Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич. Страница 18
Первые выстрелы батарея сделала 10 ноября. Наш командир решил пристрелять первое орудие и убедиться в боевой готовности огневиков. Цель накрыли третьим выстрелом. Для начала это было неплохо.
А на другой день началось наступление, которому предшествовала артподготовка. Команда «по местам» прозвучала, когда все еще спали. Было совсем темно. Моросил дождь. Но уже через пару минут расчеты заняли свои места возле орудий. Все немного волновались, но действовали достаточно четко.
Оказалось, что артиллерии вокруг много. Стреляли и справа и слева. Несколько вражеских снарядов разорвались вблизи наших позиций, но многие этого даже не заметили. Сильная стрельба продолжалась около часа. Рассвело, и стали видны серьезные и сосредоточенные лица товарищей. Через некоторое время уже можно было услышать пулеметные и автоматные очереди, отдельные винтовочные выстрелы.
Часам к десяти характер стрельбы существенно изменился. Появились новые цели. А огневики лишь мысленно представляли неприятеля и вслух повторяли команды:
– По пулемету… гранатой… взрыватель осколочный… заряд четвертый… угломер 34–20… прицел 7–4… уровень 30–00… первому… один снаряд… огонь!
Затем через полминуты:
– Правее 00,1… прицел больше два… один снаряд… огонь!
Еще через полминуты:
– Батареею… веер сосредоточенный… два снаряда… беглый огонь! – И наконец: – Стой… записать – пулемет.
На огневой позиции появился долгожданный старшина и позвал по одному человеку от расчета с котелками за кашей. Однако в этот день позавтракать нам не пришлось. Поступила команда командира батареи выкатить первое орудие на прямую наводку.
Около двух километров гаубицу тащил «Студебекер», а дальше расчет покатил эту почти трехтонную дуру с узкими колесами по осеннему бездорожью, через кусты и рытвины. На полпути помогли пехотинцы. С их помощью 600 метров прошли меньше чем за час. Все были мокры с головы до ног от пота, грязи и дождя. Но зато стала видна обстановка.
Перед нами тек широкий Сож. Слева, возле большой деревни Ветка, войска уже форсировали реку и вели бой на противоположном берегу. А с правой стороны из-за монастырской стены по переправе била минометная батарея. Ее-то и предстояло уничтожить.
Минометов видно не было, и нашей целью была кирпичная стена, расстояние до которой едва ли превышало 700 метров. Выставив орудие и прицелившись, я приказал беглым огнем выпустить три снаряда с фугасными взрывателями. В облаке красной кирпичной пыли ничего не было видно. Но минометы замолчали.
– Сейчас обрушатся на нас, – как бы про себя пробурчал Егоров, и все, переглянувшись, почему-то попятились в сторону пехотных окопов, расположенных метрах в двадцати от нашего орудия.
Прошло несколько минут, а минометы все еще не стреляли. С НП прибежал старший сержант – командир отделения разведки – и передал нам благодарность командира батареи и команду возвращаться на огневую.
Обратный путь был еще труднее. Дождь усилился, орудие, казалось, стало тяжелей, да и пехотинцы теперь уже нам почти не помогали.
На следующий день, когда дивизион перебазировался на другой берег, расчету удалось сбегать к монастырю. Стена, по которой стреляли, была частично разрушена, а за ней валялись ящики из-под мин. Судя по всему, минометы не пострадали, хотя мы их и записали на свой счет. Но было ясно, что выстрелы вынудили противника уйти с этого удобного для него места и облегчили нашим войскам переправу через реку.
Это, пожалуй, и все о том бое. Он хорошо запомнился только потому, что был первым. Впереди было еще много боевых операций, но их подробности стерлись из памяти.
К этому можно лишь добавить, что еще некоторое время артиллеристы поддерживали пехоту в боях за освобождение Гомельщины. А за успешные действия войсковым соединениям и частям Верховное командование нередко присваивало имена, отражающие места сражения, и награждало орденами. Вот и наша 22-я дивизия стала Гомельской краснознаменной артиллерийской дивизией прорыва Резерва Главного Командования.
Мужчины, не служившие в артиллерии, вряд ли представляют себе, сколько сил надо затратить на рытье артиллерийских окопов. Но мы-то это хорошо знали. Окоп под гаубицу должен иметь диаметр 6 метров и глубину 0,6 метра без учета высоты бруствера. На такую же глубину надо еще выкопать окоп под передок (ящик с сиденьем на колесах, соединяющий орудие с машиной) площадью 1,8 ? 1,5 метра и два ровика под снаряды размером 1,5 ? 1,5 метра. И кроме того, для укрытия расчета требовалось два окопа площадью 2 ? 0,6 метра и глубиной 1,7 метра. Под автомобиль нужно было копать окоп глубиной не менее 1,5 метра. Обычную землянку строили площадью 5 ? 2 метра и глубиной 1,5 метра. Таким образом, средний суммарный объем земляных работ, выполняемый одним расчетом, чаще всего превышал 50 кубометров, не считая строительства землянки для офицеров, да еще переноса бревен для накатов (укрытий землянок).
За время строительства огневых позиций взвод управления оборудовал наблюдательный пункт: рыл блиндаж, протягивал телефонную нитку к огневикам, налаживал радиосвязь. Разведчики вели непрерывное наблюдение за противником, засекая огневые точки, а связисты передавали их координаты старшему на батарее.
На фронте часто можно было услышать такую шутку-прибаутку:
Кто ее выдумал – неизвестно. В кавалерии и морфлоте я не служил, а вот за артиллеристов и пехотинцев обидно. Особенно за артиллеристов. Уж столько работы ложилось на их плечи, что и подсчитать практически невозможно. А лодырями они уж точно не были.
Не следует думать, что копать землю просто. На первый взгляд кажется, что наступить ногой на лопату и отбросить несколько комков земли на один-два метра может практически каждый. Но это если земля мягкая, копает один человек и никто ему не мешает. А вот организовать работу на твердом грунте так, чтобы несколько человек часами работали в узком окопе да еще с максимальной нагрузкой, – тут нужна была особая наука. В нашем расчете ею лучше всех владел наводчик Гарош, который и командовал строительными работами.
Копали все по-разному. Наиболее сильными в расчете были Малинин и Хомяков. Малинин мог не останавливаясь кидать землю несколько часов подряд, а Хомяков имел персональную лопату, которой подхватывал за один бросок земли в два-три раза больше, чем остальные. Но зато если Хомякову поручали вырыть небольшой окопчик под передок, то для этого ему могло и суток не хватить. Вот уж поистине был он человеком коллективного труда.
Самым физически слабым в расчете был маленький чуваш Кусьмин. Его обычно ставили на наиболее мягкий грунт, а когда начинали строить землянку, он всегда укладывал бревна наката. В этом ему равных не было. В наших землянках песок никогда не сыпался на головы.
Главными инструментами у нас были лопаты и пилы. Их воровали в других частях, из-за них иногда ссорились, их искали в брошенных окопах и выпрашивали у трофейных команд.
Солдаты быстро научились сокращать объем земляных работ. Учитывая, что стрелять во все стороны никогда не приходилось, размер окопа для орудия уменьшили, а полную глубину стали делать только под колесами гаубицы. Ровики для укрытия не копали совсем или делали только один вместо двух. Окоп для машины сооружали так, чтобы укрыть спереди двигатель с радиатором, а сзади – только колеса. Все эти ухищрения хотя и были нарушением устава, однако вполне себя оправдывали, особенно когда в расчетах не хватало людей. А так было почти всегда. Уже через месяц оборудование огневой позиции занимало не более пяти часов. Научились. И уставать стали значительно меньше.
Кроме земляных и строительных работ, расчет много времени тратил на чистку гаубицы. Чистили ее регулярно после каждой стрельбы, после дождя и после переезда по пыльной дороге. Нам всегда казалось, что такое чистоплюйство было излишним. Однако лейтенант Леноровский неуклонно заставлял нас заниматься этим делом.