Пророчество орла - Скэрроу Саймон. Страница 20

Казармы за стенами Гиспеллума содержались городским советом в отменном состоянии, так что бойцы и командиры, которым пришлось две ночи подряд провести в походных палатках из козлиной кожи, радовались возможности отдохнуть наконец там, где сухо и тепло.

Когда стемнело, командиры собрались в маленькой столовой, где раб разжег очаг и куда для новоприбывших, по распоряжению городского совета, доставили несколько объемистых кувшинов вина и приготовленных оленьих боков. Вне всякого сомнения, местные власти полагали, что лучше напоить вояк в казармах, чем дожидаться, пока те от нечего делать отправятся на поиски приключений в городских стенах. Здесь же оказался и торговец, не сумевший устроиться на ночлег в городе, но он сидел в сторонке от командиров, молчал и в их разговоры не встревал.

— Кто-нибудь сегодня отстал? — с надеждой спросил Макрон.

Миниций кивнул.

— Есть один. Старина Клавдий Афер. Отстал по дороге сегодня утром. Я ему сказал, что если он не догонит колонну до прибытия на место, с последствиями пусть разбирается сам. Но сдается мне, его можно вычеркивать из списков стоящих на довольствии.

— А много таких? — осведомился Макрон.

— Не считая Афера — дай-ка подумать… Восемь. Но их будет больше, когда мы двинем через горы. Так всегда бывает. От Гиспеллума до следующих казарм три дневных перехода, и две ночи нам придется провести в палатках — и не где-нибудь, а в горах. В это время года там стоит стужа, лежит снег, все заледенело, и новобранцы, ясное дело, от всего этого не в восторге. К тому времени, когда мы доберемся до Равенны, самые слабые отсеются, но зато из тех, кто останется, смогут получиться приличные бойцы. Ну, ваше здоровье!

В то время как Миниций припал к чаше, Макрон озабоченно производил в уме арифметические подсчеты. Потери в восемь человек от общего числа в сто пятьдесят, мягко говоря, разочаровывали: чтобы вчистую выиграть пари, ему требовалось, чтобы от колонны отбилось еще тридцать с хвостиком человек.

Миниций между тем осушил свою чашу и снова наполнил ее из кувшина.

— И сколько, по твоим прикидкам, отсеется в горах? — поинтересовался Макрон.

— Сколько? — Миниций надул щеки. — Ну, обычно отсеивается от пятой до четвертой части новобранцев. Конечно, с теми, кто предназначается для легионов, дело обстоит иначе, у них отборочные испытания строже. Требования к морской пехоте, увы, не так высоки.

— От пятой до четвертой, стало быть, части… — промурлыкал Макрон, ловя взгляд Катона. — Есть у меня подозрение, что первый месяц в Равенне кое-кому придется просидеть на бобах.

— Мы еще туда не добрались, — ответил Катон. — Так что не спеши радоваться монетам, они пока не твои.

Миниций воззрился на них с непонимающим видом.

— Что-то в толк не возьму, о чем вы, ребята?

— Да так, ерунда, — ухмыльнулся Макрон. — Ладно, поживем — увидим, — бросил он Катону и повернулся к Миницию. — Слушай, ты ведь служил во вспомогательных когортах, верно?

— Да. Четыре года в пехоте. В Сирии.

— В Сирии?

Лицо Макрона озарилось воодушевлением, и он передвинул табурет поближе к Миницию.

Катон закатил глаза.

— Ну вот, все по новой. Хренова Сирия!

— Затихни, парень! — рыкнул на него Макрон. — Дай старшим поговорить. Сирия, надо же… Расскажи мне о ней побольше. Особенно про тамошних женщин. Они там и правда такого вольного нрава, как рассказывают?

Миниций пожал плечами.

— Чего не знаю, того не знаю. Я почти весь срок проторчал в дерьмовой пограничной крепостце за Гелиополисом. Там, ежели раз в месяц издали женщину увидишь, и то хорошо. Вот овец да — полно.

— Ты хочешь сказать… — с кислым видом промолвил Макрон.

Миниций почесал подбородок.

— Потому-то когорту и прозвали «баранами».

— Ох, извини.

— Извини? — непонимающе переспросил Миниций. — Чего тут извиняться? С ними, чтоб ты знал, не так плохо иметь дело: и денег не просят, и вообще не болтливы. Я тебе так скажу: что, на хрен, самое трудное, так это их ловить. Легче подхватить от весталки дурную болезнь. Как подумаешь… Да, на это ушло время, но я все-таки открыл один фокус. Хочешь, поделюсь?

Отвращение Макрона уступило место похотливому интересу к непристойным подробностям, поэтому он, пригубив еще вина, кивнул. Миниций подался вперед и с видом заговорщика заговорил, понизив голос. Впрочем, не настолько, чтобы сидевшие за соседним столом оптионы не могли разобрать его слов, и Катон заметил, что те обменялись понимающими взглядами.

— Фокус в том, — пояснил Миниций, — чтобы подобраться к ним тихонько. Снимаешь сапоги и идешь на цыпочках, медленно, в направлении ветра. Поспешишь — спугнешь, и придется начинать все сначала. При наличии практики ты сможешь подобраться к ним локтей на шесть. Вот тут как раз и начинается самое главное.

Он выдержал паузу, глядя на Макрона. Тот кивнул.

— Ну, давай дальше.

— Ты припадаешь к земле, набираешь побольше воздуху и издаешь звук, словно шелест травы. — Он умолк и, глядя на Макрона, откинулся на табуретке.

Макрон нахмурился, помолчал и уточнил:

— Травы, говоришь?

— Ага, травы.

Макрон взглянул на Катона, чтобы убедиться, не тронулся ли тот умом.

— Но… Это ты так хохмишь, да?

— Я?!

Миниций воззрился на собеседника с гневным выражением, которое, впрочем, тут же покинуло его физиономию, и он разразился смехом. Оптионы подхватили хохот, а сам ветеран разошелся так, что скоро по его обветренному лицу потекли слезы.

— А до тебя только сейчас дошло, да? Туго ты, я вижу, соображаешь.

Лицо Макрона опасно помрачнело, и Катон поспешил вмешаться.

— Остынь, не заводись. Ты сам его просил рассказать.

Некоторое время казалось, что Макрону не совладать с гневом, но потом он огляделся, увидел, что лица у всех вокруг добродушные, и его малость отпустило.

— Да. Очень, на хрен, смешно. Ты, я гляжу, шутник, Миниций.

— Ну, давай без обид.

Миниций похлопал Макрона по плечу и наполнил ему чашу.

— Давай выпьем. За гаремы Сирии. За лучшие кабаки и лучшее место службы, о каком только может мечтать истаскавшийся центурион-ветеран. — И он осушил чашу одним глотком. Макрон, что Катон отметил со вздохом облегчения, последовал его примеру.

— На сей раз без шуток, — продолжил Миниций. — Сомневаюсь, чтобы мне удалось снова там побывать. Я уже слишком стар.

— А сколько тебе?

— Пятьдесят шесть. Я поступил на службу в двадцать, чтобы отделаться от родни одной девчонки, которая от меня понесла. Эх, и давно же это было… Впрочем, все к лучшему: мне и с флотскими неплохо. Устроился, нашел себе хорошую женщину. Тихая, спокойная жизнь, — мечтательно заключил он и тут же нахмурился. — По крайней мере, так было до недавнего времени, пока несколько месяцев назад не завелись эти проклятые пираты. От них одни неприятности.

На сей раз вперед подался Катон.

— Расскажи-ка нам про этих пиратов.

Миниций, собираясь с мыслями, запустил пальцы в седые, редеющие волосы.

— Все началось с того, что несколько кораблей не прибыли в порт. Произошло это меньше года назад, зимой, когда судоходство не такое активное. Поначалу все думали, что они потерпели крушение. Дело забылось, да только ближе к весне, когда судоходство оживилось, корабли стали пропадать чаще, и это уже наводило на подозрения. Ну а потом, как-то вечером, в гавань вошло маленькое прогулочное судно. Знаешь, из тех яхт, на которых плавают богатеи. Так вот, они курсировали у берегов Иллирии, когда на них напали два пиратских корабля. Схватка продолжалась два часа: пираты повредили им такелаж и, обстреливая палубу, убили многих из команды, но уцелевшим удалось-таки оторваться от погони и оставить разбойников позади. Они пересекли море, подплыли к побережью Умбрии и бросили якорь в Равенне. От них-то первых мы и услышали про пиратов. Думаю, упустив эту добычу, разбойники поняли, что их существование больше не тайна, и начали действовать нагло, по большей части вдоль своего побережья, но иногда совершая набеги на маленькие порты и на нашем. Они совсем распустились.