Энси - Хозяин Времени (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 39

«О Боже! Он отдал два года и умер!»

Эту фразу услышал не только я. И хотя слухи о смерти моего папы были сильно преувеличены, это не имело значения. Он мог умереть — вот что было важно. И, как в случае с тетей Моной, всех посетила одна и та же мысль, но никто не решался высказать ее вслух.

В тяжелые, тревожные минуты после нашего ухода директор Синклер пытался вернуть события в правильное русло — шоу должно продолжаться и все такое. Без толку. Люди гудели, тревога окутывала их темным облаком — тревога не о моем отце, а о них самих. А потом кто-то выкрикнул:

— Эй, я хочу обратно свой месяц! — и все глаза обратились к Гуннару.

И в ту же минуту народ стал наседать на Гуннара, дергать, просить свое время обратно, и когда он не исполнил требуемого тут же и немедленно, поднялась буча. Люди вопили, толкали друг друга, а потом ребята, которым все это дело вообще было до лампочки, решили, что подвернулась отличная возможность поразвлечься, и принялись драться и швыряться чем попало. Словом, воцарился хаос. Стадное чувство одержало верх.

Кирстен с Гуннаром улизнули через заднюю дверь, а с ними сбежала и мадам старший инспектор, бросив бедного мистера Синклера и прочих учителей расхлебывать кашу. Те попытались было образумить толпу. Куда там. Под конец Уэнделл Тиггор и его банда — человек двадцать отморозков — ураганом промчались по школе и разнесли все, что попалось под руку.

Ничего этого я не знал, когда в двенадцать тридцать ночи появился на пороге дома Умляутов.

Я звонил и стучал, звонил и стучал, пока мне не открыла миссис Умляут в купальном халате. За дверью громоздились чемоданы — ах да, она же только что вернулась из Европы. Я не стал заморачиваться с формальностями, отпихнул хозяйку дома в сторону и взлетел по ступенькам.

— Ты что вытворяешь? Что тебе надо? — кричала она, но у меня не было времени на объяснения.

Дверь Гуннара была не заперта. Хотя бы с этим мне в ту ночь везло — с незапертыми дверьми. Я нащупал выключатель, врубил свет, и Гуннар подскочил на постели, моргая спросонья.

— Где она? — рявкнул я.

— Энси? Что п-происходит?

— Папка. Где она? Отвечай!

До него не сразу дошло, о чем я, затем он кивнул на стол:

— Там, но...

Больше мне ничего не требовалось знать. Я схватил папку и сразу же почувствовал, что она слишком легкая. Открыв ее, я обнаружил, что она пуста. Контракты исчезли.

— Где время?! Отдавай назад!

— Не могу, — вздохнул он.

Ах так?! Сейчас ты у меня не то запоешь! Я резко сдернул Гуннара с постели — послышался треск рвущейся майки.

— Отдавай все обратно! Сейчас же!

Я никогда не прибегал к грубой мышечной силе, чтобы добиться от людей желаемого, но сейчас я готов был задействовать все имеющиеся в моем распоряжении мышцы.

За спиной раздался голос Кирстен, зовущей меня по имени, потом их мама вскрикнула. Все это разъярило меня еще больше. Я припечатал Гуннара к стенке.

— Отдавай время обратно!

И тут меня что-то шандарахнуло. Оказалось, это миссис Умляут — она налетела и с воплем врезала мне чем-то по спине. Куртка немного смягчила удар, но все равно было больно. Миссис Умляут размахнулась снова, и теперь я увидел чем — молотком для отбивания мяса. Увесистой маленькой колотушкой из нержавеющей стали. В ее руках она была словно молот Тора, и мать Гуннара звезданула им меня по плечу — тут и куртка не спасла.

— Ой!

— Прекрати! — заорала она. — Немедленно прекрати!

Но я не прекратил. Не прекратил до тех пор, пока в битву не вступила Кирстен и не заехала мне кулаком по физиономии с силой, превосходящей мощь целой дюжины нордических богов. Я рухнул.

Вы не в состоянии понять, как было больно. А если в состоянии — мне вас искренне жаль.

Попади Кирстен мне по носу, она сломала бы его. Будь это челюсть — мне пришлось бы ходить в гипсе много месяцев. Но удар пришелся в глаз.

Все те мышцы, что еще пару мгновений назад были готовы разорвать Гуннара на части, внезапно решили, что ночь уже поздняя и пора спать. Сознания я не терял, просто обнаружил, что валяюсь на полу. Сил достало лишь на то, чтобы схватиться за пораженный орган и завыть от боли.

В считанные секунды мой левый глаз заплыл. Униженный до степени, после которой лишь тьма, я позволил Кирстен проводить меня вниз по лестнице на кухню. Моя девушка только что вывела меня из строя одним-единственным ударом. На моем социальном статусе можно ставить крест.

— Мне пришлось так поступить, — оправдывалась Кирстен, наполняя мешочек льдом. — Если бы не я, мама пробила бы тебе дырку в голове.

— Ваша мама молоток! — пробормотал я. — Дырка в голове еще не самое страшное. Я в такой дыре, что хуже не бывает...

Похоже, Кирстен поняла — ведь как-никак она сидела в первом ряду, когда у моего отца случился инфаркт. Я рассказал ей, как обстоят дела, и Кирстен отправилась в гостиную объясняться с мамой. Они говорили на шведском, который, как я понял, был языком любви в этой семье. Во время их разговора миссис Умляут все время косилась на меня. Поначалу ее взгляды были исполнены подозрения, но постепенно она оттаяла, и в ней вновь проснулись материнские инстинкты.

Ко мне на кухню пришел Гуннар. Вот тут я удивился, потому что мы теперь вроде как преступник и его жертва. Однако, судя по всему, моя неожиданная атака не лишила его обычного спокойствия. Наверно, потому, что у него имелись куда более серьезные поводы для волнений.

— Похоже, «голубая лента» для нашей школы сгорела синим пламенем, — изрек он и рассказал, что случилось после того, как наша семья покинула актовый зал.

— Не смог я отдать им их месяцы, — вздохнул Гуннар. — И тебе тоже не смогу. Потому что на прошлой неделе папа нашел папку и сжег все контракты в камине.

Вот и конец моим надеждам. Развеялись как дым. Без этих контрактов не удастся отменить все содеянное мной. Правда, я уже достаточно пришел в себя, чтобы сообразить: моему папе эти бумаги все равно не помогли бы.

Гуннар поведал, что в ту самую минуту, когда их мама переступила порог, мистер Умляут ушел из дому.

— Они расходятся, — сообщил он.

Я собрался было ответить, что, мол, невелика беда, бывает и хуже, но сдержался, поймав себя на том, что уж больно это походило бы на высказывания тети Моны: «Душевная травма? Вот когда твоего папу хватит инфаркт, тогда ты узнаешь, что такое душевная травма. И, кстати, инфаркты гораздо инфарктистее в Чикаго».

Мне не хотелось приуменьшать его боль. Любая проблема кажется тяжелой до тех пор, пока тебя не постигнет беда похуже.

Через пару минут в кухню зашли Кирстен и миссис Умляут, в руках которой, к счастью, уже не было колотушки для мяса. Она присела рядом и посмотрела на меня с гораздо бОльшим сочувствием, чем когда я ворвался в их дом.

— Как папа? — спросила она.

— Операция все еще идет. Во всяком случае, шла, когда я уходил из больницы.

Миссис Умляут кивнула. Потом взяла обе мои руки в свои, заглянула в мой единственный функционирующий глаз и сказала нечто такое, что я буду помнить всю свою жизнь:

— Он либо будет жить, либо умрет.

В точку. Всего несколько слов. Но мне внезапно все представилось в более ясном свете. «Он либо будет жить, либо умрет». Так просто. Вся эта драма, все сумасшествие, вся паника не значили ровно ничего. Жизнь — это игра, бросок игральной кости. Не знаю почему, но меня эта мысль утешила. Пятьдесят на пятьдесят, только два варианта. Предсказать тот или иной исход я не мог, контролировать их тоже. Это было свыше моих сил. Я боялся произнести слово «умрет», но сейчас, будучи сказанным с такой силой и сочувствием, оно вдруг потеряло надо мной власть.

Впервые за всю ночь я расплакался так отчаянно, как будто боялся не дожить до завтра, хотя прекрасно знал, что завтра для меня все же наступит. Может, и не такое, какого бы мне хотелось, но наступит.

Я почувствовал на своем плече руку Кирстен, и теперь утешение объяло меня со всех сторон. А когда мои слезы иссякли, миссис Умляут сказала: