Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз. Страница 100

На опушке леса, там, где он смыкался с береговой линией, густо росли травы, но деревья отступили чуть дальше. Когда Кеола сделал несколько шагов вглубь рощи, он заметил молодую женщину, на которой из одежды ничего не было, кроме набедренной повязки из листьев.

«Вот это да! – подумал Кеола. – Видать, в этой части страны не слишком следят за своими нарядами». И он остановился, полагая, что сейчас девушка заметит его и убежит. Поняв, что она по-прежнему смотрит куда-то прямо перед собой, выпрямился и принялся громко насвистывать. При первых же звуках его голоса незнакомка подпрыгнула, как ужаленная. Лицо ее посерело от страха, она принялась испуганно оглядываться по сторонам, а рот даже приоткрылся от ужаса. Но – странная вещь! – взгляд ее ни разу не задержался на Кеоле.

– Добрый день, – сказал он. – Не бойся, я тебя не съем.

Но не успел он сказать еще хоть слово, как молодая женщина стремглав бросилась в заросли. «Что за странные манеры», – подумал Кеола. И, не отдавая себе отчета в том, что делает, побежал за ней.

А девушка на бегу выкрикивала что-то на каком-то неизвестном наречии, которое не встречалось на Гавайях, но отдельные слова показались Кеоле знакомыми. Так он понял, что она предупреждает остальных о его появлении. Вскоре он увидел и других разбегающихся людей – мужчин, женщин, детей. Все они бестолково метались друг за другом, плача и причитая, словно погорельцы на пожаре. При виде такого зрелища ему стало страшно, и Кеола вернулся к Каламаке, притащив колдуну ворох листьев. Не преминул он рассказать ему и о том, чему стал свидетелем.

– Не обращай на них внимания, – посоветовал Каламаке. – Все, что ты здесь видишь – лишь сон и тени. Все это забудется, исчезнет без следа.

– Мне показалось, что меня никто не видел, – упорствовал Кеола.

– Так и есть, – согласился шаман. – Мы пришли средь бела дня, но амулеты сделали нас невидимыми. Зато они нас слышат, поэтому лучше разговаривать тихо, вот так, как я.

С этими словами он принялся выкладывать вокруг циновки кольцо из камней, а в середину получившегося круга сложил листья.

– Ты должен будешь следить за тем, – говорил колдун, – чтобы листья не погасли, и понемногу подбрасывать в костер новые. Когда они загорятся (а это случится уже совсем скоро), я займусь своим делом, перед тем, как пепел почернеет, та же самая сила, что принесла нас сюда, унесет нас и обратно. А теперь приготовь спички и смотри в оба: не забудь позвать меня прежде, чем пламя погаснет, иначе я так и останусь здесь.

Не успели листья заняться, как колдун, словно молодой олень, выпрыгнул из круга и принялся метаться по берегу, как собака, что пришла поиграть и порезвиться в волнах прибоя. Он то и дело наклонялся, чтобы подобрать раковины, Кеоле казалось, что они начинали блестеть, едва попав к нему в руки. Листья тем временем полыхали ярким и чистым пламенем, которое быстро пожирало их. В конце концов, у Кеолы осталась лишь жалкая горстка, а колдун был далеко – он все еще бегал и наклонялся.

– Назад! – закричал Кеола. – Возвращайся! Листья почти догорели!

Заслышав его слова, Каламаке повернулся, и если раньше он бегал, то теперь буквально полетел. Но, как бы быстро он ни бежал, листья догорали быстрее. Пламя было уже готово окончательно погаснуть, когда он одним гигантским прыжком приземлился на циновку. Поднятый им ветер задул огонь – в следующий миг берег исчез, как и солнце, и море – и они вновь оказались в полумраке комнаты с опущенными жалюзи, потрясенные и ослепшие, а на циновке между ними лежала горка блестящих долларов. Кеола подбежал к окну и увидел пароход, покачивающийся на волнах совсем рядом с берегом.

Тем же вечером Каламаке отвел зятя в сторонку и сунул ему в ладонь несколько монет.

– Кеола, – сказал он, – если ты умный человек (в чем я, правда, сомневаюсь), то сможешь убедить себя в том, что после обеда сегодня просто уснул на веранде и тебе приснился очень необычный и яркий сон. Я не люблю говорить много, а у моих помощников – короткая память.

Более Каламаке не сказал ни слова, как и ни разу не вспомнил об этом приключении. А вот Кеола не забывал о нем ни на миг, и если раньше он был просто лентяем, то теперь вообще перестал утруждать себя хоть чем-либо.

«Почему я должен трудиться в поте лица, – думал он, – когда у меня есть тесть, который делает доллары из морских раковин?»

Вскоре от его доли не осталось и следа. Он растратил ее на красивую одежду, после чего принялся посыпать голову пеплом.

«Лучше бы, – думал Кеола, – я купил себе концертину [7], на которой мог бы играть целыми днями напролет». И он затаил зло и обиду на Каламаке.

«У этого мужчины – душа собаки, – думал он. – Он может собирать доллары на берегу в любой момент, когда ему только заблагорассудится, а мне не дал купить даже концертину. Но это ему даром не пройдет: я не беспомощный ребенок, в хитрости не уступлю ему самому, вдобавок я владею его тайной». С этими мыслями он пожаловался своей жене Лехуа на поведение ее отца.

– На твоем месте я бы оставила отца в покое, – ответила Лехуа. – Он очень опасный человек, и не стоит вставать у него на пути.

– Я его не боюсь! – вскричал в ответ Кеола и пренебрежительно щелкнул пальцами. – Я держу его за горло. И могу заставить сделать так, как я хочу.

И рассказал Лехуа историю их совместного приключения. Но она лишь покачала головой в ответ.

– Ты можешь делать все, что угодно, – сказала она, – но имей в виду: если вздумаешь перечить отцу, пропадешь ни за грош. Подумай о таком-то, вспомни такого-то, не забудь и Хуа, который был знатным вельможей из Палаты представителей и каждый год ездил в Гонолулу, а ведь от него не осталось и следа. Вспомни Камау и то, как он отощал, превратившись в ходячий скелет – жена поднимала его одной рукой. Кеола, ты – сущий ребенок по сравнению с моим отцом: он просто возьмет тебя двумя пальцами, словно креветку, и съест.

Вот теперь Кеола по-настоящему испугался Каламаке, но его одолела гордыня и тщеславие, а слова жены лишь еще сильнее раззадорили его.

– Ну что ж, – сказал он, – если ты думаешь обо мне именно так, я покажу, насколько сильно ты ошибаешься.

И он отправился прямо в большую комнату, где сидел его тесть.

– Каламаке, – заявил он, – я хочу концертину.

– Да неужели? – отозвался тот.

– Да, – подтвердил Кеола, – а еще я прямо говорю тебе, что намерен заполучить ее. Человек, который собирает доллары на берегу, уж, во всяком случае, концертину может себе позволить.

– А ведь я и понятия не имел, что в тебе столько отваги, – ответил шаман. – Я считал тебя скромным, безобидным и бесполезным малым, и теперь не могу передать словами, как я рад тому, что ошибался. Я начинаю думать, что нашел в твоем лице помощника и продолжателя моего нелегкого ремесла. Концертина? В Гонолулу ты выберешь себе лучшую. А сегодня вечером, как только стемнеет, мы с тобой отправимся на поиски денег.

– Мы вернемся на тот же самый берег? – спросил Кеола.

– Нет-нет! – отозвался Каламаке. – Пришло время тебе поближе познакомиться с другими моими тайнами. Прошлый раз я научил тебя подбирать раковины, теперь я научу тебя ловить рыбу. У тебя хватит силы столкнуть на воду лодку Пили?

– Думаю, что да, – кивнул Кеола. – Но почему бы нам не взять твою собственную, которая уже и так стоит на якоре?

– У меня есть кое-какие соображения, ты узнаешь о них еще до наступления завтрашнего утра, – ответил Каламаке. – Лодка Пили подходит для моих целей куда лучше. Так что, если ты не возражаешь, давай встретимся здесь, как только стемнеет, а до тех пор никому ни слова – ни к чему посвящать посторонних в наши дела.

Голос Каламаке был сладок, как мед, и Кеола не мог скрыть своего удовлетворения.

«Оказывается, я мог получить свою концертину еще несколько недель назад, – подумал он, – для этого только и требовалось, что немного мужества».

Но вскоре он заметил, что Лехуа плачет, и едва не рассказал ей о том, что все будет хорошо.