Тихий друг - Реве Герард. Страница 11

Пока она готовила мне выпивку, по жестам и тону я понял, что, прямо как в фильме, она готовилась к объяснению, признанию, может быть, даже сердечному излиянию. Во мне проснулось любопытство, но я утратил спокойствие: чувства — это, конечно, хорошо, лишь бы не дошло до каких-нибудь вещей, на которые не знаешь как реагировать.

Кристина протянула мне бокал виски и с рюмочкой хереса в руке села на подлокотник, а не в кресло:

— Я позвонила и сказала, что приеду только завтра, — сообщила она удивительно скромно, будто эти новости могли меня разочаровать. — Я, правда, очень устала. Не хочу весь вечер сидеть в поезде. Поеду завтра утром.

Я почувствовал облегчение.

— Так ты останешься сегодня ночью со мной, еще одну последнюю ночь, ты со мной, зайчонок? — проговорил я, опускаясь в кресло, на подлокотнике которого она сидела, и, чтобы не саботировать такой хороший кадр, притягивая ее к себе на колени.

Нет, мне не нужно разыгрывать из себя олицетворение похоти: слишком рано, необходимо держать серьезную ноту. Я взял ее руку, распрямил сжатую ладонь, поцеловал и стал гладить.

— Скажи мне честно — ты влюбилась?..

Откуда только слова взялись? Банальней фразы придумать, пожалуй, невозможно, но если кто-нибудь скажет, что это не вписывалось в сцену, которую мы играли, то я уж и не знаю.

Кристина вздохнула. Даже дубль не нужен, так и сэкономим.

С ума сойти: Кристина была ко мне явно, даже наверняка неравнодушна, и это давало определенную власть над ней. Она была моей собственностью, по крайней мере, этой ночью… А ночь, смею предположить, будет из тех, когда, как это называется, все срывают маски, да-да… «Все-таки хорошо, — подумал я, — что я не заигрывал с мальчиком с „Улицы Жимолости“ и не договорился с ним, например, встретиться здесь часов в восемь вечера»…

Я поднес распрямленную ладонь Кристины к лицу:

— Заглянем в будущее, — пробормотал я, — ты правша или левша? Правша ведь?

Кристина кивнула.

— Огромная разница, — заявил я со знанием дела, — у левши нужно смотреть то, что заложено с рождения, на правой ладони, а развитие — на левой.

Я припомнил, что где-то об этом слышал. Кристина сидела тихо, как мышка.

— Очень интересная ладонь, — сказал я, водя указательным пальцем по какой-то линии, — ух ты, полна любви, это уж точно… Но не каждая из этих любовей была счастливой, это тоже видно сразу…

Описать ее характер я не мог, ведь я ничего о ней не знал…

— Нет, я слишком плохо в этом разбираюсь, — сказал я скромно.

Я хотел закончить дурацкую игру, но Кристине понравился мой фокус-покус:

— Нет, Герард, расскажи честно, что ты видишь.

Слава Богу, женщины не страдают повально отрицанием и скептицизмом, которому подвержены почти все мужчины. Так что можно и попробовать то, что я задумал. Даже если Кристина меня раскусит, что с того? Если она поймет, к чему я клоню, поймет, что если я заглядывал в ее письма, то это говорит только о безнадежной и небрезгливой ревности, и все останется в рамках приличий…

— Нет, я не умею профессионально гадать по руке, — уверил я снова и поднялся. — Если я что-нибудь вижу, то не по руке: у меня бывают видения. Иногда я вижу кое-какие вещи.

Кристина сгорала от любопытства. Чего я хотел: узнать некоторые детали, но не задавая прямых вопросов, на которые я мог получить уклончивые, отрицательные или лживые ответы.

Я сел на диван напротив нее:

— Постарайся полностью расслабиться. Попробуй не думать ни о чем — ни о чем специфическом.

Глаза Кристины загорелись, но все еще были полны недоверия и волнения: как же, в ее доме будет бесплатно выступать ясновидящий.

Я закрыл глаза.

— Я вижу… — начал я очень медленно и, так сказать, колеблясь, — вижу… вокзал… Большой вокзал… Да, большой вокзал… Сколько народу, такая толкотня… И так шумно… Это… нет, это не здесь, не в этой стране… Это заграничный вокзал… Там говорят на другом языке… Хотя некоторые слова можно понять… Вокзал… Название?.. Его все время закрывает облако дыма… Хоть умри: я ни хрена не вижу… Так, эта табличка опять исчезла… Нет… погоди-ка… Черные буквы… Я вижу только часть таблички… Первая буква… Она круглая?.. Нет, совсем не круглая… Это… это D, да, это D, D как в слове дьявол… D, D… следующая буква сверху открыта… V или U? Сверху открыта, а все равно над ней какие-то знаки, какие-то точечки…

Интересно, Кристина когда-нибудь обращала внимание на существование двух точек над некоторыми немецкими гласными: на умляут?.. Скорее всего, нет, подумалось мне…

— Нет, больше ничего не вижу, — закончил я.

Я открыл глаза и глубоко вздохнул. Кристина смотрела на меня, как зачарованная, и, казалось, это не я, а она только что была в трансе.

— Ну, что, тебе это о чем-нибудь говорит? — спросил я. — Нет, ничего не рассказывай… Я имею в виду: не давай пока подсказок… Я только хочу знать: это с чем-то связано или все это ерунда? — Или правда?..

— Можно сказать и так, — ответила Кристина хриплым, полным почтительного страха голосом.

— Больше ни о чем не спрашиваю, — продолжил я. — И ничего не рассказывай. Но если тебе интересно, то вот в чем суть: этот вокзал связан с одним человеком, правда?.. И, насколько мне известно, я им не являюсь, потому что никогда на том вокзале не был… Я хотел бы посмотреть… попытаться посмотреть… может, я смогу увидеть этого человека… Но мне нужно подержать в руках что-то принадлежавшее ему, я должен иметь перед собой: …связку ключей, локон, очки, старый кошелек, носовой платок, не имеет значения, что именно…

— А… — начала Кристина.

— Или… бумажку, на которой что-нибудь написано его почерком, неважно… — продолжил я. — Мне даже не нужно видеть его почерк, просто держать в руках…

— Письмо?.. — возбужденно предложила Кристина.

— Например… А у тебя есть?..

Кристина встала, пошла в прихожую, и я услышал, как она открывала дверь, ведущую в комнатку в передней части дома. Все, все превосходно складывалось в мозаику, но, несмотря на сладострастное покалывание — результат моего дешевого успеха, — я почувствовал, как бесполезен, бесцелен и лжив весь затеянный мною цирк.

Кристина вернулась.

— Нет, стой, где стоишь, — выкрикнул я, как только она зашла в комнату, — я не должен его видеть. Положи этот листок, или что там у тебя, куда-нибудь: между других листов бумаги или… Погоди, вот тут есть конверт…

На одном из маленьких столиков лежал большой коричневый конверт. Я протянул его:

— Держи это письмо — или что там у тебя — за спиной. Вот, положи в конверт так, чтобы я его не видел.

Кристина сделала все, как я сказал: одной рукой она держала письмо за спиной, а другой взяла конверт. Она отвернулась, а потом протянула мне конверт, положив в него то, что держала в руках.

И снова я сел напротив нее, снова закрыл глаза, беспокойными пальцами ощупывая конверт. Я прикинул, какого размера были лежащие в нем листки. Да, это должен быть тот самый конверт, что я видел на письменном столе в комнате, и, судя по толщине, оба листика — там. Из-за чуть заметного утолщения мне даже казалось, что, как и должно быть, марка на внутреннем конверте больше, чем нидерландские.

— Все зависит от того, получим ли мы раппорт, — сказал я мягко.

Я приоткрыл глаза. Кристина сидела прямо, не шевелясь, и пристально следила за мной. Слегка сжав коричневый конверт между большим и указательным пальцами, я несколько раз провел им туда-сюда… Нет, фотографии в нем не было… она припрятала ее — она настороже, эта проститутка… — Опять вокзал, — сказал я, словно извиняясь. — Эта бумага, эти строчки были отправлены оттуда, с вокзала… в другой стране… И это… мужчина. — Я не могу его разглядеть… Опять туман или дым… Но он двигается быстро, гибко, ловко… Он не стар, нет… еще молодой мужчина… моложе меня, я бы сказал, моложе, чем… — я вовремя заткнулся и открыл глаза. — У тебя нет фотографии? Нет, мне не нужно на нее смотреть: можешь всунуть в конверт… Но фотография не так абстрактна, как письмо, и тогда будет легче наладить контакт… Жаль, что у тебя нет фотографии…