Пациент скорее жив - Градова Ирина. Страница 15

Можно сказать, мне повезло: в последний день недели все врачи спешат разбежаться по домам, поэтому коридоры опустели еще до пяти. Марина, выглядевшая уставшей и помятой, уходила последней.

– Жаль, что ты сегодня дежуришь, – посетовала она, хотя сама же и «удружила» мне с дежурством. – Мы могли бы снова сходить в бар и немного расслабиться…

Вот уж чего мне совсем не хотелось! Я готова была выдержать пьяные откровения старшей медсестры в первый раз, потому что почерпнула от нее много интересной информации, но проводить с ней все вечера совершенно не входило в мои планы! И тем не менее произнесла я огорченно:

– Да, действительно жаль!

– Здесь по выходным ночью спокойно, – решила утешить меня Марина. – Так что закончишь с бумажками и можешь с чистой совестью ложиться спать.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Так и сделаю.

Разумеется, я вовсе не собиралась следовать совету старшей. Это – мой первый шанс оказаться в отделении одной, и я никак не могла его упускать. Надо постараться хоть что-то выяснить, потому что я провела в больнице уже почти неделю, но мне пока абсолютно нечего сообщить Лицкявичусу.

Вскоре пациенты разбрелись по своим палатам. Часы посещения закончились, и свет приглушили. Я сидела за стойкой и выжидала, пока все успокоится. Я уже раздала пациентам вечернюю порцию лекарств и сделала необходимые уколы. Пятница хороша еще и тем, что многие уходят домой на выходные, ведь все равно нет никаких процедур. Значит, сегодня в отделении будет примерно на треть меньше народу, чем обычно.

После разочарования с журналом (там не обнаружилось ни одного имени из списка Лицкявичуса) я пришла к выводу, что мне просто необходимо порыться в компьютере Марины и ее бумагах. Если и это не даст никаких результатов, то придется рискнуть в приемном отделении. Глава ОМР обозначил мою задачу просто: смотреть в оба и докладывать обо всех подозрительных вещах, происходящих в больнице. Он не просил меня искать пропавших пенсионеров, а лишь сказал, чтобы я сообщила ему, если кого-то увижу. Тем не менее я решила уделить данному делу особое внимание.

Едва дождавшись, пока все улягутся, я встала и прошла к кабинету Марины. Никого из медперсонала в отделении не осталось, дежурный ординатор уже спустился в приемный покой. А если в коридор невзначай выйдет кто-то из пациентов-полуночников, то он и понятия не имеет о том, что мне в кабинете старшей медсестры, вообще-то, делать нечего.

К счастью, Марина разбрасывала ключи где попало. Чаще всего они просто лежали на столе в ее кабинете, обычно незапертом, когда она находилась в больнице. Поэтому мне не составило труда в один из дней умыкнуть всю связку на некоторое время, договорившись предварительно с Викой, которая за двадцать минут сделала мне необходимые копии, и ключи старшей благополучно вернулись на свое место.

Едва усевшись в кресло и включив компьютер и настольную лампу, я выяснила, что Марина, несмотря на явное пристрастие к выпивке и обиду на весь белый свет, является человеком аккуратным. Информация содержалась в папках, выведенных на «рабочий стол» в виде иконок, так что мне не пришлось долго разыскивать необходимые записи. Я просмотрела календари за два предыдущих месяца и ничего подозрительного не нашла, но, перейдя к календарю за апрель, едва не подскочила от радости, заметив в списке поступивших в отделение пациентов две знакомые фамилии – Тихомирова и Стариков. Инициалы соответствовали пропавшим пенсионерам, и я стала читать скудную информацию.

Судя по записям, Стариков лежал в неврологии с гипертоническим кризом, а Тихомирова, являясь постоянным «клиентом» больницы, проходила плановую госпитализацию. В записях Марины значилось, что Илья Петрович Стариков поступил двенадцатого апреля, аккурат в День космонавтики, а Елена Андреевна Тихомирова – двумя неделями позже. Однако я так и не смогла понять, выписались пациенты или нет – в графе «выписка» было пусто. Правда, Тихомирова и Стариков оказались отнюдь не единственными, у кого отсутствовали сведения о выписке.

Я откинулась на спинку сиденья и задумалась. В данный момент этих двух людей в отделении нет. Да и не может быть, учитывая срок давности. Так куда же они делись и почему Марина не потрудилась внести в календарь информацию о них? Конечно, могло быть и так: бумажная документация оформляется первой, и только потом сведения заносятся в компьютер. Возможно, Марина не успела или просто забыла? Следовательно, требуется найти бумажные журналы: в них определенно должно быть указано, что же все-таки произошло с Тихомировой и Стариковым.

Поднявшись, я принялась обшаривать стол, заваленный пластиковыми и картонными папками. Ничего не обнаружив, склонилась над ящиками стола. Два из них, к моему неудовольствию, были заперты, а в открытых не нашлось никаких важных документов. Но буквально через пару минут я едва не забыла о цели своего визита: за дверью раздались осторожные шаги. Я замерла в идиотской попытке изобразить предмет интерьера на случай, если человеку в коридоре вдруг вздумается войти. Понимая, что свет из Марининого кабинета совершенно явно просачивается наружу, я сообразила – рано или поздно меня обнаружат! Молясь о том, чтобы этим человеком оказался всего лишь блуждающий пациент, мучающийся от бессонницы, я на цыпочках подкралась к двери. Мне показалось, что за ней слышно чье-то тяжелое, но с трудом сдерживаемое дыхание. Кого же, черт подери, принесло сюда в такой час – в половине первого?

Неожиданно шаги стали быстро, почти бегом, удаляться в сторону лифтов. Сосчитав до пяти, я осторожно выглянула в коридор: никого нет. Однако кто-то был здесь всего минуту назад, стоял, как и я, не шевелясь, с наружной стороны двери и явно знал, что внутри находится человек.

Кровь гулко стучала у меня в висках, пока я дрожащими руками запирала кабинет старшей медсестры и на негнущихся ногах шла к стойке дежурной. Правда, примерно через четверть часа, немного придя в себя и снова обретя способность рассуждать более или менее здраво, я подумала, что все не так уж и плохо. Во-первых, мне удалось узнать, что два человека из списка Лицкявичуса и в самом деле являлись какое-то время назад пациентами Светлогорской больницы. Я даже «добыла» даты их госпитализации. Человек, который едва не обнаружил меня в чужом кабинете, не мог быть точно уверен, кто именно там находится. Это могла оказаться и сама Марина. Кому, собственно, известно, что ее нет сегодня в отделении? Только мне и ординатору, а тот сейчас находится в приемном покое. Если бы он неожиданно поднялся наверх и увидел свет в кабинете Марины, то, несомненно, не стал бы сексуально дышать под дверью, а просто открыл бы ее. То, что неизвестный не попытался войти и выяснить, кто находится в кабинете, а просто стоял за дверью и молчал, могло означать лишь одно: он сам боялся быть обнаруженным!

Внезапно приглушенное, какое-то мертвенное сияние ламп, освещающих коридор, показалось мне зловещим. Всего минуту назад я думала, что нахожусь в полной безопасности – вокруг люди, в конце концов, внизу охрана, в соседнем отделении кардиологии тоже есть дежурная медсестра: требуется всего лишь пройти по коридору, пересечь лифтовую площадку, и я окажусь там. Тем не менее ощущение безопасности испарилось. Только теперь я в полной мере осознала, как сильно рисковала, забираясь к Марине. Если в больнице и впрямь творятся какие-то не богоугодные дела, то слишком любопытную медсестру вполне могут посчитать опасной. Мало ли зачем она рыщет по отделению темной ночью, да еще и залезает в чужие кабинеты?

Сутки отдыха я решила посвятить тому, чтобы прибраться в квартире, которую на месяц мне передали в безвозмездное пользование. В первый день я, правда, уже пробовала разгадать, кто именно оказался столь щедрым, но смогла с некоторой долей определенности лишь установить, что жилплощадь принадлежит мужчине.

Выпив с утра кофе, я принялась методично обшаривать шкафы, начав с прихожей. И через полчаса напряженной работы издала победный клич: у меня в руках оказался увесистый фотоальбом в кожаном переплете.