Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз. Страница 101

«Нет, не стоит, – подумал он. – Лучше подожду до тех пор, пока не покажу ей свою новую концертину, посмотрим, что скажет тогда глупая женщина. Быть может, тогда она поймет, что муж у нее – далеко не дурак».

Как только стемнело, тесть и зять столкнули на воду лодку Пили и подняли парус. Море заметно волновалось, дул сильный ветер, но лодка оказалась быстрой и легкой, течи в ней не было, и она стремительно скользила по волнам. Колдун взял с собой фонарь, который вскоре и зажег, продев в кольцо палец. Они вдвоем уселись на корме, закурили сигары, которых у Каламаке всегда был изрядный запас, и принялись по-дружески болтать о волшебстве и больших деньгах, которые смогут заработать вместе, и о том, что купят в первую очередь, а что – во вторую: Каламаке вел себя, как настоящий отец.

Наконец, старый шаман оглянулся по сторонам, посмотрел на звезды над головой, потом оглянулся на остров, который на три четверти уже скрылся в море, и, похоже, остался доволен увиденным.

– Смотри! – сказал он. – Молокаи уже далеко позади, а Мауи вообще похож на облачко на горизонте, кроме того, если судить по положению вот этих трех звезд, я уверен, что попал туда, куда нужно. Эту часть океана называют Морем мертвых. Здесь оно необычайно глубоко, дно его покрыто человеческими костями, а во впадинах обитают боги и демоны. Морское течение здесь стремится к северу, против него не выплывет даже акула, а человека, который упадет за борт, оно унесет в открытый океан, словно табун диких лошадей. Этот несчастный быстро выбивается из сил и тонет, кости его смешиваются с остальными, а боги пожирают его душу.

Страх охватил Кеолу при этих словах. Когда же он поднял голову, чтобы взглянуть на колдуна, то при свете звезд и фонаря увидел, что тот сильно изменился.

– Что с тобой? – пронзительно воскликнул Кеола.

– Со мной – ничего, – отозвался колдун, – но есть тут кое-кто, у кого далеко не все в порядке.

С этими словами он перехватил фонарь, и Кеола собственными глазами увидел, как он попытался вырвать палец из кольца, но тот застрял, и кольцо лопнуло, а ладонь шамана увеличилась втрое против прежнего.

От такого зрелища Кеола жалобно вскрикнул и закрыл лицо руками.

Но Каламаке поднял фонарь над головой.

– А ну, смотри на мое лицо! – рявкнул он – и голова его стала огромной, как бочка.

Сам он все продолжал раздаваться вширь и ввысь, как облако, растущее на горном склоне, Кеола сидел перед ним и кричал от страха, а лодка все так же мчалась по волнам.

– А теперь, – сказал колдун, – расскажи-ка мне о том, что ты думаешь о своей концертине? Ты уверен, что тебе не нужна флейта? Нет? – громыхнул он. – Что ж, это хорошо, потому что мне не нравится, когда члены моей семьи готовы так быстро отказаться от собственных устремлений. Я начинаю думать, что лучше мне самому покинуть эту жалкую лодчонку, тело мое, как видишь, необычайно увеличилось в размерах и, если мы не будем осторожны, утлая посудина попросту пойдет ко дну.

С этими словами он перебросил ноги через борт. В следующий миг, словно по мановению волшебной палочки, он стал в тридцать или даже сорок раз больше себя прежнего и встал на дно, так что вода доходила ему до подмышек, невзирая на глубину, а плечи и голова его терялись в вышине, словно огромный остров. Волны с грохотом разбивались об его грудь, как о подножие скалы. Лодка по-прежнему стремила свой бег на север, но колдун протянул руку и большим и указательным пальцами взял ее за планширь и сломал его, как сухое печенье, так что Кеола полетел в море. Потом колдун раздавил в ладони лодку, словно щепку, а остатки забросил далеко в ночь.

– Извини, но фонарь я беру с собой, – сказал чародей, – мне предстоит еще долгий путь обратно, а морское дно ужасно неровное, и под ногами я чувствую кости.

С этими словами он повернулся и двинулся прочь широкими шагами; проваливаясь между валами. Кеола терял его из виду, но, взлетая на вершину очередной волны, он видел, как удаляется шаман, понемногу уменьшаясь в размерах, он по-прежнему держал фонарь над головой, а волны все так же разбивались об его торс.

Еще с тех незапамятных времен, как в океане только возникли острова, ни один мужчина не испытывал такого страха, какой накрыл сейчас Кеолу. Он и впрямь пытался плыть, но при этом походил на щенка, которого хотят утопить в море; к тому же он не знал, в какой стороне находится земля. Он не мог думать ни о чем другом, только вспоминал, как страшно раздался в размерах колдун, как лицо его стало похожим на гору, а плечи шириной напоминали остров, и волны тщетно бились об его грудь. Правда, Кеола подумал еще и о концертине, и тут его охватил стыд, а когда вспомнил о костях мертвецов, его вновь охватил страх.

И вдруг ему показалось, будто он видит какое-то темное пятно, то и дело закрывающее собой звезды, и огонь под ним, освещающий рассекаемые волны, и услышал человеческие голоса. Он закричал изо всех сил, и кто-то ответил ему, в следующий миг над ним навис на гребне волны нос судна и провалился вниз. Кеола обеими руками вцепился в свисающую рыбацкую сеть, его выдернуло из бурлящей воды, и моряки тотчас же подняли его на борт.

Они угостили его джином с галетами и дали сухую одежду, а заодно поинтересовались, как он очутился здесь, и не является ли тот свет, что они видели, маяком Лае-о-Ка-Лаау. Но Кеола знал, что белые люди – точно дети и верят только собственным выдумкам; посему он наплел им с три короба. Что же касается света (он-то знал, что это был фонарь Каламаке), то поклялся, что вообще ничего не видел.

Судно оказалось шхуной, идущей в Гонолулу, далее команда собиралась на Малые острова [8] по торговым делам. К счастью для Кеолы, экипаж совсем недавно лишился одного матроса, которого смыло с бушприта во время шквала. Кеола подумал, что рассказывать правду о своих приключениях смысла нет. К тому же он опасался оставаться на Восьми островах. Слухи распространяются быстро – мужчины всегда не прочь поговорить и обменяться новостями, так что если бы он затаился где-нибудь на севере Кауаи или на южной оконечности Кау, то не пройдет и месяца, как колдун услышит о нем, и тогда ему непременно придет конец. Поэтому он поступил так, как подсказывало ему благоразумие: нанялся на шхуну матросом вместо утонувшего бедняги.

В определенном смысле корабль был надежным убежищем. Еда была необычайно богатой и изобильной, каждый день им давали галеты и солонину, а два раза в неделю – гороховый суп и мучной пудинг на сале, так что Кеола изрядно растолстел. Капитан тоже оказался неплохим малым, да и остальной экипаж был ничуть не хуже прочих белых. Единственные неприятности грозили со стороны помощника капитана, угодить которому было решительно невозможно. Он ежедневно избивал и проклинал Кеолу за мнимые и действительные провинности. Побои были чрезвычайно болезненными, поскольку он был очень сильным, а бранные словечки, которыми он осыпал Кеолу, казались тому унизительными и обидными, поскольку Кеола происходил из хорошей семьи и привык к уважению. Но хуже всего было то, что стоило Кеоле задремать, как помощник капитана тут же будил его ударами линька [9]. Кеола быстро понял, что конца этим издевательствам не будет, что долго он не выдержит, и потому решил сбежать.

Из Гонолулу они ушли уже примерно месяц назад, когда на горизонте показалась суша. Ночь выдалась ясной и звездной, море было спокойным и гладким, в корму дул устойчивый пассат. Вскоре с наветренной стороны они увидели остров, полоску пальмовых деревьев, растущих, казалось, прямо из моря. Капитан с помощником разглядывали его в бинокль и даже назвали его имя, а потом стали рассуждать вслух, за штурвалом, совсем рядом с ними, стоял Кеола. Похоже, на этот остров нечасто заглядывали торговцы. По мнению капитана, он вообще был необитаем, но помощник придерживался другой точки зрения.

– За этот путеводитель я не дал бы и цента, – заявил он. – Однажды ночью я проходил мимо на шхуне «Эжени»: ночь тогда была совсем такая, как сегодня; так вот, аборигены ловили рыбу с факелами, и на берегу было светло, как днем.