Энси - Хозяин Времени (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 29

— Пошел вон.

Ага, как же. Если б ты хотел, чтобы я ушел, не стал бы отпирать замок.

Я сказал ему то единственное, что мог сказать в сложившихся обстоятельствах:

— Мне жаль, что ты не умираешь.

Он вскинулся и обернулся ко мне. Вид у него был оскорбленный.

— Кто говорит, что не умираю? Ну и что, что диагноз от доктора Гигабайта? Это еще не значит, что он неправильный.

— Тогда у моей сестры проказа.

Гуннар не выказал ни малейших признаков замешательства, из чего я заключил, что, наверно, в какой-то момент доктор Гигабайт выставил этот диагноз и ему.

— А к настоящим врачам ты ходил? Что они говорят?

— Плевать мне, что они говорят. «Просвещенный человек сам знает, что происходит с его душой и телом».

— Это чье высказывание? — осведомился я.

Он немного подумал. Потом сказал:

— Далай-ламы.

— Чушь, ты это только что выдумал.

— Ну и что?!

И тут меня осенило:

— Да ты все их выдумал сам! — Произнося это, я уже понимал, что догадался верно. Ну кто может держать в голове такое множество «мудрых мыслей», подходящих к любому случаю жизни? — Никто из этих людей ничего подобного не говорил. Что, скажешь, неправда? Все твои «цитаты» — фейк!

Он уставил взгляд в подушку, которую держал в руке, и пару раз яростно двинул по ней кулаком, словно взбивая тесто.

— Это еще не значит, что они не могли такого сказать, — пробубнил он.

Я захохотал. Может, не стоило бы, но ведь и вправду было смешно. Гуннару мой смех не понравился. Он вскочил и подлетел к двери.

— Убирайся! Сейчас же!

На этот раз, думаю, он не прикидывался.

— Ладно, как бы то ни было, я действительно рад, что ты не помираешь. — Я встал и пошел к двери. — А твои родители знают, что ты одурачил всю школу?

— Никого я не дурачил, — буркнул он. — Моя жизнь кончена. Умираю я на самом деле или нет — вопрос чисто технический.

Я не успел спросить, что он хотел этим сказать — Гуннар захлопнул дверь между нами.

На следующий день, в пятницу перед долгожданными рождественскими каникулами, меня снова вызвали к директору. На этот раз в его кабинете были гости — мужчина и женщина в дорогих деловых костюмах. При моем появлении оба встали. Я вздрогнул — так вздрагиваешь, когда смотришь ужастик, а в кадр вдруг впрыгивает кошка.

— А! — воскликнул директор Синклер. — Вот тот молодой человек, о котором я вам говорил.

Я пожал руки гостям, но имена пропустил мимо ушей, потому что мой рассудок все еще переваривал тот факт, что они говорили обо мне. Я не сомневался, что женщина — новый старший инспектор нашего школьного округа.

— Энтони инициировал общешкольную акцию, направленную на то, чтобы дать надежду смертельно больному товарищу.

— Гм... ну да... — промямлил я, глядя куда угодно, только не на моих собеседников. — Забавно, что вы об этом упомянули...

— Я полностью в курсе, — произнесла инспектор. — Хорошо, если бы таких учащихся, как вы, было побольше!

Я чуть со смеху не покатился.

— Если вы не возражаете, — сказал мужчина, — мы бы тоже хотели пожертвовать время.

Зовите меня слабаком, но я не нашел в себе мужества рассказать им правду о Гуннаре и его «болезни». Я попытался было, но слова намертво застряли у меня в глотке, приклеившись к гландам, как колония стрептококков.

— Конечно, почему нет, — пробормотал я и вытащил из рюкзака два бланка. Они заполнили их, подписались, директор заверил. После этого мистер Синклер присел на угол своего стола (типа «я хоть и директор, но мы с тобой друзья-приятели») и сказал:

— Уверен, ты слышал, что ученический совет организует митинг в честь Гуннара в первую неделю января.

— Да?

— Да. И я считаю, что тебе, Энтони, следовало бы произнести речь.

В каждой отвратительной ситуации наступает такой момент, когда ты обнаруживаешь, что твое каноэ протекает, весло сломано, а впереди, очень близко, слышен рев Ниагары. Ты ничего не можешь поделать, кроме как молиться об избавлении. Я не имею в виду фильм «Избавление», который, по случайности, тоже про каноэ. Я говорю о настоящем избавлении, ради которого ты готов на всякие крайности типа «Аве Марии» или тридцать третьего псалма.

— Да из меня оратор...

— Уверена, что у вас получится как нельзя лучше, — возразила инспектор. — Просто говорите от сердца.

А ее напарник прибавил:

— Мы тоже придем, чтобы поддержать вас.

— Вы тоже?.. — пролепетал я. С каждой минутой Ниагара ревела все громче.

— Наша школа, — заключил директор, — выдвинута на соискание Национальной Голубой Ленты. Чисто академические успехи лишь часть задачи. Школа должна продемонстрировать, что у нас есть ученики, желающие сделать этот мир лучше. И ты, Энтони, — наша лучезарная звезда.

13. Старикам тут самое место, особенно таким, как Кроули

Несмотря на случившееся во время катастрофического двойного свидания, мы с Лекси остались друзьями.

— Ты мне слишком дорог, Энси, поэтому я, конечно, сержусь на тебя, но не очень сильно, — заявила она. Я видел, что вовсе не сердится.

Мы похитили ее деда в первую субботу рождественских каникул. Как обычно, Старикашка Кроули не имел даже отдаленного понятия о том, что его ожидает.

— Не хочу! — вопил он, когда я пытался завязать ему глаза. — Полицию позову! Вот сейчас как проткну обоих палкой! — Его ругань была частью ритуала.

К тому времени, когда мы засунули его в «линкольн», он перестал орать и возмущаться, что его похищают, и перешел к критике нашего с ним обращения.

— Заморозить меня хотите! Где мое зимнее пальто?

— Сегодня тепло.

— Я только что поел. Если меня cтошнит, я буду очень недоволен!

— А вы когда-нибудь бываете довольны? — парировал я.

— Будешь ехидничать — останешься без чека!

Не останусь. Ехидство входит в мои служебные обязанности. Тоже часть ритуала.

— Нынешнее приключение особенное, дедушка, — заверила Лекси.

— Ты всегда так говоришь, — проворчал Кроули.

Сегодня Старикана ждал зип-лайн — трос с роликом, поднятый на пятьдесят футов над землей. Кроули предстояло пролететь сквозь древесные кроны Проспект-парка — самого большого парка в Бруклине. Лекси подрядила студентов, будущих инженеров, соорудить зип-лайн в качестве общекурсового проекта, за который они получили учебные кредиты. Здесь были две платформы, снабженные подъемниками с канатами и блоками — ведь ожидать, что Старикашка Кроули полезет по лестнице с перекладинами, не стоило. При полете по тросу с одного дерева на другое скорость развивалась чуть ли не до сорока миль в час.

Неплохой повод отвлечься от «Гуннаргейта» (я решил, что раз Гуннару позволено выдумывать несуществующие цитаты, то я тоже имею право изобретать новые политические термины). И все же происшедшее камнем давило на душу.

Пока шофер вез нас в Проспект-парк, я все выложил Лекси.

— А я знала! — объявила она. — Со всей их семейкой что-то неладно. Все стало ясно, когда эта, как-ее-там, сбежала в тот вечер, даже не попрощавшись!

— Ты дулась в туалете, — напомнил я. — Она не могла с тобой попрощаться. И потом, если ты думаешь, что я с ней расстанусь, то ошибаешься. Проблема не в Кирстен, а в ее братце.

У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить над поведением Гуннара, и я пришел к выводу, что тут не все так просто. Он не симулировал в традиционном понимании этого слова. Ипохондрию от фейка отделяет лишь тоненькая линия, и Гуннар несся по этой линии, как по зип-лайну, намного быстрее сорока миль в час.

— Сдается мне, — сказала Лекси, — что здоровье удручает его больше, чем болезнь.

— Вот именно! Такое впечатление, что ему до смерти хочется болеть этой самой пульмонарной моноксической. — И тут я задал ей вопрос, над которым уже несколько дней ломал голову: — Но с чего бы это кому-то хотеть себе смертельную болезнь?

— Munchausen, — проронила Лекси.