Пациент скорее жив - Градова Ирина. Страница 13

– Да, подруга, ну ты и попала! Не волнуйся, дальше меня это не пойдет: я – могила.

– Спасибо! – как можно искренне воскликнула я.

В глубине души я начинала испытывать странные ощущения – словно постепенно вживалась в образ Анны настолько, что забывала о том, кто я есть на самом деле. Мне казалось, будто история, пересказанная со слов Лицкявичуса, стала жить отдельной жизнью, и личность Анны Евстафьевой постепенно превращалась в мое второе «я». Пойдет ли это на пользу делу, или мне не следует так уж стараться? До того как я облекла идею в слова, Анна была всего лишь именем, несуществующим персонажем, легендой, теперь же становилась для меня все более реальной. Я вспомнила один из психологических семинаров, которые так любил устраивать наш главврач. Для иллюстрации своих слов лектор упомянул о сотрудниках правоохранительных органов, работающих под прикрытием, и назвал термин – «перекрывание личности». Два этих слова означали, что личность реального человека, вынужденного долгое время выдавать себя за кого-то другого, постепенно исчезает, уступая место новому персонажу – тому, чьей жизнью сотрудник живет в настоящее время. Еще тот психолог говорил, что частенько у таких агентов впоследствии возникают психологические проблемы, связанные с самоидентификацией.

Возвращаясь утром со смены, я снова размышляла о том же. Меня обогнала какая-то девочка, но я шла, уткнувшись взглядом в мокрый от дождя асфальт, а зонтик перекрывал мне обзор.

– Агния, привет! – раздался знакомый звонкий голос.

Подняв голову, я увидела Вику – улыбающуюся, как обычно. На ней красовалась очередная мини-юбка – из сине-зеленой шотландки, на сей раз надетая поверх джинсов, заправленных в голубые резиновые сапоги. Ярко-желтый хлопчатобумажный пуловер довершал образ в стиле Пеппи Длинныйчулок.

– Ой, привет! – пробормотала я. – Ты как здесь?

– Да вот, проверяю, как прошел первый день, – ответила девушка, беря меня под руку и прячась под мой же зонтик.

Только сейчас я заметила, что у нее совсем мокрые волосы, а тушь слегка размазалась от капель дождя, стекающих по лицу.

– Тебя Лицкявичус прислал? – поинтересовалась я.

– Н-нет, – замялась Вика. – На самом деле, Андрей Эдуардович приказал несколько дней вас не беспокоить. Но мне показалось…

– Да? Что именно?

– Показалось, что вам нужна поддержка от кого-нибудь знакомого, раз уж нельзя общаться с семьей, – закончила Вика смущенно.

Умница, девочка! И как же она догадалась? Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы отправиться на собственную квартиру, где все такое родное и знакомое, поделиться с мамой впечатлениями от событий прошедшего дня, спросить у Дэна о новостях… Ничего этого сделать я не могла, и присутствие Вики хоть немного скрашивало мое одиночество.

– Есть какая-нибудь новая информация? – спросила я. – Например, об Орбах?

Вика отрицательно затрясла дредами, от чего они стали извиваться, словно маленькие разноцветные змейки.

– Актриса все еще в коме. Андрей Эдуардович ездил в больницу и разговаривал с врачами: они не уверены, что старушка вообще когда-нибудь придет в себя. Однако новость о ее пребывании в реанимации каким-то образом попала в СМИ – такое впечатление, что кто-то сидел под дверью и слышал все разговоры! Вы телик сегодня не смотрели?

– Да не до телика было! – отозвалась я.

– Во всех новостях сейчас мусолят эту историю и строят предположения о том, что могло произойти со старой актрисой. В одной передаче даже отыскали ее подругу – другую актрису, с которой они вместе работали в одном театре почти полвека. Ее зовут Элеонора Кочетова. Может, слышали? Она сказала, что Орбах рассказывала ей о каких-то людях, которые интересовались предметами искусства, находившимися в ее доме. Вроде бы Орбах даже просила Кочетову найти экспертов по антиквариату, но потом отказалась от их услуг и сама кого-то отыскала. А вскорости пропала, и никто не знал, куда она делась.

– Может, просто совпадение? – предположила я.

– Ой, я же вам главного не сказала! – всплеснула руками Вика. – Об этом репортеры не знают, потому что только Андрей Эдуардович обратил внимание на один интересный факт: Орбах при госпитализации была одета в халат, тапочки и ночную рубашку, а в кармане у нее находилась пеленка – из тех, что выдают пациентам для физиотерапии и капельниц, если у них нет собственных. Так вот, на той пеленке имеется штамп Светлогорской больницы!

– Да ну? Значит, та пациентка не ошиблась, она действительно лежала в Светлогорке вместе с Орбах?

– Но есть и плохая новость, – продолжала Вика. – Андрей Эдуардович звонил в больницу, и ему сказали, что в их компьютере никакой Орбах не значится. Ее не принимали по предварительной записи и, судя по записям, не привозили по «Скорой».

– Интересно… – пробормотала я.

– Более чем! С другой стороны, вы не представляете, что творится в записях данных о пациентах в большинстве больниц: часть их хранится в электронном виде, а вторая, причем гораздо большая, все еще остается на бумаге. Разумеется, все это пылится на полках, и никто не станет никого искать просто по запросу, без ордера из прокуратуры. У нас нет уверенности в том, что все пропавшие люди лежали в Светлогорке. О некоторых из них нам все же удалось добыть кое-какие сведения, но пациенты, сами понимаете, весьма пожилые, лежали в разное время в разных больницах. Кроме того, нет никаких доказательств, что они пропали именно из больницы, а не по дороге оттуда или вообще гораздо позже. Просто никто их не хватился вовремя! Пока наша единственная ниточка – Александра Орбах и то, что о Светлогорке ходит дурная слава. В любом случае, если вы сможете покопаться в файлах на пациентов, это будет здорово.

– В одно из ближайших дежурств я попробую что-нибудь выяснить, – сообщила я Вике. – В каком отделении лежала та женщина, что рассказала о своем знакомстве с Александрой Орбах?

– В кардиологии.

– Плохо, потому что я-то в неврологии… Но я попытаюсь порыться в бумагах в приемном отделении, если получится.

– Только очень осторожно, – попросила меня Вика. – Рисковать не стоит: вы не оперативник, наше расследование полуофициальное, поэтому просто сделайте, что возможно. Но если почувствуете опасность, сразу же сваливайте!

– Спасибо за беспокойство.

Еще я рассказала Вике, с кем успела познакомиться в свой первый день на новой работе. Она слушала внимательно, время от времени задавая вопросы. Распрощались мы, не доходя одного квартала до моего нового жилища.

Поднявшись на свой этаж, я сразу ощутила пустоту. Обычно меня встречала мама, или Дэн, или, на худой конец, Куся, когда никого не было дома. Сейчас меня никто не встречал, никто не ждал. Первым делом, чтобы преодолеть щемящее чувство одиночества, я устроила иллюминацию везде, включая ванную и туалет. И еще врубила погромче телевизор – так создавалось ощущение присутствия в доме кого-то еще. Шла передача о собаках, и я не стала переключать. Вместо этого я довела звук практически до полной мощности, чтобы слышать на кухне, куда отправилась готовить себе еду. Еще до того, как открыла дверцу холодильника, я с ужасом сообразила, что вчера он был почти пуст, а я, поглощенная мыслями об Анне Евстафьевой и своих обязанностях, совершенно забыла зайти в магазин. Сегодня же, болтая с Викой, проскочила как минимум две торговые точки.

К моему удивлению, холодильник оказался наполнен всем необходимым! В морозилке лежали пухлые куриные окорочка и мороженые котлеты, в дверце стояли бутылки с соком и два пакета молока. Также я обнаружила несколько видов сыра, зеленый салат, помидоры и огурцы, а в нижнем ящике – десятка три яиц.

Я люблю готовить, но в данный момент не испытывала ни малейшего желания практиковать свои кулинарные способности, поэтому ограничилась яичницей на скорую руку и салатом. Поужинав под аккомпанемент телевизора, оравшего в гостиной, я взяла мобильник и позвонила маме.

– Алло!