Избавитель - Михайлов Дмитрий. Страница 23

– Лар аще молчит. Все молчат. Я хочу в «Супер» сейчас.

Лар – Ваш знакомый?

Сульфат не ответило, но, подняв испуганные, полные слёз глаза, прошептало с отчаянием:

Неужели нас аще не найдут? Никогда?!

Василий поспешил успокоить его, сказав, что дорога рядом, автомобиль обязательно привлечёт к себе внимание и кто-нибудь непременно вызовет помощь.: Мимо уже проехало несколько автомобилей, они останавливались, даже было видно, как темные контуры пассажиров приникают к окнам, но через несколько секунд машины трогались с места и уезжали дальше.

Сульфат свернулось в комочек и снова заплакало. Василию стало жалко его, он обернулся в сторону куполов центра и бодро, желая и Сульфата заразить своей бодростью, сказал:

Знаете что? Мы пойдем туда.

Сульфат перестало плакать и подняло удивленные раскрасневшиеся глаза.

В «Супер»? Мы туда не дойдём.

– До него, кажется, всего два-три километра.

– Это много?

– Ну, за полчаса, думаю, доберёмся.

– А как мы туда поедем?

– Пешком пойдём.

– Как, без «такушки»?!

– Другого выхода я не вижу.

– А где выход?

– Нам нужно идти туда, – повторил Василий.

– Это же вон где! – испуганно сказало Сульфат, и Василию показалось, что у того даже спираль на голове начала выпрямляться.

– Дойдём, уж поверьте мне.

– Ты чего, дурёк, я аще не пойду!

– Отлично, тогда здесь подождите, а я мигом схожу и вызову помощь.

– Не, я с тобой! – вскочило Сульфат. Больше всего на свете сейчас оно боялось, что незнакомец его бросит.

Они двинулись в сторону развлекательного центра.

Тёмный сосновый лес был мрачен и пугал Сульфата. И пусть совсем рядом проходила трасса, изредка освещаемая фарами проезжавших автомобилей, всё же ему было не по себе.

Попробую поймать попутку, – сказал Василий и бочком вбежал на полутораметровую насыпь.

Сульфат испуганно последовало за ним.

Вам лучше остаться внизу, – посоветовал Василий, глядя на неловкие попытки звезды вечеринок взобраться наверх, но Сульфат было уверено, что Василий решил бросить его в этом страшном и одиноком месте, а потому упорствовало. С пыхтением и скулежом, оно штурмовало эту преграду на своих блестящих туфельках, каждый раз растягиваясь на гравии. Василия оно не слушало и после четырех или пяти безуспешных попыток сдалось.

– Я аще не могу.

Сказав это, оно притопнуло ножкой и хлопнуло ладонями по ногам.

– Ай, – воскликнуло оно, как только руки коснулись ног.

Взглянув на свои ободранные в кровь ладошки, Сульфат запрокинуло голову и с выражением мученика застонало.

– О, боже! Что с моими желудками!

Василий спустился вниз и молча, слушая поток проклятий в свой адрес, поднял того на насыпь, но и наверху Сульфат продолжало приседать, дуть на ладони и обильно выражать свои страдания в устной форме. В конце концов, разозлившись на свои руки, причинявшие ему столько мук, оно стало колупать свои раны, отчего окончательно впало в исступление. Только показавшаяся на дороге пара огоньков фар потихоньку успокоила его, и перекошенное болью лицо Сульфата с двумя ссадинами на носу замерло в наблюдении за приближающимся автомобилем.

Василий взмахнул рукой – автомобиль пролетел мимо, даже не сбавив скорость.

Друзья по несчастью пошли дальше, прижимаясь к кромке дороги и периодически оглядываясь назад. Сульфат уже не стенало, но выглядело подавленно.

– Слышь, тебя как кличут? – спросило оно, изнывая уже от тишины.

– Василием, – неохотно ответил Василий.

Как странно, в Аду он мечтал оказаться на Земле и, встретив кого-нибудь из живых, говорить с ним часами, и вот его мечта сбылась, но беседовать отчего-то совершенно не хотелось.

Имя священника почему-то развеселило Сульфата.

– Василием-масилием. Хы-ы-ы, – заскалилось оно. – Знаю, это в честь Василия Грозного. А я Сульфат.

– Сульфат? – удивленно переспросил Василий.

– Ага, – улыбнулось то, приняв удивление за восхищение. – Это в честь предка моего, кажется, деда или прадеда. Был один такой умный, натурально. Он еще в бутылке жил. С коньяка.

Сульфат расхохоталось своей шутке, которую, благодаря образованию, могло понять только оно. Миф о своём знаменитом предке был, конечно, почерпнут из курсов, правда, рассказы о Сократе и Диогене Синопском, жившем в бочке, перемешались сейчас в его голове с восточными легендами о джинне из лампы и выдали вот такой «коктейль Молотова» в бутылке «с коньяка». Вопрос, как мог человек поместиться в бутылке, его интересовал мало: на курсах, как ему казалось, определенно сказали: «Сульфат жил в бутылке», а, значит, жил! Баста! (Ну, что же, все мы иногда делаем ошибки). А вот то, что бутылка была с коньяка – это уже оно само только что придумало!

– Я ещё ребенка своего хотело так назвать, – продолжало Сульфат, – а потом назвал Жека. Кулёвенько, да, «Жека»?! Кажись, Жека! Пожди! Нет, Жека – это у Татьяны, а у меня кто? – Сульфат на минутку задумалось, а затем элегантно прихлопнуло себя по лбу ладошкой. – Ай! Гибралтар! Точно!

Оно подняло глаза к небу и значительно повторило имя, вслушиваясь в каждый слог:

– Гибралтар. Кулёвенько, да?

Но Василий, как ни странно, отнесся к имени на удивление равнодушно. «Раз путается в именах, то ребёнок не с ним, а раз дитя не с ним, значит он – отец», – логически заключил он (наконец-то представилась возможность определить пол собеседника!) и спросил:

– Он сейчас с матерью?

– С кем? – переспросило Сульфат.

– Матерью, ну… Женой Вашей… Любовницей, как у Вас это называется? Кто его рожал?

– С Петрусией что ли?

– Ну… Я не знаю…

– Мы с Петрусией шли мимо центра репа… Ретра… Ну там, где детей делают. Петрусия сказал: ко-че, давай зайдем – мы зашли, сдали, чо нужно и аще всё.

– Так Вы что, ребенка своего никогда не видели?

– Не, чо, я брало её с интерната один раз! Куда-то надо было с детьми ехать… Не помню… Давно было, аще. Я и с Петрусией-то больше не виделась.

«Теперь – лась» – отметил про себя Василий, но вслух произнес: «Понятно».

На трассе снова появился автомобиль. Василий махнул рукой и осторожно отодвинул Сульфата в сторону от проезжей части. Автомобиль снизил скорость, однако когда они поравнялись, из раздвинувшегося прозрачного купола навстречу уху Василия вылетел кулак и ударил священника с такой силой, что будь тот жив – непременно скатился бы с насыпи. Сейчас же вместо этого раздался глухой удар, как о камень, а из салона – пронзительный вопль и такой отборный мат, что просто уши сворачивались. Автомобиль снова набрал скорость и скрылся среди сосен.

– Здесь слишком опасно, – заметил Василий, почесав ударенное ухо и глядя вслед удалившейся машине. Ничего не говоря, он с неохотой подхватил Сульфата на руки и спустился с ним вниз. Сульфат не артачилось.

Спускаясь, Василий обратил внимание на еле заметный голубой луч, тянувшийся в стороне вдоль дороги высоко над землей. Луч походил на блестящий натянутый провод, но сияние его было очень тусклым и равномерным по всей длине. Где он начинался и где заканчивался – определить было невозможно.

Они пошли дальше под сенью сосен, преодолевая бесконечные бугры и ямки. Идти по неровной, мягкой от опавших иголок земле на высоких каблуках, как у Сульфата, было крайне неудобно. Гермафродит спотыкалось о ветки, разъезжалось на шишках, а противные иголки кололи пальцы ног через открытые носы его туфель. Прибавьте к этому комаров, холод и тишину, в которой они шли, и даже Вы согласитесь, что это – невыносимые испытания. Сульфат же впервые оказалось в подобной ситуации, и потому для него это были трудности особого порядка.

Поэтому Сульфат шло медленно, делая маленькие шажки, и в то же время без умолку рассказывало о своих многочисленных друзьях-подругах, а особенно о Манарелле, в которую оно влюбилось до беспамятства, так что если в ближайшее время не встретит её, то не сможет больше жить. Однако рассказчик быстро выбивалось из сил, и с каждой минутой в его голосе всё меньше звучало бодрости, всё медленнее текла речь, длиннее становились паузы.