Тихий друг - Реве Герард. Страница 35

Но было бы и в самом деле неплохо приняться за работу.

— Молодым людям полезно работать, — попенял сам себе Сперман.

Он как раз трудился над одной статьей: за нее заплатят немного, но не те гроши, которые он обычно получал за литературные труды. Статья была о том, как обращаться с котами, ухаживать за ними и кормить. Напустить в текст побольше воды, но не допустить ни одной фактической ошибки — вот главное, потому что иначе поступят жалобы. Сперману нравилось рабочее название статьи, гласившее: А стоите ли вы своего кота? «Что выросло то выросло», смиренно подумал Сперман.

(У него не было домашнего животного: он скорбел об исчезновении черного кота по кличке Брат или Братик — тот бесследно пропал несколько месяцев назад, — которому он вечерами читал написанное за день, чтобы понять, что нужно переделать или улучшить: порой, словно на бис, прочитывал не слишком трудный отрывок из Библии.)

На второй день после визита Марселя, как бы он ни старался сосредоточиться на том или ином полезном занятии, волнение едва не победило Спермана. Он почти уже не решался выйти за дверь, а если уходил, то очень ненадолго и оставлял записку: Я сейчас вернусь. Джордж С. Он, не имея на то оснований, решил, что если Марсель однажды постучится и не услышит ответа, то больше никогда не зайдет.

Ко всему прочему Спермана не отпускала мысль отыскать магазин, где работал Марсель. Рискованной стороной такого предприятия было, конечно, то, что как раз во время этих поисков они с Марселем могли трагически разминуться. Значит, все же подождать?

Прошел третий день и четвертый. «Может быть, сегодня что-то произойдет? — думал Сперман. — Должно произойти». Надо было взяться за дело, хоть и непонятно, за какое. При этом он был уже близок к истощению, потому что, постоянно думая о Марселе, многократно утешал себя вручную. Это было делом привычным, но в мастурбационные фантазии с Марселем в главной роли вкралось нечто необычное. Раньше такие образы почти всегда были связаны с властью и подчинением: обычно в них фигурировал почти голый любимый мальчик, которого Сперман, в обилии снабдив питьем, едой и игрушками, запирал в клетке на неопределенный срок, позволяя выходить только по крайней надобности: любимый мальчик был, разумеется, вечно обожаемым божеством, ради счастья и удовольствия которого Сперман готов был сделать что угодно; но при этом он навечно, навсегда становился рабом и пленником Спермана. (При том Сперману, бесконечно и безнадежно влюбленному, приходилось временами раздевать мальчика и бить, потому что без этого нельзя…)

Но в нынешних рукоблудных видениях почти не было привычных мечтаний и жестокости; осталась лишь сводящая его с ума нежность, полная картин, в которых он ласкал и баловал Марселя, и не было и речи о клетке. Это он, Сперман, был пьяным от счастья рабом Марселя, а не наоборот…

«Как такое возможно?» — беспокойно размышлял Сперман. Как это он, Сперман — будучи мужчиной, не так ли? — пожелал стать рабом позвякивающего бижутерией и накрашенного мальчишки, похожего на девочку? Может, это было великой и божественной тайной, но что с того? Еще удивительней, что в миг, когда его святая влага готова была извергнуться, когда восторг переходил все границы, он не представлял Марселя голым, а только трогал его внизу, между ног, через одежду. «Все нормально, — думал Сперман, — я люблю этого мальчика. Господь и Повелитель, спаси мою душу».

Сперман понимал, что дело не сдвинется с мертвой точки, пока он не примет решение. Или выбросить мысль о Марселе из головы, изгнать и проклясть его образ, или отправиться на его поиски, от лавки к лавке, даже, если понадобится, дойти до Димена, где он вроде бы живет: вряд ли это город; скорее всего, просто большая деревня. Да, может, стоит заняться этим прямо сегодня, ближе к вечеру-скажем, между пятью и шестью часами — пройтись по магазинам и, увидев его, зайти как ни в чем не бывало, купить что-нибудь для приличия, а, расплачиваясь, незаметно для остальных сунуть ему вместе с деньгами свернутую записку с признаниями во всем, во всем…

Сперман подумал, что пусть это и будет временным решением, хотя не был уверен, решится ли исполнить задуманное, но успокоился и начал перепечатывать черновик сочинения о котах.

Только пробило четыре, как раздался звонок в дверь. Спермана этот звук пронзил, наполнил леденящим ужасом. Он поднялся, чтобы выйти в коридор, и в дверь снова позвонили — дольше, чем в первый раз. После второго звонка слабая надежда, которую Сперман лелеял несколько мгновений, исчезла: это не мог быть он, Марсель… Должно быть, какой-нибудь идиот, шутник или торопливый курьер, припарковавший машину так, что она перекрыла движение… Да и вообще Сперман жил в странном месте, на улице красных фонарей: здесь какой-нибудь пьяный турист мог наудачу позвонить в любую дверь. Но все же… А вдруг это Марсель потной ручонкой случайно нажал на кнопку дважды?..

Сперман вышел в коридор, потянул за веревочку и открыл дверь подъезда.

— Да, кто там? — крикнул он.

Вместо ответа снизу прозвучал стон, будто кто-то, страдая от сильной боли, нуждался в срочной помощи, и этот человек кем бы он ни был, — издавая нечленораздельные звуки и постанывая, очень быстро побежал по лестнице наверх.

Сперман застыл. Что делать?.. Может, сюда мчится дикарь или пьяный одержимый, которым управляет похоть, превращая в опасного зверя?

— Кто там? — прорычал Сперман как можно громче.

И опять в ответ раздался такой же слезный стон и стремительно приближающиеся громкие шаги. Забаррикадировать, что ли, дверь?..

— Да кто там, черт возьми! — прокричал Сперман в последний раз, оглядываясь на дверь квартиры.

— Я… — прозвучал из глубины приглушенный голос. — Мар… сель…

О Боже, это был он; но что же произошло?.. Несчастный случай… на него напали… сбила машина… он ранен… Боже мой… Сперман чуть было не бросился вниз по лестнице, навстречу… помочь ему… Но не успел: в тот же миг Марсель появился на площадке. Согнувшись, он мчался к двери. Сперман распахнул ее, и Марсель устремился внутрь. На нем были другие, синие брюки и тонкая серая куртка до середины бедра. В комнате, он, все еще склонившись и постанывая, расстегнул курточку. На него… напали?.. Пырнули ножом?.. Избили?..

Марсель сразу же расстегнул белую рубашку под курткой и стал что-то ощупывать… Неужели у него в груди еще торчал нож?..

Нет, под рубашкой не было крови, но виднелось что-то белое и блестящее. Марсель ухватился за край и потянул. Раздался хлюпающий звук, будто что-то отклеивалось, как обои или упаковочный скотч.

Сперман боялся даже взглянуть, но постепенно до него стало доходить, что там, у Марселя на груди. У него на шее висел шнур с разноцветными бусинками. К шнуру была привязана веревочки, а к обоим концам веревочки — по узелку, которыми крепился плоский белый пластиковый пакет, как показалось Сперману — неужели он сходит с ума? — излучающий тепло. Марсель нагнулся ниже и полностью отделил пластиковый пакет от груди.

«Ножницы, ножик, — подумал Сперман, — но пока их найдешь…» Он ухватился за веревочку, привязанную к бусам, и за петельки на пластиковом пакете и дернул изо всех сил, так что веревка прорвала пластик. Марсель положил плоский пластиковый пакет на письменный стол Спермана.

— Рыба, — пояснил он.

Сперман потянул за уголок приоткрывшегося пакета. В нем лежала огромная жареная плоская рыба, еще горячая.

С рыбы, лежащей на столе в пакете, Сперман перевел взгляд на Марселя и увидел, что у того посередине голой груди — большое круглое пылающее пятно. Сперман был не дурак, неплохо умел подмечать и анализировать, но зачастую не мог провести самую очевидную связь. Однако в этот раз ему удалось мгновенно отследить причинно-следственную цепочку: в магазине Марсель пожарил или попросил пожарить самую большую и красивую рыбу, и (может быть, с помощью соучастника) сразу после жарки положил ее в пластиковый пакет, спрятал под одежкой на голом теле, чтобы тут же поспешить: к нему… И все тайком, иначе он мог просто положить рыбу в сумку. «Он украл ради меня…» — прошептал Сперман, пытаясь овладеть собой, потому что ему на глаза наворачивались слезы.