Немцы в городе - Оутерицкий Алексей. Страница 42

– Вы обязаны были делать это согласно инструкции, товарищ майор. Именно для этого вы были внедрены на фабрику. Не могу поверить, чтобы специально подготовленный офицер, профессионал вашего уровня…

Меня словно шарахнули чем-то увесистым по голове и хаотичные обрывки мыслей вдруг стали складываться во вполне внятную мозаику. Я словно перенесся в тишь кабинета отца, почти физически ощутил спиной прохладную упругость кожаного дивана, и в памяти тут же всплыло название «Генератор Митчелла» с его необычными характеристиками, и все это в увязке с фабрикой «Текстиль». Но почему, черт возьми, я не удосужился сообразить все это раньше?

Потом в мозгу быстро пронеслись воспоминания обо всех происходящих на фабрике странностях, об этих непонятных провалах в памяти, а если приплюсовать факт, что я за неделю каким-то образом превратился в настоящего культуриста и перестал влезать в свою одежду, а еще то, что я круглыми сутками жру собачий холодец и мне все мало и хочется еще, а еще мне постоянно хочется пить, и…

– Думаю, он фиксировал, товарищ полковник, – неожиданно для себя сказал я, делая шаг вперед. – Возможно, это его докладную я нашел за наждаком.

Двое резко обернулись.

– Это еще что за явление… – сказал, прищурившись, седой.

Неприметный приблизил к нему голову, что-то тихо сказал и седой, не сводя с меня глаз, едва заметно кивнул.

– И где сейчас эта докладная? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Наверное, за наждаком и валяется, если там… ну, в наждачной… никто не прибирался. По крайней мере, я бросил эту бумажку там. Где и нашел… Только, боюсь, вряд ли она чем-то вам поможет. В ней чушь какая-то. Просто пара обрывочных фраз.

– За наждаком? – переспросил седой и посмотрел на мужичонку, имени которого я не знал. Да я и видел-то его всего пару-тройку раз.

– Я знаю, о каком месте он говорит, товарищ полковник, – сказал он. – Разрешите проверить прямо сейчас?

Тут послышался звук работающих двигателей и из-за угла первого ткацкого медленно, одна за другой, выплыли три специфические машины, называемые в простонародье «луноходами».

– Ладно, – сказал седой, посмотрев на часы. – Вы, майор, немедленно отправляетесь за своей запиской, а мы… – Он приподнял руку, подзывая своих, и через секунду, рассеянно посмотрев вслед умчавшемуся мужичонке, оказавшемуся майором госбезопасности, уже отдавал короткие четкие распоряжения: – Всех, находящихся на площади, погрузить в спецмашины. Милицейские и военные едут своим транспортом. Далее… Собрать все разбросанные вещи, упаковать их в пакеты, снабдить подробной сопроводительной документацией и…

Я поспешил к своим, которые тут же замолчали и вопросительно уставились на меня.

– Все, ребята, – сказал я, глядя на Тамару. – На сегодня работа закончена. А может, и вообще. По-крайней мере, думаю, это надолго.

– Господи! – Наташа всплеснула руками. – Куда нас еще?

– У органов имеются к нам вопросы, – сказал я.

– Живее, живее! – командовал капитан, в то время как сержанты с оклемавшимися собаками загоняли протестующих работяг в фургоны.

– Чего-то он мрачный, мент этот, – заметил Викентьич.

Он подставил локоть Наташе и она охотно взяла его под руку. Тамаре я не мог предложить руку по известной причине, но очень надеялся, что она не откажется от моей помощи, когда настанет наша очередь забираться в «луноход». Уж очень хотелось мне еще раз прикоснуться к ее горячей коже.

– Наверное, ему еще не доводилось быть задержанным, – предположил я, думая, не рискнуть ли мне ее обнять. Все равно у Тамарки заняты руки и влепить мне пощечину она не сможет…

Мне было хорошо в тенечке, на скамейке, обдуваемой приятным теплым ветерком. А вот родители выглядели не очень. Они, конечно, старались не показать виду, но у матери были покрасневшие глаза, а отец вел себя столь откровенно наигранно бодро, что уж лучше бы он тоже куксился. С другой стороны, чего с них было взять. Родители есть родители, вечно у них по поводу всего чрезмерные волнения.

«Прощай, среди снегов среди зимы никто нам лето не вернет… прощай, вернуть назад не можем мы в июльских звездах небосвод», – разносился по парку умеренно-громкий баритон Лещенко из далекого динамика.

– Апельсины, – сказала мать, вытаскивая из пластикового мешка увесистый пакет из плотной пергаментной бумаги. Она поставила пакет на скамейку и спросила, не заметив у меня энтузиазма: – Чего?

– Да как-то не очень мне все эти апельсины, – сказал я, хотя, разумеется, не стоило бы этого говорить, а лучше было изобразить радость. – Спасибо, – подумав об этом, сказал я.

– Странно, – сказала мать, – всегда любил… – Она помолчала и добавила: – Ничего, отдашь кому-нибудь. У тебя ведь тут есть друзья?

– О! – сказал я. – Да сколько угодно!

На дорожках парка было множество скамеек и все они были заняты, хотя большинство народа предпочло сегодня валяться на траве. Люди в больничных халатах играли в шашки, шахматы, домино или просто общались. Карты были запрещены – почему-то считалось, что находящимся здесь нельзя волноваться, а игра в карты этому способствует. Странные люди, эти врачи. Как будто нельзя возбудиться от проигрыша в шахматы. Правда, с неделю назад, после того как кто-то из проигравших огрел своего более удачливого соперника шахматной доской по голове, как это сделал Крамаров в фильме «Джентльмены удачи», главврач обещал запретить любые игры на твердых досках, какими бы интеллектуальными они ни были.

Многие гуляли по дорожкам или сидели под деревьями, и нигде не было ни единого мрачного лица. Точнее, таковые были, но не у наших, а у приглядывающих за нами мордоворотов в белых халатах, которых здесь было до чертиков.

Мать вздохнула, осторожно покосилась на меня. Или на отца – я сидел между ними и определить это было затруднительно.

– Это ведь не дурдом, правда? – озабоченно повторил я.

– Ну разумеется, нет, – сказал отец. Сказал чрезмерно быстро и бойко, как и минуту назад, поэтому я опять не поверил. – Это отличная ведомственная клиника при Министерстве обороны. Сюда, между прочим, всегда было не так-то просто попасть, даже сотрудникам. Знаешь, какие здесь собраны врачи. Лучшие из лучших, цвет отечественной медицины. Да я сам тут лет пять назад желудок лечил. Ты должен помнить, мать ведь тебя тогда вытянула разок меня навестить.

– Да помню я… – вяло сказал я и умолк.

– Что-то не так? – спросила мать.

– Да все тестируют, тестируют… Каждый день какие-то дурацкие вопросы и какие-то дурацкие процедуры.

– Обычное для оздоровительных клиник дело, – сказал отец.

– Это из-за генератора? – спросил я. Потом склонился вперед и оперся подбородком на ладони поставленных локтями на колени рук, что не помешало мне заметить боковым зрением, как отец и мать быстро переглянулись.

– А я ведь спрашивала перед уездом, – помедлив, тихо сказала мать. – Ты сказал, что запер.

– Но я ведь действительно думал, что запер, – огрызнулся отец. Судя по интонациям, свою вину он не отрицал. Он тоже помедлил, потом спросил: – Тебя-то чего потянуло в сейф залезть?

– Да читать нечего было. Думал, может, найду что интересное.

– Вот и нашел, – бросила мать опять не мне. – Кабинет тоже неплохо бы было запереть.

– Да чего теперь-то, – все так же виновато сказал отец.

– Там здорово, – сказал я. – Прохладно. И диван удобный.

Мы помолчали.

– Ты никому об этом не рассказывал? – спросила мать. Я промолчал, ожидая уточнения. – Ну, про то, что видел в сейфе… – Я опять промолчал. – Понимаешь, Саша, это секретные бумаги, и если кто-то узнает, что отец не запер сейф… Даже названия находящихся там документов нельзя произносить вслух, а сами документы, кстати, запрещено брать на дом. – Краем глаза я заметил, что она выразительно посмотрела на отца.

Тот виновато закряхтел, а я наконец сказал:

– Да никому я не рассказывал. Больно надо.

– Ну, слава богу, – сказала мать. Потом, после паузы, заметила: – Сеня, конечно, тоже хорош. Ну зачем было отправлять… – она кинула на меня взгляд, – ребенка на «Текстиль», если тот входит в перечень объектов, которые, предположительно, подпадают под воздействие.