Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны - Песков Василий Михайлович. Страница 58

Прилетающие в Гуслею самолеты обыскивают, чтобы спиртное в деревню не проникало. Но проникает! И это главная из проблем индейцев сегодня.

Еще проблема — потеря жизненной ориентации, смысла существования. Ранее человека поглощала борьба за выживание. Сегодня выжить как будто легче, но молодежь ощущает бессмысленность жизни — самоубийств у индейцев в четыре раза больше, чем у белых людей на Аляске. А у молодежи в четырнадцать раз.

В доме Сэма я обратил внимание на то, что оружие — несколько дробовиков и винтовок — замкнуто в бочки. И, слава богу, удержался от вопроса: зачем это сделано? Оказалось, один из сыновей Элеоноры и Сэма, восемнадцатилетний любимец семьи, в прошлом году застрелился.

Самоубийство молодых людей, аборигенов этого края — тема особого разговора о жизни Аляски. А сейчас попрощаемся с гостеприимным домом, помеченным галереей лосиных рогов, и пройдем с его хозяином на берег Коукука, где он работает на бульдозере.

Двадцать пять лет назад Гуслея была на другом месте. Деревню почти каждый год затопляло. Перенесли сюда, где повыше, посуше, но просчитались: река моет берег. Несколько домов уже снесено. Под угрозой церковь и дом-магазин. Но, любопытное дело, жителей Гуслей разрушение берега, кажется, даже радует.

Причина простая: штат Аляска на спасение деревни выделяет хорошие деньги. Берег укрепляется насыпью и мешками с песком. Есть работа для нескольких человек. И община, кажется, молит бога, чтобы река продолжала свою работу. При мне, беседуя с Джоном Бинклей, богатырь Сэм сказал: «Джон, мы тебя любим и ценим, наш голос — всегда за тебя. Но ты, пожалуйста, думай о том, чтобы тут у нас в Гуслее было бы хоть немного работы».

Но основой жизни, как и сто, как тысячу лет назад, остаются охота и рыбная ловля. Для атапаска — это не только добыча еды и шкур, это радость существования в этих лесах.

Календарь тут — время той или иной охоты. Август — сбор ягод и охота на уток. Сентябрь — охота на лося. В октябре после первого снега добывают в берлогах медведей. Ноябрь — декабрь — охота на лис, на бобров, ловля петлями зайцев и куропаток, добыча куниц. И всю почти зиму охотятся на оленей, уходя от деревни иногда на сто километров. А в мае полетят гуси. В июне — июле деревня пустеет, все уплывают в летние лагеря ловить и готовить на зиму лосося.

Главная пища в деревне — рыба и лосиное мясо. Чавычу на зиму коптят, кету вялят на вешалах. Поймать рыбу — дело мужчин. Разделывают добычу исключительно женщины. Икру лососей тут никогда не ценили. Ее бросали собакам. Но сейчас приезжают торговцы, скупают икру для продажи японцам. Немалые деньги кое-кого соблазняют идти на смертный грех для индейца — в погоне за икрой бросать рыбу.

Лосятину на зиму добывают в первую неделю сентября, когда желтеют ивняки и березы. На охоту выходят на лодках. Подражая реву лосей, подзывают их к самой воде. Убитого зверя на лодке легко переправить в деревню. За сезон стреляют пятьдесят — семьдесят лосей. Добыча не является собственностью охотника. Ее сразу же делят — распиливают замерзшую тушу пилой.

Таким образом, мясо достается всем, в том числе старикам, уже не способным ходить на охоту.

Трапперство — охота на пушных зверей — дает деньги. Искусный охотник озолотиться не может, но все же имеет устойчивый заработок. Раньше в леса к избушкам уезжали зимой на собаках и в деревне держали их примерно полтысячи.

С 1966 года появились тут снегоходы. Их встретили недоверчиво, но вскоре оценили преимущество моторов перед собаками. «Мотор не устает», — сказал мне Франклин Саймон, известный в деревне добытчик волков. Но легкость, с которой можно теперь настигать зверя, позволяет больше и добывать.

Искушение добыть больше и заработать разрушает обычаи, этику атапаска-охотника. И все же старое правило не брать в лесу лишнего, с любовью и уважением относиться к зверю, рыбе и птице — «все живое имеет душу» — основа тысячелетней морали. «Мы не убиваем зверей, они сами себя нам отдают». Усердие в выслеживании и меткий выстрел охотник не припишет своей выдержке и умению, скажет: «Зверь отдал себя к вечеру». Промышляющий на реке скажет: «Рыба захочет — ее будет много, а не захочет — придет малым числом».

В Гуслее я все хотел познакомиться с самым хорошим охотником. Моей просьбы не понимали — «у нас все хорошие». Но есть же кому удача сопутствует чаще? «О, это называется: Счастливый Охотник». И указали домик на самом краю деревни.

Счастливым Охотником оказался шестидесятипятилетний Стив Этла. Он не стал скромничать и ломаться: «Да, я Счастливый Охотник».

Два животных в бытии атапасков играют особую роль. Черный медведь и ворон. И счастье охотника состоит не в умении добыть лося или пушного зверя, а выследить, где залег на зиму черный медведь. Стив Этла не стал отрицать, что дело требует опыта, наблюдательности и чутья, но подчеркнул: тут должно быть много удачи.

Медведей на Аляске два. Бурый, которого атапаски не любят и побаиваются. И черный медведь барибал. Черный медведь осторожен.

Выслеживают его по берегам речек, когда на землю упадет снег. Еле заметные продыхи выдают отошедшего ко сну зверя. Ищут берлоги усердно, по многу дней четыре-пять человек — «рано или поздно зверь отдает себя». Уважение и почет тому, кто заметит берлогу и, подняв руку кверху, скажет: «Он здесь!»

— Эта минута очень волнует сердце, и я испытал это множество раз.

Известие о находке берлоги приносят в деревню. И сразу начинаются сборы. Все мужское население, включая стариков и детей, идет на охоту.

— Вам бы интересно это было увидеть, — говорит Счастливый Охотник, — но кое-что я и сейчас могу показать.

На полке, как книги в библиотеке, стоят кассеты. Стив берет нужную.

— Прилетал тут японец, снимал охоту и вот прислал мне подарок…

На улице нудный августовский дождь. И старику приятно показать гостю, как это все бывает тут в октябре. Вся деревня, все мужское ее население, включая стариков и детей, движется к лесу, где обнаружен медведь. Женщины знают, куда собрались мужчины, но с ними ни единым словом об этом — таков ритуал.

«Он здесь!» — говорит теперь уже всем нашедший берлогу… Убитому зверю сразу удаляют глаза, «чтобы не видел неловкого с ним обращения». На большом костре парят мясо. На палочках поджаривают потроха. Чествуют нашедшего берлогу, вспоминают былые охоты, предание, пришедшее из «туманных времен».

Охота на медведя — больше, чем просто охота. Это единение мужчин-атапасков, приобщение к духу природы, посвящение молодежи в таинства лесной жизни…

Выключив телевизор, Счастливый Охотник размышляет о нынешней молодежи деревни, о важности уберечь для нее обычаи старины, понимание ценностей жизни и ее смысла.

Стив Этла считает, что его собственная жизнь протекла счастливо: «Много охотился, много видел, делал людям добро». Сейчас община дает ему подработать заготовкою дров. Кроме того, старик искусно делает лыжи и легкие лодки для охотников на ондатру.

На кресте церкви, которую видно в окошко дома, сидит, нахохлившись, ворон. Я открываю дверь — сфотографировать птицу, и наш разговор со Счастливым Охотником от медведя переходит на ворона. Эта птица у всех на севере почитается божеством. Атапаски тоже считают, что небо, земля и все живое кругом создано вороном. Ворон наблюдает за жизнью каждого человека. «Помолись ворону…» — говорят атапаски, благословляя кого-нибудь на серьезное дело. Церковь… Она есть в Гуслее. И постоянно открыта. Лежит открытой в ней Библия. Атапаски, живущие в этой деревне, — католики.

Но ко всему, что принесли сюда миссионеры, они относятся как к невредной формальности. Душа их отдана богу, именуемому Природой, а ворон — часть этой веры.

У молодежи при знакомстве в школе с наукой, с религиями белых людей лесная древняя вера подвергается испытаниям. На Аляске любят рассказывать случай в одной деревеньке. Мальчик-индеец сказал, вернувшись домой из школы: «Отец, учитель говорит, что люди произошли не от ворона, а от обезьяны». Ответ был строг: «Запомни, белые люди, может быть, произошли и от обезьяны, а мы — от ворона».