Тайна девственницы - Александер Виктория. Страница 26

– Как я говорила, тебе нужен кто-то на балу, и поэтому я тоже собираюсь на него поехать. Мистер Деннисон пригласил меня присоединиться к празднику мужа его сестры. Они проводят меня на бал, и я там его увижу.

Габриэла подняла бровь.

– Мне кажется, или приглашение пришло вместе с этими цветами? – Она указала на большой букет роз в вазе.

– Нет. Мистер Деннисон пришел с цветами вчера вечером. – Флоренс довольно улыбнулась.

– Да?

– Мы мило поговорили. – Мечтательное выражение мелькнуло на лице Флоренс. Габриэла вдруг поняла, что Флоренс очень привлекательна. Почему же она не замечала этого раньше? Флоренс тряхнула головой, будто отгоняя мысли об экстравагантном мистере Деннисоне. – Поэтому теперь я увижу тебя на балу.

– Думаю, что да. – Габриэла вздохнула и снова присела рядом с Флоренс. – Но ведь это общество, эти люди обращались с моим братом, как с…

– Как с человеком, который сделал бездоказательные выводы. – Голос Флоренс был удивительно тверд. – Как с человеком, который вскоре после этого вел себя как сумасшедший и порицал многих не заслуживающих этого людей.

– Он не был сумасшедшим, – быстро сказала Габриэла.

– Нет, дорогая, он всего лишь помешался на этой печати. – Флоренс в глубокой задумчивости посмотрела на нее. – Так же как и ты помешалась на этих поисках.

– Ты считаешь, что я помешалась? Это просто связано с необходимостью закончить начатое. – Габриэла спокойно вздохнула. – Мне кажется, что, когда один человек умирает, другой должен закончить его дела, а время все расставит на свои места.

Флоренс помотала головой.

– Жизнь настолько запутанная штука, что ни время, ни смерть не поставят все на свои места. Смерть не может помочь что-то осмыслить. Смерть неизбежна. А что касается жизни… – Флоренс улыбнулась. – Я полагаю, что неизвестность и переменчивость – это лучшее, что в ней есть. Никто никогда не знает, что может случиться.

– И это, без сомнения, самое худшее в ней, – мрачно произнесла Габриэла.

Флоренс засмеялась:

– Или все же лучшее. Обычно, когда человек уже и не надеется ни на что, приходят перемены.

– Ты говоришь о мистере Деннисоне?

– Я не знаю, Габриэла, – сказала Флоренс, и опять взгляд ее унесся далеко. – Но я на это надеюсь. – Она снова посмотрела на Габриэлу. – Но, моя дорогая девочка, что же тогда будет с тобой?

– Со мной? – Габриэла засмеялась. – Ты не должна беспокоиться обо мне. Со мной всегда останутся Ксеркс и Мириам.

Она не хотела обращать внимания на собственные слова, но это невозможно было делать постоянно. И она с изумлением подумала о том, что же действительно случится с ней после комитета. Со смертью Энрико все ее планы разрушились. И когда наконец найдется печать, Габриэла действительно не знала, какова будет цель ее дальнейшей жизни.

Хочет ли она провести оставшиеся дни в изучении старых книг в общественной библиотеке, накапливать знания, которые никогда не применит на практике? Будет ли она стареть в доме, в одиночестве, в окружении двух преданных слуг?

– Может быть, замужество, – произнесла Флоренс.

Габриэла улыбнулась:

– Не думаю, что я создана для семьи.

– Посмотрим. Во всяком случае, у тебя всегда буду я, – сказала Флоренс. – Только если твой мистер Харрингтон…

– Он не мой мистер Харрингтон, – строго сказала Габриэла. – И никогда им не будет.

Она вновь проигнорировала настойчивый внутренний голос, нашептывающий ей, что это не так.

Но… хотела ли она, чтобы Натаниэль им стал?

Глава 11

Они хотели получить от Габриэлы информацию!

Нат стиснул зубы и воздержался от желания свернуть шею каждому из членов своего семейства. О, они казались такими утонченными для всех, кто не знал их близко. Но если кто-то так или иначе входил в их круг, их замыслы и общее представление о семье становились более правдивыми, и этот «кто-то» начинал понимать природу их бессистемного допроса. А кто-то мог бы подумать, что у них заготовлен согласованный план атаки. Их прошлая попытка окончилась неудачей, но сегодня вечером так или иначе они выглядели более решительными. Натаниэль не придал значения мучающему его факту – он сам этим вечером нанял человека, чтобы тот побольше разузнал о Габриэле Монтини.

– И вы живете в Лондоне уже девять лет? – Стерлинг бесцеремонно и громко пил маленькими глотками вино.

Габриэла кивнула.

– Было решено, что Лондон будет лучшим местом для моих занятий. Даже несмотря на то, что он родился в Италии, Энрико предпочитал Лондон, в котором находились и Антикварный совет, и университеты, и музеи. – Она пожала плечами. – Лондон стал его домом.

– В Лондон стекаются все ценности, – сказал Куинт с кривой усмешкой. – Мы, англичане, вывозили сокровища из других стран на протяжении многих лет.

Стерлинг кинул на брата укоризненный взгляд:

– Прежде тебя это никогда не беспокоило.

– Это не беспокоит меня и сейчас. – Куинт поднял свой бокал. – Как факт, я должен выпить с радостью за высокомерие современных очагов цивилизации. И это не только Лондон. Это и Париж, и Берлин, и Вена. Хочу выпить и за те музеи, институты и частных коллекционеров, которые верят, что древние сокровища любой страны должны храниться в их руках, а не в странах, откуда эти вещи родом. А так как они готовы хорошо заплатить за обретение этих сокровищ, то, мой чувствительный брат, меня это абсолютно не волнует.

– Отложим эту дискуссию на другое время. – Строгий взгляд его матери скользил от Куинтона к Стерлингу и затем к Нату, без сомнения, вопрошая, почему он еще не присоединился к ним. – Я не желаю поднимать эту серьезную тему сегодня вечером.

Это были непрекращающиеся споры в доме Харрингтонов, как и многие другие. Они постоянно спорили, например, о древних языках, и, Бог им в помощь, о политике, и все эти темы не были им в новинку. Вопрос о том, должны ли сокровища древности быть сохранены иностранцами вдали от родины или сокровища наций должны оставаться на собственных землях, не прекращался в доме с тех пор, как Натаниэль себя помнил.

Под влиянием интеллектуальных научных статей и простых бесед в поезде семья переключалась на спор об этом так часто, как только могла. Все, кроме Реджины. Она считала все разговоры об этом чудовищно скучными и требовала, чтобы спор на эту тему был прекращен.

Мать Натаниэля повернулась к Габриэле:

– Это особенные дискуссии, сотрясающие наш дом поколениями.

– Философская сущность дебатов. – Реджина перевела свой взгляд на потолок. – Так они это называют.

Мать строго посмотрела на нее и продолжила:

– Мой последний муж, Чарлз, даже однажды сказал, что вопрос о британском владении египетскими мраморными статуями был темой возбужденных дебатов вокруг этого стола еще в его детстве.

– Можно сказать, что дискуссии эти начались с нашего прапрадедушки, который искал потерянное золото в Египте. – Нат нагнулся к Габриэле. – Как мы понимаем, это было простое приключение с похищением людей и кровожадными аборигенами и разными другими штуками в этом роде.

– Звучит захватывающе, – пробормотала она.

Нат был уверен, что Габриэла была раздражена больше его. Но она спокойно ела и слушала. Создавалось впечатление, что ее это совсем не волновало.

– Несмотря на это, – продолжил Куинт, вернувшись к теме обсуждения, – кто-то может подумать, что, если бы страны действительно были взволнованы потерей своих артефактов, они бы перекрыли границы для въезда иностранцев. Наняли бы специальных людей, которые бы не брали взяток и не делили бы их с политиками.

Мать поморщилась.

– Это проблема.

– Но это простейший путь, по которому работает большинство стран, – сказал Нат. – Необходимое зло, если хочешь.

Габриэла издала странный звук, который все приняли за кашель.

– Но, мама, это гарантия, – сказал Куинт. – Нат подталкивает меня к легальным формам работы, так же как и к правильной манере поведения.