Источник вечной жизни - Градова Ирина. Страница 34

– А у Кана, значит, совесть есть?

– А вы сомневаетесь? Послушайте, у меня создалось впечатление, что вы изначально предвзято относитесь к Каю!

Что ж, отрицать бессмысленно – личность Кана вызывала у майора неприязнь. Высокомерие, с которым хирург общался с Артемом, и нежелание признавать свою вину ни в чем, включая небрежность или халатность, не говоря уж об убийстве, также сыграло свою роль: у майора возникло непреодолимое желание ткнуть парня носом в дерьмо и показать ему «кузькину мать». Сейчас до Карпухина постепенно начало доходить, что он, возможно, поторопился с выводами и пришло время вспомнить печальную участь того, кто впервые решился продемонстрировать эту «мать» всему миру, хорошенько не обдумав последствия.

– А вы, по-моему, предвзято относитесь к Любе, – защищаясь от справедливого обвинения, заметил он Ирине.

– Вы можете говорить что угодно, но парней вроде Кая не бросают! – сердито ответила молодая женщина. – А этой Любе просто подвернулся более перспективный бойфренд с яхтой и виллой то ли в Португалии, то ли в Монако. Кай остался у разбитого корыта, и это, кстати, оставило глубокий шрам у него в душе – можете, конечно, смеяться и не верить мне, но это правда!

– Почему я должен сомневаться? – возразил майор. – Очень даже верю, ведь я и сам мужчина и могу поставить себя на место доктора Кана!

– Ну да, и теперь вы скажете, что после такого можно и убить, да?

– Может, и можно, но не думаю, что объектом его ненависти стал бы Павел Дмитриев. Скорее, он направил бы свою злость на саму Любу, так?

– Кай ничего не сделал, – покачала головой Ирина. – Он такой человек – лучше промолчит, чем устроит скандал.

В замке повернулся ключ, и жирный кот, до этого преспокойно дремавший на коленях у майора, поднял широкую морду и, соскочив на пол, направился в коридор, выгнув спину дугой.

– Это Леша! – в панике воскликнула Ирина. – Пожалуйста...

– Не волнуйтесь, – успокоил ее Карпухин, поднимаясь с места. – Я уже ухожу. Думаю, нет необходимости беседовать с вашим мужем, но все же постарайтесь в ближайшее время не покидать город.

– Покидать город? Да мы и не собирались!

– Вот и славно.

– Нет, я понимаю, что у нас проблемы с наркотиками, но ведь вы сами говорили, что на ближайшие десять дней, несмотря на ограбление склада, запас есть! – воскликнула Лиля.

– Запас есть, поэтому кончай маяться ерундой и отправляйся к больным! – огрызнулся Никодим. В последнее время он ходил как в воду опущенный, и Лиля не сомневалась относительно причин столь мрачного настроения. Проверка трясла главврача, а он, в свою очередь, дабы продемонстрировать усердие при поиске виновных в том, что склад опустел чуть ли не на три четверти, каждый день вызывал «на ковер» всех заведующих, включая, естественно, и Никодима. Лиля прекрасно понимала, в каком тяжелом положении он находится, но и молчать не могла: ситуация с обезболивающими становилась критической. Она никак не могла понять, почему при наличии определенного количества доз четко рассчитанных на каждого пациента, некоторые больные все равно мучились от боли. Они жаловались, что наркотики не помогают так, как раньше, и просили сменить препараты. В тех условиях, в которых приходилось работать сейчас, когда проверка буквально дышала в затылок, смена наркотиков, помимо бумажной волокиты, требовала еще и объяснений с членами комиссии, назначенной Комитетом здравоохранения, а этим ни один врач заниматься не хотел. Лиле же, как ординатору, таких проблем решать не полагалось. Она, как могла, пыталась объяснить пациентам, что ее полномочия в данной ситуации минимальные, но, с другой стороны, понимала и их: как, спрашивается, переносить тяжелую послеоперационную терапию, не имея возможности устранить хотя бы болевой синдром?!

Впервые Лиля столкнулась с этой проблемой, когда одна из пациенток покойного Павла стала жаловаться на боли, несмотря на недавно введенную дозу препарата. Тогда пришлось вмешаться Каю, но теперь его не было, а никто другой входить в положение больных не желал.

– Да ты пойми, – увещевала Лилю Рыба, – никому нет резона вмешиваться, ведь в случае чего с тебя, как с ординатора, спроса никакого, с больных, разумеется, тоже, а все шишки посыплются на того, кто подпишет бумаги на смену препарата!

– Но люди же...

– Ничего с твоими людьми не случится: у них, между прочим, проблемы посерьезней, чем болевой синдром. А раньше вообще ведь не было таких сильных наркотиков, и что – все терпели как миленькие! Так что, теперь здесь, считай, курорт.

Лилю эта беседа только разозлила: что, выходит, никому нет дела до того, что тут происходит? Расстроенная, она вышла на свежий воздух. Жара, похоже, шла на убыль, и это радовало, так как, несмотря на всю современность Центра, на прекрасный ремонт и оборудование, кондиционеры все-таки не были рассчитаны на жаркий климат, и порой в палатах становилось просто невыносимо душно. Идя к остановке, где обычно ловила маршрутку, Лиля заметила припаркованный автомобиль, показавшийся ей знакомым – ярко-синий, с откидным верхом, низко сидящий на асфальте, словно волочась по нему брюхом, который невозможно перепутать ни с одним другим: он принадлежал Каю, и, значит, сам Кай находился где-то поблизости. Она огляделась и поняла, что находится у того самого бара, где имела неосторожность хлебнуть коньячку в компании хирурга. Решительно толкнув дверь, Лиля вошла в уже хорошенько прокуренное помещение, остававшееся темным и в самое светлое время суток. Кай сидел у стойки, напротив бармена, лениво протиравшего стаканы и глазеющего на все прибывающую после рабочего дня публику. Собравшись с духом, Лиля подошла и взгромоздилась на соседний стул. Он оказался неудобным – слишком высоким, с жестким маленьким сиденьем, сразу же заставившим ее вспомнить латинские названия всех тазовых костей и мышц: девушка почувствовала себя курицей на насесте. Кай даже не обернулся, и Лиле пришлось похлопать его по руке, чтобы обратить на себя внимание. Мутный взгляд узких глаз и легкое удивление на лице дали понять, что необходимо представиться.

– Я Лиля, помнишь? – спросила она, чувствуя себя невероятно глупо: как будто наутро пытаешься напомнить мужчине, с которым провела ночь, свое имя. Присутствие бармена, явно проявившего интерес к этой сцене, ситуацию отнюдь не улучшало.

– Ну? – проговорил Кай спустя несколько секунд, во время которых, как показалось Лиле, напряженно рылся в своей памяти, затуманенной алкогольными парами.

– Надо поговорить.

– Ну? – снова сказал он, тупо глядя в свой стакан, на дне которого плескалась светло-коричневая жидкость.

– Эй, подруга, ты пить будешь? – поинтересовался бармен. – Тут просто так не сидят!

– Кока-колу, – сказала девушка. – Со льдом.

Парень подозрительно посмотрел на нее: очевидно, жизнь научила его не доверять людям, которые не пьют. Ну а Лиле она тоже преподала урок: не пей, если не умеешь! Тем не менее высокий стакан колы с запотевшими стенками, в котором плавали кусочки льда, незамедлительно появился на стойке. Кан Кай Хо сделал знак бармену наполнить его опустевший стакан, казалось, совершенно забыв о присутствии девушки. Однако она не собиралась ему этого позволять.

– На отделении что-то происходит, – сказала она, с грохотом ставя свою колу на стойку, надеясь, что произведенный шум привлечет внимание врача. Он не издал ни звука, но, похоже, услышал Лилю.

– У нас проблемы с обезболивающими, – продолжала она, боясь, что пауза может вновь ввергнуть Кая в состояние прострации.

– Знаю, – ответил он наконец, к ее облегчению. – Я был у Никодима.

– Был у... Зачем?

– Видимо, чтобы узнать, что мне грозит увольнение, – криво усмехнулся он. – Глава Комиссии по этике дал недвусмысленно понять, что... Ну, не буду тебя грузить. – И он сделал затяжной глоток из своего стакана.

– Погоди, что сказали в комиссии? Они уже разговаривали с тобой?

– Разговаривали? Да они мне под кожу залезли!