Тайна девственницы - Александер Виктория. Страница 25

– Я с трудом могу это забыть, – заколебалась на мгновение Флоренс. – Но вдруг он оставил отпечаток в банковском сейфе?

– У него не было сейфа, насколько я поняла, когда связалась с банком, чтобы проверить это.

– После его смерти, – кивнула Флоренс. – Очень практично.

– На самом деле немного раньше. – Краска залила Габриэле лицо. – Когда его письма стали более сбивчивыми, и мне показалось хорошей идеей узнать о том, где находится глиняный оттиск. Мне нужно было удостовериться. Энрико доверял только банку, где хранились его деньги. – «Мои деньги». – Ты когда-нибудь думала о том, сколько у нас денег?

– Никогда, – фыркнула Флоренс. – Я, конечно, хотела попросить повышения моего жалованья. Но я не знала, сколько зарабатывает не простой человек, а искатель сокровищ с впечатляющей судьбой и удачей. Но он никогда не говорил об этом, – добавила она. – У твоего брата тоже было много тайн.

– Да, я знаю.

Флоренс остановилась на мгновение, будто обдумывая, стоит ли продолжать.

– В те редкие мгновения, когда он приезжал в Лондон, мы частенько разговаривали. Иногда мы подолгу говорили о тебе или время от времени о политике, которую ведут музеи или Антикварный совет. Но обычно мы разговаривали о его работе и о его жизни. О тех вещах, которые он встречал или видел во время своих поездок за артефактами. Мне казалось, что я была единственным человеком, с которым он мог поделиться такими вещами. У него было совсем мало друзей, ты ведь знаешь, и еще меньше тех, кому он доверял. И действительно, иногда мне казалось, что я его духовник. – Она вздохнула. – Был даже момент, давно уже, когда я вообразила себе, что влюблена в него.

Габриэла уставилась на нее:

– Ты?

Флоренс улыбнулась:

– Как я уже сказала, это была лишь короткая вспышка, не более того. И я была достаточно благоразумна для того, чтобы не потерять сердце ради такого человека, как твой брат.

Флоренс не сказала, но этого и не нужно было говорить вслух. Энрико был привлекателен для женщин всех сортов. Даже когда Габриэла была маленькой, очень часто в его комнате или его палатке находились женщины. Им казалось, что очень важно следить за его едой и питьем. Они приносили ему вино. Часто стирали ему вещи. И только спустя несколько лет Габриэла поняла, что его манера поведения по отношению к ним была далека от честности.

– В общем, мы с твоим братом были своего рода друзьями. И если уж он доверил тебя мне, то, я думаю, он чувствовал, что мне можно было доверять. Даже если он доверял людям еще меньше, чем ты. И мне кажется, что только его восторженность своей находкой подтолкнула его к тому, чтобы забыть о своей обычной предусмотрительности и показать оттиск нескольким людям, которых ты сейчас подозреваешь в воровстве.

– Я доверяю тебе, – отчетливо произнесла Габриэла. – И мне нужна твоя помощь.

– Да что ты?

– Мое затянувшееся отсутствие в доме Харрингтонов может вызвать подозрение. Я здесь только потому, что Натаниэль самоуверенно запихнул меня в свой экипаж и приказал кучеру везти меня в свой дом. И думал, что я это сделаю.

– Глупый мужчина, – пробормотала Флоренс.

Габриэла проигнорировала эти слова.

– Мне необходимо обыскать дом. Каждый угол, каждую трещинку. – Она встала на ноги и принялась расхаживать. – Оттиск должен быть где-то здесь. Это единственное место, где он может находиться.

– Это не особенно большой дом, Габриэла, но мне кажется, что здесь есть множество тайников. Если даже оттиск здесь, его невозможно будет найти. Тем не менее я воспользуюсь помощью Мириам, и вместе мы что-нибудь сделаем. – Флоренс задумчиво смотрела на Габриэлу. – Но зачем, зачем ты сказала, что оттиск находится у тебя?

– Не знаю, – вздохнула Габриэла. – Мне нужно было чтобы они поверили тому, что эта печать действительно была у Энрико! И слова невольно слетели с моего языка.

– Это главная проблема в обмане, дорогая. Первая ложь бывает неловкой, трудной и часто несет за собой искреннее раскаяние. Вторая произносится намного легче, третья еще легче. И в конечном счете… – Флоренс встретила взгляд Габриэлы, – произносить ложь становится намного легче, чем правду.

Габриэла скрестила руки на груди в попытке скрыть свою неловкость. Флоренс права, ложь об оттиске печати была самой легкой и вылетела без чувства вины.

– Я постараюсь, чтобы это не повторилось.

Флоренс посмотрела на нее скептически:

– Я постараюсь, – решительно сказала Габриэла, действительно намереваясь постараться. – Я всегда была честным человеком, и только сейчас… в общем, честность кажется чем-то трудным.

– Так часто бывает, Габриэла. – Флоренс покачала головой. – Помни, что не всегда цель оправдывает средства.

– Могла бы и не повторять этого.

– Конечно, могла бы, но буду повторять, пока ты не поймешь, что это значит намного больше, чем просто отговорка или вышивка на подушке. – Флоренс тяжело вздохнула. – Ты зашла слишком далеко. Боюсь, твоему брату бы это не понравилось.

Габриэла смутилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Именно то, что я сказала. Для твоего брата это было ценное приобретение, но не метод, используя который можно что-то приобрести.

– Не понимаю.

– А должна бы, – жестко произнесла Флоренс и вдруг резко сменила тему: – А теперь скажи, ты собираешься надеть свое новое платье на бал?

То же самое платье, которое она надевала на бал леди Реджины.

– Я не пойду на бал.

– Чушь, мистер Харрингтон прав. Тебе нечего стыдиться и нечего прятать. Моя дорогая, ты должна появиться на этом балу. И ты будешь в компании семьи Харрингтон, так что у тебя нет причин беспокоиться. А также тебе нужны будут другие дружеские тебе лица…

– Поэтому я хочу напомнить, – пресекла ее Габриэла, – что не буду рада видеть там Ксеркса… или Джона, как он называет сейчас себя в доме Харрингтонов. Я так понимаю, что это и был твой план, о котором ты однажды упомянула?

– Да нет, но он не был слишком лживым, как твой. Может быть, потому что у меня нет в них опыта. Но, как ты поняла, у меня есть природный дар их изобретать. – Флоренс строго глянула на Габриэлу. – Я лишь надеюсь, что тенденция врать не сформировалась у тебя в ранние годы, когда я воспитывала тебя.

– Мне кажется, это проявилось совсем недавно, – прошептала Габриэла. И у нее получалось не так хорошо, как она хотела бы. Нет, ложь и жульничество, которые нагромождались с каждым днем все выше и выше, скоро должны были исчезнуть, как и необходимость в них.

Правила Контрольного комитета были четко прописанными. Если однажды артефакт был презентован и неблагосклонно принят, то предъявитель имел шанс изменить мнение Контрольного комитета лишь до конца встречи следующего года. В прошлом году комитет решил, что претензии Энрико были неприемлемыми, что печать, которую он нашел, не являлась подлинником и подтверждением того, что он сможет найти остальные две. Лишь экстраординарные обстоятельства могли бы подтолкнуть комитет к рассмотрению новых доводов и изменению своей точки зрения после того, как рубеж времени пройден. И Габриэла знала о нескольких подобных случаях. Но комитет не любил признавать собственных ошибок и провала. Да, она была уверена и убеждена глубоко в сердце в том, что, если не представить комитету открытие печати в этом году, это не будет сделано никогда. И тогда она навсегда упустит шанс вернуть доброе имя брата.

– Как, думаешь, отнесется к твоему обману мистер Харрингтон, когда узнает о нем? – спросила Флоренс.

– Он поймет силу обстоятельств, которые побудили меня сказать это, – уверенно произнесла Габриэла, хотя внутренне совсем не была в этом уверена. А если он не поймет? Что, если ее поведение внушит ему отвращение?

Флоренс смотрела на нее с таким выражением лица, будто прекрасно понимала, о чем Габриэла думает. Это было… это всегда… нервировало.

По-прежнему Габриэла должна будет быть честна сама с собой, если не получается быть таковой с другими людьми. Несмотря на самоуверенность Натаниэля, она поняла, что он стал влиять на нее и вторгаться в ее жизнь. Значить многое в ее жизни. Она не собиралась рассказывать ему всю правду о себе или обо всех своих секретах. Чтобы он знал все… Она по привычке откинула эту мысль в сторону. Сейчас было не время останавливаться на том, что могло бы… что может… случиться.