Глубина в небе (сборник) (перевод К. Фалькова) - Виндж Вернор (Вернон) Стефан. Страница 57

Сура на миг отвлеклась от дебаггинга.

— Для этой ситуации есть специальный термин: «зрелая среда программирования». В общем, когда производительность аппаратного обеспечения выходит на предел, а программисты пишут код уже столетиями, достигается момент, когда значимого кода больше, чем кто бы то ни было способен осмыслить. Лучшее, что можно сделать в этой ситуации, — изучить общую иерархическую структуру и понять, как найти нужные инструменты, когда они понадобятся. Вот возьмем нашу текущую проблему. — Она указала на диаграмму зависимостей, с которой работала. — У нас нехватка хладагента для гробов. Как и миллиона других товаров, на старой доброй Канберре его было не купить. Ну, очевидное решение — переместить гробы на корму, пускай себе охлаждаются прямым теплоизлучением. У нас для этого нет подходящего оборудования — поэтому не так давно я сама занялась археологией. Такое впечатление, что лет пятьсот назад сходное происшествие имело место во время внутрисистемной войны на Торме. Они тогда сбацали пакет температурного контроля: такой-то нам и нужен.

— Почти такой. — Брет снова усмехнулся. — С незначительными изменениями.

— Да, и я почти закончила их вносить. — Она покосилась на Фама, заметив выражение его лица. — Ага! Я-то думала, ты скорей умрешь, чем в гроб ляжешь.

Фам застенчиво улыбнулся, вспомнив себя мальчишкой шестилетней давности:

— Нет, я однажды в него лягу. Когда-нибудь.

Этот день настал еще через пять лет жизни Фама. Годы эти пролетели в хлопотах. Брет и Сура ушли с вахты, а Фам так и не сблизился с теми, кто их заменял. Те четверо играли на музыкальных инструментах — вручную, как менестрели при дворе! Они этим килосекунды напролет могли заниматься, и создавалось впечатление, что в игре они достигают какого-то духовного или социального единства. Фама музыка не слишком трогала, но эти люди очень тяжело работали во имя самых обычных результатов. У Фама не хватило бы терпения даже начать движение по этому пути. Он смылся. Одиночеству он был обучен в совершенстве. Оставалось выучить еще очень много всего.

Чем дальше, тем больше он узнавал о том, что имела в виду Сура Винь, говоря про зрелые среды программирования. По сравнению с другими членами экипажа Фама можно было уже считать великолепным программистом. «Пламенный гений» — так однажды охарактеризовала его Сура, думая, что он не слышит. Он мог написать любой код — но жизнь коротка, а самые важные программные системы огромны. Поэтому Фам научился хакингу этих древних левиафанов. Он умел обращаться к интерфейсам оружейных программ Элдрича Фэйри через пропатченные конические планировщики времен, предшествующих завоеванию космоса. И, что не менее важно, он узнал, как и где искать потенциально пригодные приложения в корабельной сети.

…И он научился тому, что Сура, говоря о зрелых средах программирования, никогда не озвучивала. Когда системы зависят от систем предыдущего уровня, а те — от еще более древних… становится невозможно изучить работу всех систем в совершенстве. Глубоко в недрах интерфейсов флотской автоматики могли — должны были! — таиться ловушки. Большинство авторов уже тысячи лет как мертвы, а скрытые пути доступа, вероятно, утрачены навеки. Другие ловушки расставлены корпорациями или правительствами, надеявшимися переправиться через пропасть времени. Сура, Брет и, может, еще несколько человек о системах «Репризы» знали кое-что, наделявшее их особой властью.

Средневековый принц Фам Нювен был зачарован открывшейся возможностью. Если стать единоличным автором кода базового уровня для какой-нибудь повсеместно распространенной системы… О, если этот новый кодовый слой обретет повсеместное распространение, человек, расставивший ловушки, станет королем на веки веков и вся вселенная будет ему принадлежать.

Одиннадцать лет минуло с той поры, как одного перепуганного тринадцатилетнего мальчишку увезли с Канберры.

Сура только что вышла из гибернатора. Этого возвращения Фам ждал со всевозрастающим желанием… с того момента, как она ушла. Он столько всего хотел ей рассказать, о стольких вещах спросить, столько показать. Но когда миг настал, он не нашел в себе мужества остаться у капсулы и приветствовать ее.

Она нашла его в техотсеке у кормы, в крохотной рубке с настоящим окном на звезды. Это место Фам облюбовал несколькими годами ранее.

По легкой пластиковой перегородке постучали. Он отодвинул ее.

— Приветик, Фам. — Сура улыбалась странной улыбкой. Она сама выглядела странно. Такая молодая. Впрочем, она просто не стала старше ни на день. А вот Фам Нювен прожил уже двадцать четыре года. Он жестом пригласил ее войти. Она проплыла мимо него и развернулась. Глаза ее на улыбающемся лице оставались серьезными.

— Ты вырос, дружок.

Фам качнул было головой.

— Да. Но ты… ты по-прежнему меня обгоняешь.

— Возможно. Кое в чем. Но как прогер ты уже вдвое лучше меня. Я видела, какие решения ты забацал для Сэна на крайней вахте.

Они уселись, поговорили немного о проблемах Сэна и найденных Фамом решениях. Бойкие речи и бравада, которые он планировал последний год, вылетели из головы, он мялся и запинался, чувствуя себя ужасно. Сура, кажется, не замечала. Проклятье. Как должен мужчина Чжэн Хэ брать женщину? На Канберре его растили в наставлениях о рыцарственности и готовности к самопожертвованию. Потом он постепенно понял, что настоящий метод несколько отличается от преподанного: рыцарь просто хапает то, что хочет, если более могущественный рыцарь не хапнул это первым. Личный опыт Фама был скуден и, безусловно, нетипичен: это Синди его хапнула. В начале крайней вахты он попытался применить проверенный метод Канберры к одной из женщин экипажа. Сина Рао сломала ему запястье и подала официальную жалобу. Сура рано или поздно узнает.

Мысль эта совсем сбила Фама с толку, и он потерял нить беседы. В неловком молчании уставился на Суру, потом вдруг выпалил то, что берег в секрете до особого момента.

— Я… я собираюсь уйти с вахты, Сура. Уснуть наконец холодным сном.

Она серьезно покивала, словно никогда об этом не догадывалась.

— Ты знаешь, что меня к этому склонило, Сура? Какая соломинка сломала спину? Три года назад. Ты была вне вахты… — «И я понял, как долго еще тебя не увижу». — Я пытался что-то сделать с программами небесной механики второго уровня. Для этого в математику надо как следует врубиться, и я застрял на некоторое время. Ну и вот, поднялся я сюда и стал смотреть на небо. Я уже это делал раньше. С каждым годом мое солнце тускнеет. Это страшно.

— А то! — сказала Сура. — Но я не знала, что его видно прямо за кормой, отсюда. — Она скользнула к сорокасантиметровому окошку и притушила свет.

— Да, видно, — подтвердил Фам, — как только глаза привыкнут. — В каюте стало темно, хоть глаз выколи. Это было настоящее окно, а не дисплей с наложенным обзором. Он придвинулся к Суре. — Видишь? Четыре яркие звезды Копьеносца. Солнце Канберры чуть удлиняет его копье, на один тун. — Глупо. Она же не знала канберранских созвездий. Но он продолжал нести всякую чепуху, заговаривая ей зубы: — Но даже не это меня так зацепило; мое солнце — просто звезда среди звезд, что с того? Я созвездия увидел: Копьеносца, Дикого Гуся, Плуг. Я пока еще узнаю их, но даже форма их поменялась. Я знаю, этого и следовало ожидать. Я просчитывал куда более сложные штуки. Но… меня как обухом по голове. За одиннадцать лет мы так далеко улетели, что небо поменялось. Меня охватило тошнотное чувство: как же далеко мы улетели, а сколько еще надо пролететь…

Он жестикулировал в темноте, и ладонь его чуть заметно коснулась ее гладкой выпуклой ягодицы. Голос Фама упал до писка, и на ощутимое мгновение рука его застыла в неподвижности на ее штанах, а пальцы коснулись обнаженной кожи сразу над талией. Он раньше не заметил, что у нее даже блузка не застегнута. Рука его скользнула вокруг талии и пошла вверх по гладкой кривизне живота, пока не уперлась в груди. Получился хапок, неловкий и существенно переиначенный, но тем не менее очевидный хапок.