Истории моей мамы - Трауб Маша. Страница 11

– Твою ж мать, – говорила тетя Зина, заходя в квартиру, – Ольга, почему ты не живешь на первом?

У нас ей нравилось. Она занимала собой весь диванчик и пристраивала на огромном животе крошечный блокнотик – тетя Зина, несмотря на свои габариты, обожала мелкие предметы. Чем меньше, тем лучше. У нее был маленький блокнот, огрызок карандаша, крошечная сумочка, в которую помещалась только малюсенькая, кукольная расческа. Деньги тетя Зина прятала в лифчике, в недрах своей необъятной груди, так что кошелек ей был не нужен. Единственное, что доставляло ей неудобство, – маленький размер обуви, тридцать пятый. Мама, если мы ехали в Москву в отпуск, всегда привозила тете Зине обувь – то тапочки, то туфли на каблучке. Повариха встречала обновки безудержным восторгом. Шурик был рядом – помогал начальнице примерить, втискивая ее крошечную, но пышную ногу в туфли.

Зачем она приходила к нам? Мама делилась с ней секретами кавказской кухни. Надо сказать, что все эти рецепты, которые она диктовала тете Зине, были бесполезны – ни специи, ни фасоль для лобио, ни баранью ногу, ни айву достать было невозможно.

– Зачем тебе это? – спрашивала мама, когда тетя Зина вооружалась блокнотом.

– Для общего развития, – отвечала она, – ты вкусно рассказываешь.

Мама соглашалась читать кулинарные лекции, хотя у нее и без того было полно дел. Но на кухне стоял пакет с куриными окорочками, конфетами, майонезом и практически чудом – свежими помидорами. Тетя Зина никогда не выбрасывала продукты. Все, что возможно, она складывала в коробки из-под обуви и везла домой, а потом раздавала соседям и знакомым.

При своей полноте Зина отличалась удивительной пластичностью. У нее были потрясающие руки – руки танцовщицы. И на официальных праздниках она не только готовила, но и исполняла танцы народов Севера. Для нее сшили национальный костюм и выдавали за представительницу коренного населения. На сцене тетя Зина задорно притоптывала, трясла головой и грудью и уходила за кулисы под шквал аплодисментов.

– Как ты танцуешь, если сама переобуться не можешь? – удивлялась мама.

– Не знаю, мне нравится танцевать, – смеялась тетя Зина. – Машка, хочешь, я тебе шпагат покажу?

– Зина, умоляю, не надо. Я тебя потом не подниму! – кричала мама.

Муж тети Зины, Габа, для нее – Габчик, работал инженером. Представить, что у Зины такой муж, было невозможно. Красивый, высокий. Жену он очень любил. Хотя дома, для мужа, она вообще не готовила. Чтобы поесть, Габа ходил в столовую, где ел щи и картошку с мясом, приготовленную по рецепту и под присмотром жены.

– Ну вот как? – удивлялась моя мама.

– А что? Я же знаю, что он ест! – удивлялась тетя Зина.

При этом в их семье бушевали такие страсти, которые не снились даже молодоженам. Габа ревновал жену буквально к табуретке, на которой она сидела. Только к водителю Шурику не ревновал. Для своего шофера тетя Зина готовила – пирожки жарила, бутерброды строгала, супчик в термос заливала. И все переживала, что водитель портит ее репутацию – не толстеет. Иногда Шурик делился с Габой обедом. Может, поэтому и не набирал вес.

– Ну что мне с ним делать? – сокрушалась тетя Зина. – Не в коня корм. Одни жилы, мяса никакого.

– Тебя потаскай, так быстро похудеешь, – отвечала мама.

– И Габчик худеет, – продолжала расстраиваться тетя Зина.

– Ничего он не худеет. Успокойся.

Тетя Зина любила своего мужа пылкою любовью и ревновала не меньше, чем он ее. Стоило Габе задержаться на работе хоть на пятнадцать минут, повариха заставляла Шурика ехать ему навстречу. Она всегда предполагала самое страшное. Если у ее любимого Габчика случался насморк, то Зина была уверена: это гайморит и нужно делать проколы, чтобы откачать гной. Если у Габы болела спина, то она диагностировала паралич всего тела и била во все набаты. Поскольку про ее стряпню распространились легенды на ближайшие триста километров, то у тети Зины не было проблем с поиском лекарств, врачей и прочих услуг. Габчика она была готова залечить до смерти, лишь бы был под ее приглядом. Вот когда он лежал в кровати, а тетя Зина поила его бульоном, она была спокойна. Рядом сидел верный Шурик и лопал пирожки. Зина следила, чтобы на пирожок водитель намазывал сметану – так сытнее.

Я не помню, чтобы тетя Зина откармливала меня – к детям она была равнодушна. В том смысле, что не закармливала их, как поросят. Вот «мостик» в ее исполнении я прекрасно помню. Для меня это было шоком, как в цирке – толстенная тетя Зина легко выгибалась в ровненький высокий «мостик», а Шурик ее потом поднимал.

– Туда могу, назад нет, – веселилась повариха. Тогда я поняла, чего боялась мама – вдруг Зина так и останется в «мостике», не разогнется? И что мы с ней будем делать? Даже со второго этажа не спустим без Шурика.

Дядя Габа научил меня чистить рыбу. Он делал это легко, виртуозно, хирургически – тетя Зина смотрела и умилялась. Кости дядя Габа вынимал маминым пинцетом для бровей, а плавники отделял маникюрными ножничками.

– Не дам, – говорила мама, когда дядя Габа просил у мамы пинцет. – У меня потом брови рыбой пахнут.

Тетя Зина хохотала. И в результате за уху, которую она варила, за рыбное филе в исполнении Габы мама жертвовала и щипчиками, и ножницами.

Наверное, благодаря тете Зине и дяде Габе я никогда не считала, что муж и жена должны «подходить» друг другу. И всегда скептически относилась к фразам: «Вы так хорошо смотритесь вместе», «Вы такая красивая пара». Вот тетя Зина вообще не подходила дяде Габе, и они не были красивой парой. А уж когда они находились в одной комнате – это вообще был цирк: высоченный и худой дядя Габа и маленькая и круглая, как шар, тетя Зина. Но они очень любили друг друга.

– Только не говори мне, что и у них были проблемы! – сказала я маме. – Не разрушай мою веру в настоящие чувства! Они не были твоими клиентами! Не могли быть!

– Слушай. Обещаю, эта история будет со счастливым концом, – рассмеялась мама.

– Приехала ко мне Зина в обед и даже не присела. Сумку с продуктами бросила на пол, дышит тяжело. И Шурик за ее спиной маячит, не зная, с какой стороны ее подхватывать.

– Что случилось? – спросила я.

– Габа пропал, – выдохнула она. – Вчера утром ушел на работу и до сих пор его нет. У меня дурное предчувствие. Сон сегодня плохой снился. Умоляю, подключи Юрку своего, пусть его найдет!

– А на работе? – уточнила я.

– Нет его на работе! Шурик, подтверди!

Шофер кивнул. Утром они объездили весь поселок. Были у всех знакомых. Никто Габу не видел.

– Перестань паниковать, – велела я. – Может, его вызвали в город срочно. Или еще что-нибудь.

– Еще что-нибудь! Вот! Ты это сказала! – Зина не выдержала и разрыдалась.

Шурик тоже готов был расплакаться, не зная, как успокоить свою начальницу.

– Дай мне что-нибудь выпить, – потребовала Зина.

– У меня ничего нет. На работе бутылка осталась.

– Тогда точно поехали в милицию! – заявила Зина и начала подниматься. Шурик подхватил ее за талию – ну, то место, где у Зины предположительно была талия, – и бережно повел к выходу. Она продолжала причитать.

– Зина, мы в розыск не сможем подать, – сказала я. – Трое суток еще не прошло.

– Ты хочешь, чтобы я ждала трое суток? – всколыхнулась повариха.

Если бы у нее в руках был нож, она бы меня точно зарезала.

Юрка Соловьев уже привык к моим неожиданным визитам и не менее неожиданным просьбам, так что я надеялась, что он возьмет на себя Зину, будет ее успокаивать, а я поеду на работу.

Соловьев по-прежнему оставался главным начальником в милиции. В поселке жили тогда тысяч тридцать, включая детей, и Юрка всех чуть ли не в лицо знал. Так что если бы что-то случилось, он бы наверняка был в курсе.

Шурик погрузил Зину в «уазик», и мы поехали. Всю дорогу она мне про свой сон рассказывала, говорила, что у нее сердце еще вчера было не на месте. Она даже Габчику ужин приготовила, чего сроду не делала, а он с работы не вернулся. И не позвонил. А утром уже она оборвала телефон, но секретарша сказала, что Габа еще вчера уехал. Куда – понятия не имеет.