Ветры Дюны - Герберт Брайан. Страница 70

Он закрыл за ней дверь, включил несколько систем безопасности и явно расслабился. Кивком пригласив ее сесть у фальшивого камина в стене, Бронсо сказал:

– Дом Верниус не тот, каким был когда-то. Наши фабрики работают, и клиенты прилетают со всех концов галактики. Вокруг меня Икс превратился в машину, создающую огромную прибыль. Но я посреди всего этого одинок и забыт. Болиг Авати и Совет технократов вообще не видят необходимости в правящем семействе на Иксе. Они предлагают независимую конфедерацию.

– Мне жаль это слышать. – Джессика не понимала, чего он от нее хочет и чем она может ему помочь. – Я бы хотела как-то улучшить твое положение. Но в твоем сообщении говорится, что ты хочешь поговорить… о Пауле.

Она не могла открыть ему свое страшное решение.

– Приглашение пришло не от меня, миледи.

Дверь справа от нее открылась, и в комнату вошел Пауль – но не в костюме фримена, который обычно носил, даже вдали от Дюны, а в черном официальном мундире дома Атрейдесов, с гербом – красным ястребом. Вел он себя с ледяным достоинством, которое напомнило Джессике о Лето.

– Тебя пригласил сюда я, мама.

Джессика застыла: Пауль остановился рядом с Бронсо, человеком, который как будто порвал все связи с домом Атрейдесов.

– Пауль!

Время сжалось до единственного мгновения, и сразу вспомнилась вся подготовка Бене Гессерит. Если она действительно намерена совершить немыслимое, вот ее шанс. Пауль ничего не подозревает.

Когда она приняла решение остановить его, внутри ее всю словно выжгло. Сын поклялся стерилизовать еще одиннадцать планет. Нужно лишить его этой возможности, покончить с непрерывным разрушением.

Она сделала к нему шаг, надеясь на объятие. Можно нанести один смертельный удар – быстрый, неотразимый… и необходимый.

Глядя в его сильное лицо, вспоминая мальчика, который так страстно учился и внимательно слушал, который был гордостью ее любимого герцога Лето, Джессика почти потеряла решимость. Но она не могла передумать – и не потому, что убить Пауля предложили Бене Гессерит, но потому, что это было ее собственное решение.

Пауль сказал:

– Мама, не делай того, о чем ты думаешь.

Его слова, полные поразительной силы и властности, остановили ее в миг, когда она собиралась нанести удар. Рука Джессики дрогнула. Пауль более мягко добавил:

– Мне отчаянно нужна твоя помощь.

Он видел, что она готова на насилие, но не попятился, не создал даже небольшого безопасного расстояния между ними. Пауль оставался на месте.

– Никто не знает, что я здесь, и никто не должен узнать.

В комнате наступила тишина. Потом Бронсо сказал:

– Дело очень важное. Никто не знает, что мы здесь планируем. Стены защищены, мы можем говорить свободно.

Пауль кивнул.

– Крайности джихада стали слишком резкими. Мой собственный миф набрал необычайную силу, и Бронсо должен это изменить.

Лицо у иксианца было суровое, кожа бледная от жизни в подземном городе.

– Пауль просил меня начать борьбу с мифом о мессии, помочь людям увидеть, что он не полубог, каким его рисуют. И я согласился. – Холодная улыбка тронула его губы. – От всего сердца.

От удивления Джессика вскинула голову. Сердце забилось в груди.

Пауль продолжал:

– С вечера, когда погиб его отец, Бронсо не скрывал враждебности ко мне – поэтому никто не заподозрит, что я ему что-то поручил. Он будет принижать меня, опровергать то, что говорят Кизарат и принцесса Ирулан, высмеивать тех, кто слепо верит мне. После кровопролитий джихада самое время.

Джессика долго молчала. А когда заговорила, не услышала в собственном голосе никаких чувств.

– Этого… я не ожидала.

– Я знаю, какие насилия совершил, и знаю, что тебе это может казаться необъяснимым… и непростительным.

– Вначале я думал, что получу от этого удовольствие, – сказал Бронсо, – но чем больше я думал о предстоящей задаче – и связанных с ней опасностях, – тем больше сомневался, что уберегу свою шкуру.

Пауль искренне улыбнулся ему.

– И все равно мой вновь обретенный друг согласился выполнить мое желание, несмотря на огромную опасность. Он будет писать то, что больше никто не решится написать, и люди станут повторять его слова. Повторять все чаще – и думать.

– И как фанатики будут требовать моей крови! – сказал Бронсо.

На лице Пауля читалась решимость, которая помогла ему перевернуть империю и отправить фанатичные войска на сотни планет.

– Предназначение или судьба – называй как хочешь, мама, – показали мне, что предотвратить джихад невозможно. Я видел ужасные события своего будущего, но не мог изменить их. Точно так же стал пленником своей судьбы отец: он знал, что Арракис – ловушка, устроенная его врагами, но, зная это, вынужден был отправиться туда и попробовать выйти победителем. Возможно, это высшее проявление проклятия Атрейдесов. – Он замолчал, глядя на Джессику синими глазами. – Разве Бене Гессерит не говорят: «Пророки редко умирают своей смертью»?

– Не говори так! – сказала она и тут же поняла, какая ирония заключена в ее словах: ведь несколько мгновений назад она сама была готова убить его.

– Я больше не представляю благородный дом, принимая ограниченные решения относительно Каладана и дома Атрейдесов. Я стал кем-то совершенно иным, чудовищным предводителем, подобного которому никогда не видела вселенная. Мои воины устремляются в битву, выкрикивая мое имя, как будто оно способно спасти их и вселить во врагов смертельный ужас.

– Я знаю, знаю.

Она печально отвела взгляд.

Пауль заговорил быстрее.

– Став Муад'Дибом, я достиг точки, после которой нет возврата. Как Квисац-Хадерах, я увидел часть своего будущего и часть будущего человечества; я знал, что необходим, чтобы вести свои легионы от планеты к планете, неся знамена, с которых капает кровь. И для чего, мама? Только чтобы убивать, набираться сил и свергать старое? Конечно, нет!

Посмотрев на Бронсо, Джессика увидела, что тот, слушая, согласно кивает.

– Моя судьба – выступить в роли Лисан аль-Гаиба и Квисац-Хадераха, чтобы провести человечество через водовороты истории и достичь этой точки. Поворотного пункта.

Джессика искоса взглянула на Бронсо, потом снова на сына, но ничего не сказала.

– Из-за меня, мама, о нашем благородном доме годами, а то и столетиями будут говорить с ненавистью… какими бы достойными ни были дела наших предков, сколько бы добрых дел ни совершил я сам, прежде чем развернулась вся свирепость джихада.

Она чувствовала пустоту внутри.

– Тогда почему ты приказываешь стерилизовать еще одиннадцать планет? Насколько это необходимо, чтобы развенчать твой миф?

– Я увидел, что это нужно сделать. Это событие нарушит равновесие и повернет людей против меня. Чем отчасти поможет и деятельность Бронсо. Иначе ситуация будет ухудшаться, сильно ухудшаться, и, если Бронсо не начнет сейчас, будет поздно.

– Но одиннадцать планет? Столько людей – лишь бы доказать свое? – И тут, вспомнив о мэре Хорву, о его последователях и их глупом провозглашении независимости, она добавила: – И одна из этих планет Каладан?

Пауль отшатнулся.

– Каладан моя родина. Я никогда не причиню ему вреда.

– Каждая из этих планет – чья-то родина.

Джессика подумала, не допустила ли ошибку, не убив его, когда была возможность.

А он, словно прочитав ее мысли, сказал:

– Я понимаю, мама, как ты считала необходимым поступить со мной. Ты надеялась спасти как можно больше жизней. Я тоже на это надеюсь. Ты знаешь не все факты. Недавняя бойня в ленкивейлских монастырях вылилась в гибель менее ста пятидесяти человек. Я тайно организовал побег женщин и детей до появления священников. Руководители одиннадцати планет предупреждены, началась неофициальная эвакуация, и гильдейские корабли увозят население. Хотя я, конечно, буду отрицать все это с негодованием.