На краю Принцесс-парка - Ли Маурин. Страница 27

– И кто это говорит о трусости? Мужчина, который сидит на шее у женщины?

– Руби, погоди…

– И не подумаю! С меня достаточно. Убирайся, Джейкоб, я проживу и без тебя! Ты обуза для меня, понимаешь? Когда ты уйдешь, у меня будет больше денег на ребенка.

– Но ведь это наш ребенок, – пролепетал молодой человек.

– Нет, Джейкоб! – яростно замотала головой Руби. – Он мой. Если ты не хочешь обеспечивать его, у тебя нет права называть его своим. – Она размашистым жестом запахнулась в шаль, бахрома которой больно ударила Джейкоба по лицу.

– Куда ты идешь? – спросил он.

– На прогулку.

– Но ведь сегодня Рождество!

– Да хоть день Страшного Суда – я хочу прогуляться.

Злость Руби была настолько сильна, что девушка даже не чувствовала холода. Она быстро шла по пустынным улицам Дингл. Темнело, и фонарщик уже начал зажигать уличные фонари.

– С Рождеством вас, мисс, – сказал он, когда Руби проходила по полотну яркого света, словно по волшебству появившемуся на замерзшем тротуаре.

– И вас также, – ответила девушка.

Во всех домах были опущены занавески, защищая комнаты от темноты и холода ночи, – лишь кое-где наружу пробивался тонкий луч света. Люди в кругу семьи праздновали Рождество Христово. Едва ли не впервые в жизни Руби почувствовала себя очень одинокой, но грусти не было. Вместо этого она злилась на Джейкоба, который оказался таким слабаком. Он стал мертвым грузом, от которого пора было избавляться, – тем более что она ждала ребенка. Положив ладони на уже заметный животик, Руби поклялась себе, что ребенок всегда будет для нее на первом месте.

Внезапно она подумала о своей матери. Интересно, где та сейчас? Празднует ли Рождество за задернутыми шторами? В прошлом Руби иногда вспоминала о матери, но лишь мимоходом – ибо эти раздумья были бессмысленными. Она могла думать о своих родителях хоть до второго пришествия, но это все равно ничего не дало бы ей. Вероятно, мисс или миссис О'Хэган была мертва, но, даже если она где-то жила, собственный ребенок по каким-то причинам был ей не нужен. Что ж, тем хуже для нее. До недавнего времени Руби была вполне довольна жизнью, и какая разница, есть у нее мать или нет? И даже сейчас, что ни говори, жизнь была не так уж плоха – с мыслью о ребенке девушка уже почти свыклась, и особо переживать по этому поводу опять-таки было бессмысленно. Да, иногда на нее накатывало отчаяние, но потом приступ проходил, и она вновь становилась сама собой. А если бы еще и Джейкоб взял на себя часть забот, жизнь стала бы вполне терпимой.

«Будет лучше, если его уже не будет, когда я вернусь, – с мрачной решимостью сказала себе Руби. – Иначе он обо всем пожалеет».

Вернувшись в Фостер-корт, Руби обнаружила, что Джейкоб помылся, побрился, расчесался и надел костюм. Теперь он наконец- то был похож на человека. Если бы не впалые щеки и дряблая шея, его можно было бы принять за того Джейкоба, которого она знала когда-то. Парень виновато произнес:

– Руби, как только пройдет Рождество, я начну искать работу. Прости меня…

Не дав Джейкобу закончить, Руби легким мотыльком пересекла комнату и бросилась ему в объятия:

– О Джейкоб, я люблю тебя! Теперь все будет хорошо. – Она обхватила его лицо руками. – Правда?

– Да, я обещаю.

Уровень безработицы неуклонно рос вот уже несколько лет. Когда Джейкоб Виринг приступил к поискам работы, он обнаружил, что у него почти миллион конкурентов. Квалификация его ограничивалась сельским трудом, что сильно суживало для него диапазон доступных профессий. Портовые доки, основное место работы для большинства мужчин Ливерпуля, исключались – даже опытные докеры сейчас сидели без дела. Руби первая поняла, что та зарплата, на которую рассчитывал Джейкоб, – два, а может, даже три фунта в неделю – была недосягаемой мечтой. Куда он ни обращался, ему отказывали, к тому же зарплата, которая указывалась в объявлениях, была просто мизерной – но, несмотря на это, на каждое место находился не один десяток желающих.

Джейкоб уже начал подумывать, не залечь ли в постель снова, но в животе Руби рос их ребенок, а сама она с надеждой ждала от него хороших новостей. Однако он в очередной раз приносил лишь разочарование.

– Ничего страшного. Завтра тебе повезет, – говорила Руби, увидев его удрученное лицо.

Как-то она пришла из муниципалитета вне себя от ярости.

– Меня увольняют! – воскликнула она. – И это все из-за ребенка. Я сказала, что чувствую себя нормально, но они меня не слушают. Они заявили, что я могу упасть и тогда им придется отвечать за последствия. – Руби поморщилась. – И Марта Квинлан постоянно говорит мне то же самое. По ее словам, она чувствует себя неловко, когда я с таким животиком драю грязные полы, а она сидит и ничего не делает. Вообще-то она начала мне помогать. Я ей говорю, что это неправильно – платить мне за уборку и при этом убирать самой. Как будто я инвалид какой-нибудь! – возмущенно закончила Руби.

Джейкобу пришло в голову, что, если бы не сильный, независимый характер Руби, он, возможно, вышел бы из своей депрессии еще несколько месяцев назад. Но в присутствии девушки он полностью терял уверенность в своих силах, чувствовал себя чуть ли не ничтожеством. Предприимчивость Руби не знала границ, и ничто на свете не могло поколебать ее уверенности в себе и жизнелюбия. Ничуть не смущенная утратой работы, на следующее же утро она взяла шесть открыток и аккуратно написала на них:

РУБИ О'ХЭГАН

ПОСЫЛЬНАЯ ЛОМБАРДА

Собираю и выкупаю заклады в любом районе.

Она разнесла карточки по ближайшим ломбардам, и реакция превзошла все ее ожидания. Как оказалось, в городе очень много людей, которые нуждаются в деньгах, но стесняются показываться в местах, где их можно раздобыть. Отныне Руби каждое утро заходила в «свои» ломбарды – узнать, не было ли телефонных звонков или записок с просьбой прислать посыльного.

Все без исключения клиенты были женщинами, причем далеко не всегда они жили в таких благополучных районах, как Эгберс или Принцесс-парк. В Дингл также были семьи, страдающие от недостатка денег, но слишком гордые, чтобы позволить соседям узнать, что в понедельник они вынуждены были заложить лучший костюм главы семьи, чтобы в пятницу, после зарплаты, выкупить его. Если клиенты боялись, что соседи узнают Руби, ей приходилось навещать их рано утром или поздно вечером – часто имея со всех хлопот лишь пенс-другой.

Далеко не все из того, что отдавали в заклад клиенты, они потом выкупали обратно. Под конец недели Руби неоднократно слышала: «Прости, милая, но я не могу себе этого позволить. Я свяжусь с тобой, когда появятся деньги». А до этого постели оставались без белья, дети ходили без ботинок, а женщины – без обручальных колец. Иногда вещи так никто и не выкупал.

Миссис Харт, самая приятная из клиенток Руби, так ни разу и не выкупила ни одного из своих закладов. Постепенно из ее большого дома исчезали красивые вещи, которые были подарены ей на свадьбу или когда-то принадлежали ее родителям или родителям ее мужа, – и все это лишь для того, чтобы выплачивать все растущие долги сына, несносного Макса.

– Если бы я продавала эти вещи, я бы выручала за них намного больше, – жаловалась миссис Харт. – Но я закладываю их, потому что надеюсь, что когда-нибудь выкуплю их обратно. Понятия не имею, где я возьму на это деньги.

– Ломбарды хранят вещи в течение шести месяцев, а потом выставляют их на продажу, – сообщила Руби, поглаживая подросшего котенка по имени Тигр.

Первое время она не могла понять, почему так много с виду вполне благополучных женщин часто срочно нуждаются в наличности. Но постепенно девушка научилась определять скрытые признаки затруднительного положения. Некоторые женщины пили, другие играли в азартные игры, кто-то слишком много тратил на домашнее хозяйство или вынужден был выплачивать непосильные долги, перезанимая деньги. Одна грустная дама, которую Руби регулярно посещала, втайне от мужа оказывала материальную поддержку своему умирающему отцу.