Глубина в небе (сборник) (перевод К. Фалькова) - Виндж Вернор (Вернон) Стефан. Страница 201

Болтушка поскребла челюсть когтем.

— Так, вот что. — Она величественно откинулась в кресле, чуть не соскользнула на пол, но удержалась. — В эти великие времена мы все должны трудиться сообща! — Из недавней речи Ортеги, простое попугайство. Но, отвечая на дальнейшие вопросы Хамида, Болтушка продолжала в совершенстве имитировать президента Срединной Америки. Хамид ржал как ненормальный. Ортега принадлежал к Пятерке возвращенцев, был он человеком невеликого ума, но напыщенным и самоуверенным. Тех крох знаний о мире Вовне, каких он нахватался, оказалось достаточно, чтобы вознести его на вершину мировой власти, и это уже о многом говорило. Ларри Фудзияма сказал бы, что они пятеро — очень крупные рыбки в очень маленьком пруду.

Болтушка обожала такие игры и увлекалась до самозабвения. Замахав лапами в воздухе, она потеряла равновесие и таки свалилась с кресла.

— Упс!

Она вскочила обратно, покосилась на Хамида и покатилась со смеху. Почти полминуты оба не могли успокоиться. Это и раньше случалось; Хамид был уверен, что Болтушка не воспринимает юмора уровня выше клоунских шуточек, но сейчас в ее смехе слышались нотки настоящей, личностной самоиронии.

— О господи! — Она плюхнулась мордой на стол, делая вид, что задыхается от хохота. Передними лапами обхватила свою шею, словно насилу успокаиваясь.

Смех перешел в редкое пофыркивание, а затем утих, сменившись уютным молчанием. Хамид протянул руку и взъерошил жесткую шерстку на лобной мембране Болтушки.

— Ты хорошая девочка, Болтушка.

Темные глаза распахнулись и взглянули на него. Из груди зверюги вырвалось нечто вроде вздоха, так что под ладонью Хамида по шерсти прошла слабая дрожь.

— Конечно, — ответила Болтушка, — конечно.

Хамид оставил шторы частично раздвинутыми, а окно приоткрытым, чтобы Болтушка могла сесть там и выглядывать наружу. Он лег на кровать в темноте спальни и стал смотреть на силуэт Болтушки, очерченный потоками серебряного и золотого лунного света. Нос Болтушка прижала к шторе, а длинную шею вытянула так, что голова и плечевые мембраны смотрели на улицу под удобным углом. Она постоянно дергала мордой туда-сюда на пару миллиметров, словно снаружи ее что-то очень занимало.

В лесу едва слышно стрекотали тараканы, и всё. Болтушка сидела совсем тихо, по крайней мере в диапазоне слышимости Хамидовых ушей. Он был ей за это благодарен. И вправду хорошая девочка.

Он вздохнул, натянул одеяло до носа. День выдался длинный, из тех, что определяют задачи жизни на долгий срок.

Следующие несколько дней придется держаться очень осторожно, не совершать вылазок в Маркетт и Анн-Арбор, не оставлять Болтушку без присмотра. Во всяком случае, защита, предоставленная слизняком, внушает уверенность. «Лучше рассказать Ларри о втором ансибле, чем черт не шутит…» Если «Равна и Когти» поманят этой игрушкой правительство… самый опасный вариант: что бы там федералы ни болтали про ограничения на торговлю с частниками, они своих бабушек на органы продадут во имя общепланетного блага. Слава богу, ансибль у них уже есть или им его пообещали.

Забавно. После стольких лет и мечтаний оказалось, что истинную ценность для внешников представляет Болтушка.

Хамид был приемным ребенком. Как только родители сочли, что он поймет суть этого понятия, так сразу и рассказали. И в те же ранние годы он каким-то образом догадался… что отец привез его из Запределья. Хусс Томпсон сумел утаить это от общества, хотя правительство, несомненно, в курсе и покрывает его. В те ранние годы, когда из Хамида пытались сделать великого математика, тайное знание о собственном происхождении осчастливливало Хамида, ведь он думал, что родители его искренне любят. Он считал, что, коль скоро явился Извне, это дает дополнительную опору свойственному приемышам ощущению собственной значительности, богоизбранности. Он воображал себя принцем-изгнанником. А когда он вырос и прилетели запредельные корабли… Он подумал, что это судьба.

Хамид поступил в спецшколу в восьмилетнем возрасте и поначалу воспринял это как часть своей судьбы. Родители так в него верили, пускай даже тесты не показывали никаких особых дарований… В тот год он, можно сказать, лишился девственности. Он не был гением, что бы там ни твердили предки. Слезы, упреки, настояния. В конце концов мама взяла и бросила Хуссейна Томпсона. До тех пор, пока тот не сдался и не позволил перевести ребенка в обычную школу. Но прежняя семейная жизнь так никогда и не восстановилась. Мама приходила все реже, визиты ее становились все короче, и общаться с ней было все тяжелее. Но минуло еще пять лет, прежде чем Хамид возненавидел отца. Это произошло волей случая: он подслушал разговор старших. Оказалось, что Хуссейна наняли воспитать Хамида именно таким образом: запихнуть его в школу для одаренных детей, искорежить и разрушить его судьбу. Папаша даже не отрицал обвинений мальчика. Он лишь что-то мямлил в свое оправдание, и это было хуже, чем ложь. Если Хамид и принц, то уж точно его враги питают к нему лютую ненависть.

Воспоминания оставили труднозаживающие раны и частенько возвращались, обычно перед сном. Однако этой ночью к ним прибавилось и нечто новое, волшебно-ироническое. Подумать только, все эти годы принцессой-изгнанницей была Болтушка!

Прозвучало резкое шипение. Хамид рывком проснулся, перепуганный и озадаченный. Перекатился на край кровати, протер глаза. В окно заглядывали только звезды. Болтушка! Она больше не сидела у подоконника. Ей, наверное, кошмар приснился. Это случалось редко, но неизменно впечатляло. Как-то зимней ночью Хамида разбудили звуки жуткой грозы. Сейчас ничего похожего на тот грохот, но…

Он поискал взглядом стопку одеял, где Болтушка свила себе гнездышко. Да. Она там и смотрит в его сторону.

— Болтушка? Ты чего? Все хорошо.

Она не ответила. Шипение стало громче. «Это не Болтушка». На миг его сонный мозг парализовало страхом, как у кролика перед удавом. Потом Хамид взял себя в руки и прищурился в полумраке: никого. Звук шел от телефона, но экран оставался темным. «Чушь какая-то».

— Болтушка? — Он ее никогда еще такой не видел. Глаза широко распахнуты, вокруг радужек видны белки. Передние лапы вылезли из-под одеял, когти выпущены и продрали в пластиковой плитке пола глубокие борозды. По морде зверюги стекала струйка слюны.

Он встал и направился к ней. Шипение перешло в голос. Голос произнес:

— Она мне нужна. Человек, она мне нужна. И я ее получу.

Ее. Болтушку.

— Как ты вылез на мой канал? Ты не имеешь права сюда врываться.

Хамид понимал, что порет чушь, но ему требовалось как-то стряхнуть кошмарное наваждение.

— Мое имя Когти. — Хамид вдруг вспомнил коготь на эмблеме «Равны и Когтей». Когти. Да уж. — Мы сделали тебе щедрое предложение. Мы были терпеливы. Теперь так не будет. Я заберу ее. Если придется укокошить вас всех, м-мясных, пускай, но я ее заберу.

Шипение почти стихло, но говорили по-прежнему словно из звукосинтезатора, притом дешевого. Построение фраз и акцент — как у Равны. Либо это одно и то же существо, либо они английский учили по одному учебнику. Впрочем, Равна была просто рассержена, а эта тварь как белены объелась. Не считая легкой запинки на слове мясных, голос звучал непреклонно. И по нему становилось совершенно ясно, зачем внешнику Хамидова любимица. В словах незнакомца слышался голод, стремление овладеть или сожрать.

Гнев Хамида превозмог ужас.

— А не пошел бы ты, монстряка из комиксов! Мы под защитой, если даже ты не блефуешь…

— Блефую? Блефуаввафррр… — Голос сорвался на сдавленный булькающий вопль, но крик Болтушки перекрыл и его. Спустя миг бульканье утихло. — Я не блефую. Еще часа не прошло, как Хуссейн Томпсон на собственной шкуре испытал, что значит встать у меня на пути. Ты сдохнешь вместе со всеми своими сородичами, если не отдашь мне то, чего я требую. Вижу, рядом с твоим… домом… припаркована наземная машина. В течение часа ты должен быть в пятидесяти километрах к востоку отсюда, иначе ты узнаешь то, что до тебя уже узнал Хуссейн Томпсон. Что я не блефую.