Глубина в небе (сборник) (перевод К. Фалькова) - Виндж Вернор (Вернон) Стефан. Страница 210

— Но телепаты, — сказал Хамид.

Тот, кто был некогда его подругой, ответил тенором:

— Да, между собой. Но это не шестое чувство. Ты всегда это знал. Я люблю поговорить. Я же Болтушка. — Писк, шипение: самый краешек их беседы между собой на полосе частот шириной двести килогерц. — Извини, что я сбежала. Мы все еще в смятении. Я точно не понимаю, кто я.

Болтушка оттолкнулась и влетела на мостик. Поравнявшись с Хамидом, уцепилась за потолок. Протянула к нему голову, но с такой осторожностью, словно он был незнакомцем. «То же и я чувствую к тебе», — подумалось Хамиду. Однако он потянулся к ней — взъерошить мех на шее пальцами. Она отлетела прочь, пересекла комнату и устроилась меж других Когтей.

Хамид смотрел на них, а они — на него. Ему явилось внезапное видение: стайка длинношеих крыс изучающе осматривает добычу глазками-бусинками.

— Ну. Кто из вас настоящий господин Когти? Монстр, готовый разнести планету, или лапусик, которого я только что слышал?

Равна усталым, далеким голосом ответила:

— Монстр втянул когти… или втягивает. Ты разве не понимаешь? Стая была разбалансирована. Она умирала.

— В моей стае было пять элементов, Хамид. Вообще-то, неплохо: некоторые гении обходились таким числом. Но я ужался от семерки — двоих моих убили. Остальные плохо подходили друг другу, и лишь одна из них оказалась самкой. — Когти помолчал. — Я знаю, люди способны годами обходиться без сношений с противоположным полом, испытывая при этом лишь небольшой дискомфорт…

«Ты мне это будешь рассказывать?!»

— …но у Когтей все иначе. Если соотношение полов в стае перекошено в ту или иную сторону, особенно если они плохо сочетаются по умениям, разум начинает распадаться… И по ходу дела возможны всякие гадости. — Хамид заметил, что все время, пока существо говорило, пара Когтей, ближайшая к элементу с оранжевым шарфиком, теребила узелки ткани. Быстрыми, превосходно рассчитанными движениями они распускали и затягивали узлы. «Когтям руки не нужны». Или, вернее сказать, у него шесть рук. Хамид понял, что перед ним аналог человека, нервно теребящего узел галстука.

— Равна солгала тебе, сказав, что Болтушка мертва. Я ее прощаю: она хотела, чтоб ты убрался с корабля, поменьше болтал, не задавал лишних вопросов. Но Болтушка не погибла. Она спасена… от участи провести остаток жизни в животном состоянии. И своим спасением спасла всю стаю. Я так… счастлив. Мне так хорошо не было с той поры, когда я был семеркой. Я разгадал загадки, над которыми бился годы напролет. Болтушка лучше всех моих элементов владеет языком. Я без нее ни за что не говорил бы так свободно.

Равна подлетела к стае. Уперла ногу в пол между ними. Голова ее коснулась плеча одного элемента, глаза поравнялись с глазами другого.

— Представь себе Болтушку отвечающим за речь полушарием человеческого мозга, — сказала она Хамиду.

— Не совсем так, — поправил Когти. — Человеческое полушарие почти способно к самостоятельной активности. Болтушка же сама по себе ни за что не стала бы личностью.

Хамиду всегда казалось, что величайшим желанием Болтушки было именно это — стать настоящей личностью. В словах этого существа он слышал голосок Болтушки. Так легко принять сказанное им на веру… Но стоит посмотреть на все под чуть другим углом, как получится история о рабстве и насилии — та самая теория слизняка, от которой холодела кровь.

Хамид отвернулся от нацеленных на него взглядов и посмотрел на звездные облака. «Чему из услышанного я могу поверить? Насколько должен притвориться, что поверил?»

— Один из Туристов пытался впарить нам гаджет, своего рода сверхсветовое радио. Вы в курсе, что мы с его помощью стали искать сведения о Когтях? Вы знаете, что нам удалось обнаружить? — Он пересказал им ужасы, о которых Ларри узнал, сканируя обод галактического колеса.

Равна переглянулась с Когтями. Мгновение слышались только писки и шипящие звуки. Затем Когти ответил:

— Представь себе самых жутких злодеев земной истории. Кем бы ни были они, какие бы холокосты ни учиняли, я предполагаю, что случалось много худшее. А теперь вообрази себе режим столь могучий, столь эффективный в своем зле, что не выжил бы ни один честный историк. Какие бы истории распространялись впоследствии об искорененных этой властью расах?

— Ну ладно, но…

— Когти — не чудовища. В среднем мы не кровожадней вас, людей. Но мы развились из стай волкоподобных существ. Мы смертоносные воины. Располагая соответствующим оборудованием, имея достаточную численность — мы способны одолеть почти любого противника Медленной Зоны. — (Хамид вспомнил, как атаковала его стая акулодок. Если в каждой по одному зверю и они общаются по радио… человеческие пилоты им в подметки не годятся.) — Когда-то мы представляли великую силу в нашем регионе Медленной Зоны. У нас имелись враги, хотя мы не вели с ними войны. Ты бы стал доверять существам фактически бессмертным, зная, что характер их может с легкостью измениться от дружелюбного к равнодушному, а даже и враждебному, по мере отмирания и замены отдельных компонентов личности?

— И что, ты стал таким милягой, заполучив Болтушку?

— Да! Но тебе понравилась… я уверен, что тебе бы понравилась семерная версия моей личности. Однако Болтушка — превосходное приобретение; с ней жизнь поистине прекрасна.

Хамид поглядел на Равну и стаю, в окружении которой стояла женщина. Итак, Когти были великими воинами. Он в это верил. А теперь они практически вымерли: столкнулись с еще более ужасным противником. В это тоже нетрудно поверить. Впрочем… было бы глупо верить во все подряд. Он мог представить Когтей своими друзьями, он хотел подружиться с Равной. Тем не менее весь этот разговор и правдоподобные аргументы могли оказаться искусной манипуляцией. Одно он знал точно: вернись он сейчас на Срединную Америку, правды не узнает никогда. Возможно, ему повезет и удастся остаток жизни прожить в покое и безопасности, но Болтушку ему не вернуть. И он никогда не узнает, что же в действительности с ней случилось.

Он криво улыбнулся Равне:

— Тогда возвращаемся к первоначальному плану. Я хочу отправиться с тобой в Запределье.

— Об этом не может быть и речи. Я… Я в самом начале дала тебе это понять.

Хамид подлетел ближе, остановился в метре перед Равной.

— Почему ты на меня не посмотришь? — мягко спросил он. — Почему я тебе так ненавистен?

Она целую секунду смотрела ему прямо в глаза.

— Я тебя не ненавижу! — Лицо ее омрачилось, словно она вот-вот ударится в слезы. — Но ты, черт побери, так меня разочаровал! — Она резким движением оттолкнула Когтей с дороги и полетела прочь.

Он медленно направился за ней к столу. Она «встала» там, говоря сама с собой на незнакомом языке.

— Она поминает незлым словом своих предков, — проворчал элемент Когтей, подплывший совсем близко к голове Хамида. — В этом существа ее племени весьма искусны.

Хамид заякорился рядом с Равной. Посмотрел ей в лицо. Молода: на вид больше двадцати не дашь. Но внешники способны контролировать возраст. Кроме того, Равна провела не меньше десяти лет в релятивистском полете…

— Ты наняла моего… наняла Хуссейна Томпсона меня усыновить, не так ли?

Она кивнула.

— С какой целью?

Она мгновение смотрела на него, не пытаясь отстраниться. Наконец со вздохом ответила:

— Ладно, я попытаюсь… но ты, уроженец Медленной Зоны, слишком многого не понимаешь. Срединная Америка близка к Запределью, но вы смотрите на него сквозь замочную скважину. О том, что простирается за краем Запределья, о Трансчеловеческих Пространствах, вы и слабого понятия не имеете. — Она говорила совсем как Лентяй Ларри.

— Я предпочел бы начать с версии для пятилеток.

— Ну хорошо. — Легчайшая усмешка коснулась ее лица. Именно так он себе это и представлял. Хамид задумался: как снова вызвать эту улыбку. — Однажды, — усмешка появилась снова, став немного шире, — жил-был очень мудрый и добрый человек, столь мудрый и добрый, каким вообще может быть человек или существо человеческого уровня: гений математики, великий военачальник, еще более талантливый миротворец. Он прожил пятьсот субъективных лет и половину этого времени боролся с величайшим злом.