Что остается от небес - Харрис К. С.. Страница 21

Она подумала было обратиться к супругам напрямую, но сразу же отказалась от этой идеи. Поступить так означало обречь себя на пожизненное оглядывание через плечо, на вечную боязнь позорного разоблачения и шантажа. Требовалось найти какой-то другой выход. Причем быстро.

Времени совсем не осталось.

ГЛАВА 18

К тому времени, когда Себастьян добрался обратно до Брук-стрит, его сюртук и бриджи для верховой езды промокли до нитки.

– Сыск явно губит на корню гардероб джентльмена, – заметил Жюль Калхоун, собирая разбросанную хозяином одежду.

– Подумываешь об увольнении? – разгладил складки свежего галстука виконт.

До тех пор, пока в его доме не появился этот невозмутимый камердинер, Девлину приходилось терпеть все: от приступов меланхолии до гневных истерик слуг, не привыкших обхаживать аристократа, который то и дело оказывался втянутым в расследование убийств со всеми грязными подробностями.

– Кто, я? – оглянулся глубоко оскорбленный Калхоун. – Разумеется, нет, милорд!

Переодевшись в сухое, Себастьян велел заложить городскую карету и отправился на поиски сэра Питера Прескотта, племянника епископа Лондонского.

Он нашел баронета развалившимся в углу старинной скамьи с высокой спинкой в таверне, известной под названием «Иерусалимские ворота», около площади Ханс-плейс. Как раз пробило десять часов утра, но Питеру Прескотту, судя по его внешнему виду, еще только предстояло добраться до кровати. На небольшом восьмиугольном столике перед джентльменом стояла наполовину пустая бутылка бренди, замаранный галстук съехал набекрень. Небритая со вчерашнего дня светлая щетина пятнала щеки, а хорошего покроя оливковый сюртук измялся и выпачкался на манжетах. Когда Девлин отодвинул стул напротив, сэр Питер, не меняя позы, поднял глаза и неизвестно зачем объявил:

– Я набрался.

– Мои соболезнования по поводу кончины твоего дяди, – обратился к Прескотту Себастьян, заказав две кружки эля.

Сэр Питер снова откинул голову на высокую деревянную спинку. Это был стройный, среднего роста мужчина, со светлыми вьющимися волосами. В бытность мальчишкой сочетание ореола золотистых кудрей и небесно-голубого взгляда придавало ему обманчиво-ангельский вид. Но сейчас локоны прилипли к вспотевшему лбу, а глаза налились кровью.

– Милейший дядюшка Фрэнсис, – пробурчал он. – Дай епископу волю, так его и убьют в церкви.

Девлин вглядывался в раскрасневшееся, искаженное лицо баронета. Они были знакомы почти двадцать лет – поначалу как школьники, потом как ровесники в одном городе. Но затем дороги молодых людей разошлись. Сэр Питер занялся управлением фамильным имением, которое принадлежало ему с рождения, а дни Себастьяна наполнились топотом солдат, одетых в красные мундиры, и воем артиллерийских снарядов, взрывы которых ему и сейчас иногда слышались во сне.

Потягивая эль, виконт не сводил глаз со старого приятеля.

– Мне всегда казалось, что вы с дядей в близких отношениях.

– В близких, – странно передернул плечами Прескотт. – Ну да, наверное. То есть, все сложилось как нельзя более подходяще, правда? У него не было сына, а у меня отца. Можно сказать, союз, заключенный на небесах. Или в аду.

– Насколько я понимаю, вы недавно повздорили?

– Я же не знал, что его убьют, – баронет трясущейся рукой потер подбородок. – Попробовал бы ты иметь своим чертовым дядюшкой епископа Лондонского. Стремись я быть причисленным к лику святых, стал бы, как и он, треклятым попом.

– Никогда не замечал за тобой желания попасть в святые.

Тень мальчишеской улыбки приподняла уголки губ собеседника.

– Ну, может, я и запустил козу в спальню нашего старичка-директора, но придумал-то эту проказу ты.

Виконт негромко хохотнул. По правде сказать, епископу Лондонскому грех было жаловаться на племянника. Озорной школьник вырос в добродушного и ответственного землевладельца, гораздо более интересующегося своими стадами и новейшими сортами овса, чем конными бегами или стаканчиком с игральными костями. Девлину приходил на ум только один путь, на который баронет мог свернуть со стези респектабельности. Как и Себастьян, Питер Прескотт до сих пор не был женат, предпочитая по-прежнему видеть хозяйкой старинного особняка в поместье собственную мать. Баронет делил время между имением и некоей темноволосой и черноглазой оперной танцовщицей, которой он снимал квартиру в городе.

Откинувшись на спинку стула, Девлин скрестил вытянутые ноги.

– Дядя прознал о твоей пассии, да?

Сэр Питер, ссутулившись, обхватил пятерней пивную кружку и фыркнул:

– Послушать его, так можно подумать, что я прямо-таки развратный турецкий паша с целым гаремом. Не годится, похоже, племяннику епископа Лондонского якшаться с женщиной низкого происхождения – особенно, если этот самый епископ нацелился на местечко в Кентербери.

– Так он об этом хотел побеседовать с тобой во вторник?

– Откуда ты знаешь? – удивленно глянул Прескотт.

– От секретаря епископа.

– Чтобы повидать собственного распрекрасного дядюшку, надо записываться к нему на прием, – сделал добрый глоток эля баронет. – Разве это не о многом говорит?

– И как епископ?

– Что ты имеешь в виду? – прищурился собеседник.

– Не показался он тебе каким-то… непривычно расстроенным?

– Нет. С чего вдруг?

Подняв кружку, виконт неторопливо отпил глоток. И мисс Джарвис, встречавшаяся с епископом в тот же вечер, но в шесть часов, и Уильям Франклин, видевший Прескотта накануне, утверждали, что его преосвященство был чем-то заметно взволнован. Сэр Питер был либо чрезвычайно ненаблюдательным, либо слегка неправдивым.

– Тогда скажи, кто, по-твоему, убил епископа?

– Я?! Откуда мне-то знать?

– Должны же у тебя иметься соображения о возможных виновниках.

Прескотт бросил быстрый взгляд по сторонам и подался вперед, положив руку на столешницу и приглушив голос:

– Мне кажется, властям следовало бы задаться мыслью: «Кому наиболее выгодна смерть епископа Лондонского?»

– Хороший вопрос, – одобрил виконт. – И каков, по-твоему, ответ?

– Вот в этом и загвоздка, – откинулся обратно сэр Питер. – Дядюшка Фрэнсис не боялся заводить себе врагов даже среди тех, кто мог оказаться опасен.

– Он, часом, не упоминал кого-либо конкретно?

– Помимо каждого и прочего – от Джарвиса и Квиллиана до Ливерпуля и Каннинга? – хмыкнул баронет.

– Похоже, его преосвященство был задирой

– Задирой? – сэр Питер нахмурился, затем покачал головой. Гнев и раздражение словно отпустили его. – Нет, дядя Фрэнсис не то чтобы был сварливым. Он просто искренне верил в идеалы своей религии. В справедливость. В милосердие. В мир.

– Иными словами, епископ был достойным восхищения человеком.

– Да, – глубоко вздохнул Питер Прескотт. Он вдруг оказался не таким уж и пьяным. – Да, действительно достойным восхищения.

– А где ты находился во вторник вечером?

– На Камден-плейс, – помрачнел взгляд баронета. – А что?

– Камден-плейс?

– У меня там квартира.

– А-а, – Себастьян внимательно посмотрел на дрожащие руки бывшего соученика, дневную щетину, покрывавшую обычно румяные щеки. Судя по виду, Питер Прескотт пил без просыху с того самого момента, как узнал о смерти дяди. – А когда ты в последний раз видел леди Прескотт?

– Маму? – нахмурился собеседник. – Вчера. Почему ты спрашиваешь?

К этому времени сэр Генри Лавджой уже, должно быть, прибыл со своей щекотливой миссией в Прескотт-Грейндж, привезя ветхий бархатный камзол, покрытый пятнами атласный жилет, старинные золотые часы и брелок. Если их предположения верны и мертвец в синем бархате действительно сэр Нигель, леди Прескотт только что узнала о том, что много лет назад стала вдовой.