Добыча золотого орла - Скэрроу Саймон. Страница 58

– Я поведу отряд на поиски, когда полностью рассветет, – промолвил Катон. – Уверен, что-нибудь поесть мы раздобудем.

– А что, если нет, командир?

Катон осторожно присмотрелся к выражению лица оптиона, но никаких признаков покушения на свой авторитет не обнаружил и ощутил угрызение совести. Уж конечно, после того как Фигул помог бежать Катону и остальным, ему не требовалось ничего доказывать. Верность своему центуриону сделала его изгоем и обрекла на полные опасности скитания, что вызывало у Катона чувство вины и сострадания. То был долг, оплатить который ему скорее всего не удастся никогда.

Но если верность Фигула сомнению не подлежала, то относительно остальных несчастных беглецов сказать то же с уверенностью было нельзя. За четыре дня, прошедшие с того времени, как они углубились в болото, Катон проникся острым ощущением того, что дистанция между ними и легионом увеличилась не только в географическом смысле. Люди еще только начинали осознавать истинную безысходность своего положения, и наступит время, когда они откажутся признавать, что звание центуриона дает ему право на верховенство, и когда это случится, поддержать авторитет командира сможет один лишь Фигул. Если Катон утратит преданность своего оптиона, ему крышка. Да и остальным тоже, поскольку для выживания им необходимо сохранять сплоченность и действовать как единое целое.

Интересно, как бы справился со всем этим Макрон? Катон ничуть не сомневался, что, будь его друг здесь, уж он-то сумел бы удержать все под контролем.

Катон опустил голову, чтобы оптион не заметил неуверенности на его лице, и лишь тогда ответил на его вопрос:

– Тогда мы продолжим поиски снеди до тех пор, пока что-нибудь не найдем. А если так ничего и не найдем, умрем с голоду.

– Даже так?

– Даже так, оптион. Других возможностей для нас нет.

– Но что же будет, когда придет зима, командир?

Катон пожал плечами.

– Сомневаюсь, что мы протянем так долго…

– А вот это зависит от тебя, командир.

Фигул огляделся по сторонам и, наклонившись, стал ворошить тлеющие угольки, придвинувшись к центуриону так близко, что можно было говорить совсем тихо, не рискуя быть услышанным.

– Но тебе лучше бы предложить какой-нибудь план. Людям необходимо что-то, что будет постоянно держать их при деле. Удержит от размышлений о будущем. И лучше бы тебе, командир, придумать что-нибудь поскорее.

Катон от безысходности развел руками:

– Что придумать-то? У них нет снаряжения, чтобы поддерживать себя в порядке, нет казарм, чтобы проводить там проверки; мы не можем заниматься муштрой и, в нынешнем своем состоянии, не способны вести боевые действия. Нам ничего не остается, кроме как не высовываться. – Почувствовав, как у него скручивает желудок, и услышав противный урчащий звук, Катон добавил: – И раздобыть что-нибудь поесть.

Фигул покачал головой.

– Этого недостаточно, командир. Ты способен на большее. Люди смотрят на тебя.

– И что же делать?

– Ну, не знаю. Ты центурион. Просто в нынешних обстоятельствах, что бы мы ни решили делать, это надо делать быстро… командир.

Катон поднял глаза на оптиона и кивнул.

– Мне нужно подумать. Но пока я буду на охоте, займитесь устройством пристанища.

– Пристанища?

– Да. На какое-то время мы здесь задержимся, и надо устроиться настолько удобно, насколько это вообще возможно в нашем положении. Кроме того, – Катон кивнул в сторону солдат, – они будут при деле.

Фигул встал на ноги, тяжело вздохнул, повернулся и побрел на другой край поляны. Там он достал свой короткий меч, прилег на землю, выудил точильный камень, который носил с собой завернутым в тряпицу, и начал медленно, в размеренном ритме, со скрежетом водить им по клинку. Катон понаблюдал за ним, испытывая желание приказать немедленно прекратить этот раздражающий звук, но с огромным трудом сумел сдержаться. Он вдруг осознал, насколько прав Фигул. Если солдат ничем не занят, он не имеет цели. А без цели любой отряд рано или поздно превратится в заурядную разбойничью шайку. Это только вопрос времени.

Но чего могут добиться двадцать восемь человек, у которых нет ничего, кроме мечей да нескольких щитов и копий, забранных у убитых батавов? Простое выживание казалось пределом их возможностей, что погружало Катона еще глубже в темное марево уныния.

Прежде чем солнечные лучи разогнали висевший над болотом туман, Катон отобрал четверых бойцов, чтобы пойти с ними на поиски провизии. Среди них был и Прокул, который, если ему нечего было делать, просто места себе не находил. Это действовало на нервы остальным легионерам, и Катон решил, что всем будет лучше, если Прокул отлучится на несколько часов из лагеря. Они взяли с собой лучшие из батавских копий и заткнули за пояса кинжалы. Оставив Фигулу приказ заняться обустройством, центурион вывел свой маленький отряд с поляны и повел по дороге, пролегавшей между двумя вытянутыми холмами и уводившей дальше в болото. К извилистой дороге подступала темная, неподвижная вода и густой тростник, а воздух был полон запаха гниения и назойливого комариного писка.

Этой дорогой они ходили уже несколько раз и на протяжении первых нескольких миль помнили все ее причудливые изгибы. Несомненно, проложенная человеком, а вовсе не звериная тропа, она, однако, использовалась очень редко и постепенно зарастала пучками травы. Катон шел впереди, Прокул непосредственно за ним. Римляне двигались, напрягая зрение и слух в стремлении обнаружить какие-либо признаки живых существ. Время от времени уровень дороги понижался, и ее покрывал тонкий слой воды или густая грязь. Эти участки легионеры преодолевали с приглушенными проклятиями, но зато с таким громким хлюпаньем, что Катону казалось, что оно разносится на целые мили. Один раз тропа пересекла дорогу пошире, ведущую с севера на юг и, судя по всему, являвшуюся главной туземной дорогой, проходящей по безлюдному болотному краю. Римляне перебежали ее, тревожно поглядывая по сторонам, дабы убедиться, что их не заметил какой-нибудь бредущий через топи путник.

По прикидкам Катона, они шли по тропе около двух часов, пока не добрались до самой дальней точки, куда заходили ранее. Здесь тропа выводила к полосе твердой земли, густо поросшей дроком. Туман уже почти рассеялся и висел лишь над несколькими участками унылого пейзажа. Солнце начинало припекать, усиливая болотные испарения, воздух густел, становилось душно. Катонова туника промокла от пота и прилипала к спине, кожу пощипывало, что выводило из себя.

– Отдохнем и назад, – решил центурион.

Один из солдат покачал головой.

– Командир, но ведь мы так и не добыли никакой еды.

– Придется попробовать еще раз, Метелл, – промолвил Катон, вымучив улыбку. Пусть хождение по топям ни к чему и не привело, но по крайней мере люди были при деле. – Может быть, нынче вечером.

Легионер открыл было рот, чтобы возразить, но слова застряли у него в горле, когда он увидел, как исчезла улыбка Катона, а в глазах центуриона вспыхнул угрожающий блеск. Миг они смотрели друг другу в глаза, потом Метелл опустил взгляд и кивнул:

– Как скажешь, командир.

– Вот именно, как я скажу… Давайте поищем тень и отдохнем. А потом отправимся назад, в лагерь. Если повезет, найдем что-нибудь на обратном пути.

Остальные смотрели на него с угрюмым сомнением, и, заметив это, центурион пожал плечами.

– Все, сейчас отдыхаем.

Велев своим людям искать укрытие от солнца, Катон, пробираясь сквозь кусты, спустился к самой воде, встал на колени и набрал в пригоршни воды. Она имела бурый оттенок, а запах – и вовсе уж тошнотворный. Некоторые из беглецов пили воду из ближайших к лощине топей, после чего их пробрал тяжелейший понос, и они долго мучились животами. Катон подозрительно принюхивался, но у него страшно пересохло горло, и он, облизывая распухшим, липким языком сухие губы, прикидывал, насколько велик риск. Затем, решив, что смерть от жажды явно ничем не лучше всякой другой, выпил воды, зачерпнул еще и проделал это несколько раз, пока не напился. Тогда он встал и пошел обратно, тихонько пробираясь сквозь заросли дрока. Трое из его людей уже спали, а Прокул, мягко покачиваясь, сидел в пестрой тени куста.