как раз именно с этой стороны. Просто мишень для других ловчих из корпорации. Нас и беспокоит именно то, что какая-либо другая компания может вступить в торги, нацелившись на «Листера». Вам, надеюсь, понятно, что это может означать.
– И даже слишком. Война притязаний.– Максим встал. – Если вы забросите необходимую документацию ко мне домой, как предлагали, то чуть попозже я займусь их изучением.
Вейл тоже встал и поклонился.
– Да, я так и сделаю. Очень благодарен вам за любезность и за то, что выслушали меня. – Он подал руку на прощание, добавив при этом: – Я чрезвычайно рад, сэр Максимилиан.
Максим ответил рукопожатием.
– Теперь, с вашего разрешения, я и в самом деле должен вас покинуть. – Он бросил заговорщический взгляд на Алана, подмигнул и сказал: – Я приглашен на обед, и мне очень не хотелось бы заставлять даму ждать.
– Я провожу тебя до лифта, Граф, – предложил Алан, беря Максима под руку и ведя его к выходу. Ему хотелось побыть с Максимом с глазу на глаз, расспросить, что стряслось и чем он лично мог быть полезен другу.
Когда Трентон спустя несколько секунд вернулся в офис, Джон Вейл впился в него взглядом и с тревогой в голосе спросил:
– Ну? Что он сказал?
– Ничего. Во всяком случае, ничего по поводу «Листер ньюспейперс» и своих намерений. Он не стал бы говорить даже мне. Он всегда был скрытен во всем, что касается бизнеса. Могу тебе даже сообщить, что он рвет в клочки любой отработанный им документ. Наверное, опасается утечки информации.
– Никто не знает его лучше тебя, Алан. Как ты оцениваешь ситуацию? Есть шансы на успех?
Трентон пожевал губу, подумал и сказал:
– Честно говоря, даже не знаю. – Он тяжело опустился на стул и в задумчивости уставился вдаль. Потом проговорил:
– Если он почует, что дело ему подходит, он возьмется за него.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, о чем Максим говорил мне всегда – чутье должно подсказывать, чистое дело или нет. Он руководствуется инстинктом. Нутром чует. Анализы, доклады, оценки экспертов – все это для него второстепенное. Нутряное чутье – вот что ведет его.
– И ты всерьез этому веришь? – усомнился Вейл.
– О да, конечно, верю! И что гораздо важней – в это верит Максим. Но надо учесть, под верой он подразумевает свой собственный опыт, понимание тонкостей дела, огромные знания. Плюс ко всему – у него чутье на дела специфические, на ситуации особого свойства.
Продолжая бормотать себе под нос, Трентон взял свою чашу и отпил глоток.
– Тебя интересует моя оценка, Джон, – продолжал он через некоторое время, – так вот, она такова: если Максимилиан Уэст чувствует, что, идя на аферу, делает чистый бизнес, то он пойдет на это. А если почувствует, что дело не чисто или если его нюх вообще молчит, – он пройдет мимо. Вот он каков. Так устроен. Педант. Разумеется, он не станет держать тебя в подвешенном состоянии. Его решение ты скоро узнаешь, он не заставит себя ждать.
– По крайней мере, хорошо, что я знаю хотя бы это. Кстати, Алан, как бы там ни обернулось, я все равно твой должник. Не знаю, как тебя и благодарить за эту встречу.
– Проще простого, старина. Пригласи на обед, как обещал. Сейчас. Я умираю от голода.
Джон рассмеялся:
– Не ты один. Я тоже. Я заказал столик в «Марк-клубе». Пройдемся пешком, а после обеда я оставлю бумаги для Максима у него в Честерфилд-Хилле. Он сказал, что точный адрес дашь мне ты.
– Конечно. – Алан резко встал. – Я приберусь на письменном столе, и мы идем.
Пока Алан сгребал бумаги со стола, Вейл признался:
– Я не ожидал, что он такой красавец. Видел его фото в газетах и журналах, но все они далеки от действительности.
– Это верно. Но ведь привлекательность Графа в значительной мере и состоит в личном обаянии. Навряд ли это качество можно запечатлеть на фотоснимке.
– Почему ты зовешь его Графом? – поинтересовался Вейл.
– В честь графа Максимилиана Австрийского, который стал императором Мексики в 1864 году, – пояснил Алан. – Максим держался в начальной школе с некоторым почти императорским высокомерием, и я дал ему это прозвище. Он находил, что это смешно… Но прозвище пристало.
– Понятно. То, что о нем говорят, правда?
– Говорят о нем многое. Что конкретно ты имеешь в виду?
– То, что Максимилиана Уэста заботят только четыре вещи. Премьер-министр, Соединенные Штаты, делание денег и женщины.
Алан рассмеялся, а отсмеявшись, сказал:
– Я знаю, что он весьма высоко ставит миссис Тэтчер и является горячим приверженцем ее политики, в особенности когда это касается его бизнеса. И давай признаем, старик, что при ее экономическом режиме он процветает. Она только что произвела его в рыцари. Несомненна и его любовь к Соединенным Штатам. Вот уже десяток лет одна его нога на этом берегу Атлантики, другая на том. Как тебе известно, он проводит в Америке не меньше времени, чем здесь.
В глазах Алана появился озорной блеск.
– И насколько я его помню, Максим продемонстрировал редкую энергичность в сфере делания денег, а также по части женщин. Да, он губитель женских сердец, наш Максим. Что же касается дам, то они, конечно же, считают его набеги чрезвычайно опустошительными.
– Все эти его жены, эти любовницы, – проворчал Вейл, однако в тоне его послышался какой-то благоговейный ужас. – Как это ему удается манипулировать ими всеми, притом довольно-таки искусно, а?
– Не могу тебе сказать. Чего не знаю, того не знаю.
– Никогда его не расспрашивал?
– Упаси Боже, конечно, нет. Никогда не имел такой наклонности.
Разумеется, Алан лгал. Просто у него не было желания обсуждать необычную личную жизнь своего лучшего друга с Джоном Вейлом. Он и так сказал достаточно много. За годы вокруг Максима развели кучу сплетен, и Алан не собирался добавлять от себя. Это был бы наихудший вид предательства.
Я знаю куда более, подумал Алан, запирая верхний ящик стола. Всю жизнь Максим делился со мной этими секретами. И продолжает делиться. Но я надежно храню его тайны. И он это знает, знает, что все его тайны уйдут со мной в могилу.
2
Второй раз за этот вечер, пересекая Беркли-сквер, Максимилиан Уэст ощутил, что хочет стряхнуть с себя какое-то чувство тяжести. Теперь пунктом его назначения был дом № 44, что находился прямо напротив офиса Алана Трентона, скрытый среди оголенных деревьев парка в середине площади. Там, в полуподвале красивого старинного дома, располагался один из наиболее фешенебельных ночных клубов Европы – знаменитый «Аннабел».
Клуб, основанный Марком Берли летом 1963 года и получивший свое название в честь жены основателя, леди Аннабел, с которой Марк был в настоящее время в разводе, являлся наиболее роскошным из всех оазисов отдохновения для богачей и знаменитостей, где международная финансовая элита вращалась среди кинозвезд и магнатов, а также членов Британской королевской фамилии. На протяжении последних двадцати шести лет клуб оставался в значительной мере закрытым заведением, однако отличался теперь не только фешенебельностью. Это заведение стало легендарным. Для Максима это было излюбленное место в Лондоне, и он нередко захаживал туда поужинать.
Покинув офис Алана, Максим через пару минут хода оказался перед ливрейным швейцаром, скучавшим под зеленым тентом, и, кивнув привратнику, сбежал вниз по ступенькам, ведущим в клуб.
Его появление было встречено приветствиями множества улыбавшихся знакомых. Вручив свой макинтош слуге, Максим прошел к администратору, где некто Тэд самолично встречал гостей, как было заведено по вечерам во все дни недели.
Максим принял поздравления Тэда, расписался в книге посетителей и направился в бар-гостиную. Убедившись, что зал еще почти пуст, он присел за небольшой столик в углу, рядом с ярко полыхавшим камином. Подле тотчас выросла фигура официанта. Максим заказал водку, лед, лимон и уселся на уютный диван, наслаждаясь комфортом, теплом и ощущением приятной расслабленности, всегда возникавшим у него здесь.